Встречу его случайно, перекинемся парой слов, как дела, что делаешь и т.п. Ведь от этого нам никакого вреда не будет? Все логично, встретились старые знакомые, даже невежливо не поговорить. Если же это окажется не Ренусь, а другой мужчина, он меня не знает, так что не имеет значения, что я ему скажу. О погоде или еще что, столь же существенное. Нет, если засомневаюсь, вообще не стану с ним разговаривать, просто посмотрю, послушаю.
– Значит, надо разыскать дом и контору, в любом случае пригодится.
– Правильно, завтра же и займемся этим. Все-таки кажется мне, это не Ренусь…
Серьезной проблемой стала для меня собственная квартира. С одной стороны, хотелось бы хоть на минутку забежать домой, слишком многих предметов первой необходимости мне не хватало. С другой – там меня могла перехватить высшая сила в лице, например, полиции, а этого я сейчас панически боялась. Черт их знает, что они могли обнаружить у меня в чулане. Нет, не скажу, мне тоже было интересно, но не сейчас, не стану же я, в самом деле, выбирать между чуланом и Гжегожем!
Вот я и разрывалась между желанием побывать в собственной квартире и вполне оправданными опасениями. Решить проблему помогло ожидаемое письмо от Иоланты Хмелевской. Наверняка оно уже пришло, и его следовало прочитать как можно скорее.
Либаша мы разыскали. Прочесали несколько раз Вольку Венгловую и окрестности, и я разыскала поместье Мизюни. Не скажу, что это было легко. На некогда неосвоенных пустырях выросли жилые кварталы, разбитая проселочная дорога превратилась наверняка в одну из улиц, кладбище, на которое я очень рассчитывала, разрослось и никак не могло служить ориентиром. Ориентиром стали старые деревья. Чтобы срубить их, надо совсем ума лишиться, а Мизюня никогда не была глупой. И хотя вокруг зелени было предостаточно, купы старых деревьев победоносно возвышались на горизонте.
И остальные приметы соответствовали, так что резиденцию Мизюни мы разыскали. Сейчас она была ограждена высокой стеной, сквозь прутья решетки ажурных ворот просматривались фрагменты элегантной виллы, а ворота стерег охранник, загримированный под дворника. Этакая горилла, что никаких сомнений! Говорить горилла умела, и на вопрос, можно ли видеть супругов Либашей, ответила, что хозяев нет дома.
Значит, теперь надо разыскать контору супругов Либашей, место работы, так сказать. Найти его было проще, не прошло и часа, как Гжегож уже получил возможность видеть и слышать хозяина.
– Чушь! – заявил он, выходя из упомянутой конторы и садясь за руль. – Это не Ренусь. Похож, очень похож, но не он. И вот теперь Мизюня для меня подозреваемый номер один, от нее тянется не просто вонь – могучая струя смрада бьет в небеса, ее нельзя не учуять. Интересно, что делает эта ваша хваленая полиция? Расследование никогда не было моим призванием, заниматься им я более не намерен, даже вместе с тобой. Вместе с тобой я бы предпочитал заниматься другим…
Я грудью встала на защиту родной полиции.
– Полиция наверняка не знает, что Ренусь – это не Ренусь, ведь им никто не сказал. Я только собираюсь осчастливить их драгоценной информацией. Может, они и располагают какими-то сведениями, но наверняка другого характера. Так ты думаешь, все-таки?…
– Я не думаю, я уверен, – твердо заявил Гжегож. – Ренуся пришили. Воспользовались сходством. Твой ксендз прав, убийца теперь живет под фамилией жертвы. Прошло много лет, даже знакомым он может казаться тем самым человеком, ведь люди с годами меняются. Тут он давно не был, я имею в виду Ренуся. Вот в Штатах, думаю, распознали бы, что это не Ренусь, но в Штаты, ты сама говорила, ездила с доверенностью Мизюня. Сдается мне, она и заварила всю кашу, так сказать, инициатор аферы.
