До того момента, когда бедняга Ляндоффе, третий и последний кандидат, так глупо погиб несколько дней спустя.
— Так это и вправду был несчастный случай! — ликует Его Величество.
— Я в этом уверен, Толстый. Поскольку преступления в закрытом помещении…
И три моих сотоварища хором завершают:
— Не существует!
* * *
Полное признание Беколомба, подтвержденное признанием плутовкивдовы Монфеаль. Я делаю оглушительное заявление для прессы, которая захлебывается от восторга. Еще бы! Целая эскадрилья разоблачений: самоубийство, убийство, несчастный случай! Комиссар Сан-Антонио нокаутирует тайну за двое суток! Самоубийство, закамуфлированное под убийство! Безупречное преступление! Несчастный случай со всеми признаками убийства! Романтический звонок малышки Наташи, вешающей трубку за секунду до того, как ее любовник компостирует свое сердце.
Матье Матиас с его двумя миллионами, закопанными под ро-о-зами! Это ли не кремовый торт? То есть, я хотел сказать, криминальный торт!
Первые страницы всех газет, заполненные одним мной! Триумф моей карьеры!
Я возвращаюсь из отпуска в неописуемом апофеозе. У меня просят автографы. Меня восторженно приветствуют. Прекрасно иметь голову на плечах и быть принцем дедукции, королем следствия, папой римским уголовных расследований!
Моя физиономия появляется на обложке “Детектива”. Надо пережить подобное, чтобы в него поверить!
На следующий день Старик прижимает меня к сердцу. Он называет меня “мой малыш!”. Даже сам господин министр считает необходимым пожать мне пальцы.
Заметьте, что все это совсем не для того, чтобы увеличить мое жалование. У нас оплачивается лишь выслуга лет. И, когда начинаешь не укладываться в их расценки, тебя катапультируют на пенсию.
Что поделаешь, такова жизнь!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ (Я)
Да, так вот. Из этого крайне необычного расследования вытекает одно заключение. Нет, что я говорю, их множество. Рассмотрим их по порядку, сынки?
* * *
Сегодня утром у нас понедельник. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что это происходит каждую неделю, по преимуществу между воскресеньем и вторником. Я прибываю в контору достаточно рано, свежий, как только что распустившаяся роза. Я подумываю о том, чтобы заглянуть на бульвар Пор-Руаяль и переговорить с Наташей, воспоминание о которой продолжает мучить меня.
Вот кто, уверяю вас, заслуживает права на режим особого благоприятствования. Ибо я не знаю, заметили ли вы это с вашим слабым зрением и вашим глупым видом, но я не забывал об этой девушке в ходе всего этого тройного расследования.
По прибытии я сталкиваюсь с Мартине и Ляплюмом, которые сидят с улыбками и пребывают в радостном возбуждении.
— Господин комиссар, — объявляет мне первый, — у меня есть новости…
— Опять! — едва не теряю я сознание.
— Да. Представьте себе, что, проведя краткое расследование, я установил, что у Ахилла Ляндоффе в вечер его смерти было назначено свидание с проституткой из Белькомба. Вот почему он не заглушил двигатель…
Теперь я наконец освобождаюсь от мучающей меня смутной мысли. Так что я был прав по всем линиям.
— Браво, мой мальчик! Это отличная дополнительная работа! Я о ней не забуду.
Я поворачиваюсь к Ляплюму:
— А у тебя тоже есть новости для меня?
— Да, господин комиссар, но они не имеют ни малейшего отношения к службе.
— Говори все же.
— Знаете, это касается Наташи Баннэ.
Мое сердечко начинает усиленно биться.
— Конечно, знаю. И что?
— Ну, в общем, готово!
— Что готово?
— Я ею овладел. Не без труда, но я добился своего. Эта девушка пережила много разочарований Он краснеет и бормочет, понижая голос — Строго между нами. Она решила наверстать.., и знаете — это какой-то вулкан!
Я делаю усилие, чтобы скрыть разочарование.
— Тем лучше, мой мальчик, тем лучше.
