– А если даже и прочту, все равно не поверю.
Блондинка смерила меня ледяным взглядом, но не шелохнулась и продолжала преграждать мне доступ в собственный дом.
– Это ваше последнее слово? – спросила она.
– Последнее, – отрезал я, ожидая, что она вот‑вот примет боксерскую стойку и начнет доставать меня короткими прямыми левой. Но вместо этого блондинка наставила на меня палец и повела такую речь:
– Позволь кое‑что тебе сказать, милок. Не такому хмырю шутить шутки с малышкой Герти, так что наберись‑ка ума.
– Малышка Герти? Это вы, что ли?
– Ну, ты и штучка! – воскликнула она. – Хватит валять дурака. Читай письмо!
– Вы и впрямь хотите дотянуть эту бодягу до конца?
– Читай!
– Ну, ладно. Прошу прощения, но я хочу открыть дверь. Посторонитесь, пожалуйста.
Она посторонилась. Я повернул ключ и пропустил гостью в дом.
– О, как мило, – молвила она, обозревая гостиную. – Конечно, тут не помешала бы настоящая мужская рука...
– Вот вы этим и займитесь, – буркнул я и направился к телефону.
Секунд пять она изумленно смотрела на меня, потом вдруг издала похожий на лай смешок и сказала:
– Ага, оказывается, под его маленьким хвостиком прячется остренькое жальце, – блондинка швырнула свою суму из патентованной кожи на диван, который скрипнул и попытался отпрянуть прочь, и спросила:
– Тут у тебя выпить не найдется? Не персиковое бренди, а что‑нибудь другое?
– Едва ли вы засидитесь, – ответил я и начал набирать служебный телефон Райли.
– Не выставлял бы ты себя безмозглым сивым мерином, дорогуша, посоветовала блондинка, бродя по гостиной, разглядывая живописные полотна на стенах и морщась. – Позвони сначала Добрьяку и спроси, знает ли он Герти Божественную Душу и Мирские Телеса. – Она подняла руки, потянулась, повернулась ко мне и опустила пятки на пол, произведя тем самым довольно громкий хлопок. Блондинка казалась совершенно уверенной в себе. Но разве не таковы все мошенники на свете? Разве не были уверены в себе тот однорукий, или Клиффорд, или самозванный легавый нынче утром?
Да, но ведь я уже дал маху, науськав Райли на Добрьяка. Может быть, сейчас я совершу еще одну большую ошибку? Я бросил накручивать диск, положил трубку, отыскал телефонный справочник, а в нем – номер Добрьяка, и позвонил ему.
– Черт побери, да это мой любимый клиент, – масляным голоском проговорил он. – Человек, на которого я намереваюсь подать в суд за нанесение ущерба моему доброму имени. Ха‑ха...
– Вы когда‑нибудь слышали о Герти Божест...
– Что?! Герти Дивайн?! – Он встрепенулся, словно я огрел его пастушьим кнутом. – Где вы слышали это имя?
– Она сейчас здесь.
– Гоните ее вон! Не слушайте ее речей, ни слова не слушайте! Как ваш поверенный, Фред, я настоятельно... я страстно призываю вас немедленно спровадить эту женщину восвояси!
– Лучше бы вы, право слово, не называли меня Фредом, – сказал я.
– Выставьте ее вон, – чуть успокоившись, проговорил Добрьяк. – Вон ее, и дело с концом.
– Она говорит, что принесла письмо от дядюшки Мэтта, – сообщил я и снова вывел его из себя.
– Не читайте! Не берите в руки! Зажмурьтесь! Заткните уши! Выпроводите ее вон!
– Может, позвонить Райли?
– Боже мой, нет! Просто выставьте ее за дверь!
– Можно вопрос? Кто она такая?
Последвало короткое молчание, во время которого Добрьяк успел взять себя в руки.
Он тихо сказал:
– И далась вам эта женщина, Фред. Поверьте, в ней нет ничего хорошего.