Тут и мне пришла в голову идея, которой я поспешила поделиться с любимым:
– А мне сдастся, что этим, который под Ренуся подшивается, может быть давний возлюбленный Мизюни. Очень на Ренуся похожий или наоборот… Кто бы это мог быть? Ганя не знает?
– Не знает, не помнит. Запомнилась ей только страшная любовная драма, пережитая Мизюней в ранней молодости. А страшная потому, что вроде бы предмет Мизюниней любви оказался то ли преступником, то ли еще кем-то таким… в общем, влюбилась наша Мизюня в Джека Потрошителя…
– …и этот Потрошитель к тому же бросил ее. Ну что за дуры наши девицы, самого важного не помнят, а мне теперь разбиваться в лепешку!
– Зачем тебе? Подбрось эту проблему ментам. Нет, не сейчас, денька через два. У нас мало времени, надо его ценить.
Я целиком и полностью была согласна с Гжегожем, но письмо от Иоланты не давало спокойно жить, и, воспользовавшись тем, что Гжегож поехал к своему экстрасенсу, я забежала домой.
На автоответчике оказалась записана вежливая просьба капитана Борковского как можно скорее связаться с ним. Высказана была просьба сегодня утром. Умный человек капитан, наговорил на автоответчик не только просьбу, но и сообщил время, когда высказывал ее. Решила не рисковать, позвоню из Константина, придется уж приятелю Гжегожа заплатить за разговор по междугородней. А то начну отсюда звонить, а полиция успеет приехать и заловит меня.
Вынужденное расставание с мужчиной моей мечты, даже временное, сразу же негативно сказалось на умственных способностях. Входя, я вынула, правда, из почтового ящика письмо Иоланты Хмелевской, но даже его не распечатала. Скорей, скорей, набрать нужное количество косметики, разумеется, в первую очередь необходимой для проклятой головы. Ни о каких преступлениях я просто не в состоянии была думать. О Господи, как мало времени в нашем распоряжении, завтра он уедет – и прости-прощай! На сколько? Опять на годы? А тут еще эта афера, ну кто выдержит в такой преступно-следственной атмосфере?
Я нервно рассмеялась, подумав, что так бездарно проходит наше историческое свидание, и уронила закрутки для волос, с помощью которых пыталась придать более или менее пристойный вид своей прическе. Эта проклятая голова! Уронив бигуди, тут же наступила на них больной ногой и вскрикнула от боли. Вот и нога еще, ни пойти куда, ни потанцевать, пень замшелый, а не женщина, такое неудачное стечение обстоятельств. Я всегда думала – какое-то проклятие тяготеет над нами, не иначе…
Хотя, с другой стороны… Вот он уедет, и я стану благословлять все эти обстоятельства, ведь мне будет чем заняться. Самое глупое после отъезда любимого – забиться в угол и рыдать. Так поступают все женщины после отъезда их мужчин, а что хорошего? Я всегда говорила: в таких случаях следует немедленно делом заняться. Нет, не стирка, каким-нибудь приятным делом, лучше всего хобби…
Тут я вспомнила одно прекрасное летнее воскресенье. Предполагалось, что это воскресенье двадцатилетней давности мы проведем вместе с Гжегожем, но ему срочно понадобилось уехать. Стояла я на балконе этим прекрасным летним утром и смотрела вслед Гжегожу, с которым вынуждена была расстаться, а сердце в груди просто разрывалось. И вдруг словно что-то меня укололо. Я вылетела из дому и помчалась на ипподром, где как раз начинались скачки. Они всегда на меня прекрасно действовали…
И вместо собственного отражения в зеркале с наполовину закрученной головой я вдруг увидела одну за другой сменяющиеся картины. Да, все это происходило со мной в разные периоды жизни. Вот я, уже одетая, узнаю, что мы не пойдем на субботний карнавал, он, видите ли, не может. Немое отчаяние, просто безграничное.