Я хлопаю по плечу нового Гаруна Терзиева — Желаю удачи. Когда тебе надоест, не бросай ее: она, возможно, пригодится!
Слегка уязвленный в области простоты, я поднимаюсь к Папаше. Со времени моего белькомбежского триумфа он меня умасливает так, что в сравнении с этим божье помазание не более чем дым Когда я стучу в дверь, за ней слышатся раскаты его голоса — Войдите! — орет Старик Я проскальзываю в директорский кабинет и обнаруживаю там сидящего в кресле со скрещенными ногами Берюрье, с не застегнутой ширинкой и с новой шляпой, небрежно засунутой под его разрушительные ягодицы — Значит, вы утверждаете, что это ультиматум? — бросает ему Стриженый Похоже, что происходящее нисколько не волнует Берю. Он выглядит счастливым. Сегодня у всех, кроме Папаши, радостный вид.
Поскольку я несу ответственность за него перед вышестоящими, то осведомляюсь о его новых выходках — Возьмите! — говорит патрон, потрясая перед моим носом какой-то газетой. — Читайте!
На второй странице, на двух колонках, я вижу подчеркнутое красным карандашом следующее заглавие:
«В департаменте Сена-и-Эр главный, инспектор Берюрье избран большинством в 99% голосов!»
Излишне говорить, мои уточки, что это производит на меня странное впечатление.
— Не может этого быть! — выдыхаю я — Абсолютно точно! — парирует Толстяк — Я депутат от департамента Сена-и-Эр. Разве это не успех, а?
— Я не хочу этого знать! — ревет Старик — Или вы отказываетесь от своего мандата или покидаете полицию!
Берюрье встает, берет свою шляпу, возвращает ей более или менее соответствующий вид и заявляет.
— Господин директор. Когда тебе выпала удача стать избранником народа, чтобы защищать его интересы перед законной Ассамблеей, — от этого не отказываются.
— Вывод вы просите о досрочном выходе на пенсию?
— Поскольку этого требуете вы и поскольку вы не даете мне другой ребарбативы, да! Он избегает моего взгляда.
— Знаете, я сожалею, — бормочет он — Но, что поделаешь, такой случай! Надо понять…
— Выйдите! — громовым голосом приказывает Стриженый.
Берю выходит. Когда он собирается пересечь порог, я тихо говорю:
— Берю! Послушай…
Но он уже вышел.
— Это бессмыслица! — лает Старик, массируя свою голову Бессмыслица. Но народ, выходит, слеп, честное слово! Этот болван избран почти ста процентами голосов! Можно подумать, что грезишь…
— Это не мы грезим, господин директор, — возражаю я — Это грезит народ. У Берюрье здоровая глотка, а народу нравится, когда у человека здоровая глотка. Он пообещал им луну, а они грезят о луне.
Я прочищаю горло. Внезапно я осознаю, что уже более не чувствую себя счастливым. У меня пощипывает в горле, в глазах, везде. Нет больше Берю! Предстоит продолжать работать без него.
Я остаюсь ненадолго поговорить со Стариком о завершенном расследовании. Он тоже чувствует себя не в своей тарелке.
Раздается стук в дверь. Входит дежурный, неся конверт, украшенный огромным масляным пятном.
— От главного инспектора Берюрье, — говорит он, вручая мне конверт Это письмо об увольнении.
— Вы позволите? — обращаюсь я к боссу, вскрывая конверт. В нем два письма. Первое предназначено мне, и я читаю “Сан-А. Ты действуешь на меня как пилюли. Миратон. И это тебе я передаю другое письмо, прилагаемое здесь, так как без слез на глазах я не смогу его отправить собственными руками Берю"
Я беру другое послание. Оно адресовано господину Президенту Национальной Ассамблеи. Вот оно.
"Мой президент Вам давно, наверное, не приходилось видеть такого, но я, Берюрье Александр-Бенуа, главный инспектор и депутат от Сена-и-Эр, уже слагаю полномочия. Поверьте, я делаю это без радости в сердце! Но у меня нет других альтернатив ввиду того, что меня хотят уволить из полиции, если я не откажусь от мандата депутата.