– Лучше не называйте меня Фредом, – повторил я.
– Дешевка, невежда из низших сословий. Она вам совсем не пара.
– Что общего у нее с дядюшкой Мэттом?
– Нууууууу... она там жила.
– На Южной Сентрал‑Парк?
– Швейцары терпеть ее не могли.
– Погодите‑ка, она что, сожительствовала с дядюшкой Мэттом?
– Ваш дядька был совсем не такой, как вы. Суровый, легкий на подъем, как первый поселенец. Ничего общего с вами. Разумеется, и вкус у него был другой, поэтому женщины, с которыми он якшался...
– Спасибо, – сказал я и положил трубку.
Блондинка сидела на диване, закинув ногу на ногу и положив длинную руку на спинку. На женщине были черные туфли на шпильках и с тесемками на голени, капроновые чулки, черная юбка и белая блузка со сборками вокруг шеи. Сбоку блузка вылезла из‑за пояса юбки, явив свету белую кожу. Прежде на блондинке был еще и черный пиджак, но теперь он висел на дверной ручке.
– Итак, он тебя просветил, верно? – спросила она.
– Посоветовал выгнать вас. Не велел ничего слушать. Вы из низших сословий.
– И это все? – Она чуть задрала нос. – Это его не надо слушать.
Жуликоватый стряпчий по темным делишкам – вот кто он. Такой продаст родную сестру за шоколадку да еще откусит добрую половину.
Эта оценка более‑менее совпадала с моим собственным мнением о стряпчем Добрьяке, но то обстоятельство, что у нас с блондинкой (интересно, действительно ли ее зовут Герти Дивайн?) есть общий недруг, еще не давало мне бесспорных оснований доверять ей.
– Пожалуй, взгляну на это письмо, – решил я.
– Да уж, пожалуй, взгляни, – ответила она, взяв конверт с колен и вручая его мне. – Но не увлекайся чтением настолько, чтобы забыть о гостеприимстве.
Я не хотел угощать ее выпивкой, поскольку это дало бы блондинке предлог задержаться здесь дольше, чем нужно. Посему я притворился тугим на ухо, повернулся к женщине спиной и вскрыл конверт.
Письмо было кратким, едким и неудобочитаемым из‑за все того же нетвердого почерка. Оно гласило: «Пляменник Фред, сим придстовляю табе Герти Дивайн, каторая блестала в „Канонирском клубе“ Сан‑Антонио. Она была моим верным таварищем и сиделкою, и она – лучшая вещь, каторую я могу табе перидать. Радуй ее, и я ручяюся, что она табе будет радовать взад. Твой долго пропащий дядя Мэтт».
Я поднял глаза и обнаружил, что остался в гостиной один, но потом услышал звяканье льда в стакане и отправился на кухню, где Герти Дивайн сооружала коктейль, употребив для этой цели припасенный мною на утро апельсиновый сок.
– Если любезному хозяину угодно отведать чего‑нибудь, пусть позаботится о себе сам, – заявила она.
Я поднял листок повыше и спросил:
– Что означает эта писанина?
– Что теперь я твоя, милый, – был ответ. Герти взяла свой стакан и направилась ко второму выходу из кухни. – Там у тебя спальня, да?
Глава 6
Герти Дивайн отправилась в магазин, и спустя несколько минут послышался робкий стук в дверь. Я открыл. За порогом стоял Уилкинс, жилец со второго этажа, с древним потертым черным чемоданом, перехваченным вдоль и поперек широкими кожаными ремнями. Он поставил свой баул на пол, перевел дух, покачал головой и сказал:
– Старость – не радость.
Похоже, ответа не требовалось, да и не существовало. Кроме того, в голове у меня до сих пор царила Герти Дивайн, и я раздумывал, что мне делать, когда она вернется. Если вернется. В общем, я просто стоял, таращился на Уилкинса с его чемоданом и размышлял о мисс Дивайн.