Последнего безобразия я избежала чудом. Войдя в кабинет и поздоровавшись, я вдруг обнаружила, что она выпученными глазами, бесформенным толстым носом и вывороченными «негритосскими» губами сильно смахивает на меня нынешнюю. «Вас тоже возили мордой по кафелю?» — чуть не спросила я. За «чуть» я до сих пор благодарна книжному шкафу: задела его плечом, охнула от боли и одумалась.
Даму мое сходство с Квазимодо, кажется, устраивало. Есть тип вузовских преподавательниц, благоволящий красивым бездарным мальчикам и некрасивым способным девочкам. Она охотно снабдила меня статистическими данными из милиции, продемонстрировала писульки общежитских стукачей о высмоленных приятелями косяках, выразила «обеспокоенность профессорско-преподавательского состава сложившейся обстановкой», посетовала на цейтнот и попрощалась. Я выключила диктофон и взяла быка за рога:
— Простите, но договоренность с нашим редактором была и о месте в гуще событий, то есть в общежитии. Ваших, бесспорно, ценных сведений для серьезной статьи недостаточно.
— Не вышло, — развела она пухлыми руками. — Все переполнено, воткнуть вас куда-нибудь просто невозможно…
"Отлично, — терзала я себя на обратном пути, шагая по коридорам и лестницам. — Лезла из шкуры вон, чтобы до нее доклячиться, а она меня обломила. «Воткнуть» не сумела. Сделала одолжение — бумажки показала и гладко выступила.
Теперь полагает, выполнила свой гражданский долг, не спрятавшись от прессы…" Я осознавала странность происходящего со мной. Натура у меня взрывная, мне свойственен мощный протест.
Обычно я мысленно бушую до тех пор, пока меня не начинает тошнить от объекта возмущения. А тут я словно по обязанности ворчала. В сущности, мне было по барабану, выполнила она обещание или нет. «Наверное, таблетки поначалу возбуждают, а после насильно вгоняют в сон», — догадалась я.
Меня мутило, окружающее виделось сквозь раздражающую пелену. Я дотащилась до туалета, плеснула прямо на косметику теплой воды, от которой за версту разило хлоркой, и попыталась вспомнить, есть ли в этом корпусе медпункт. Смоченная нашатырным спиртом ватка была бы самой желанной попутчицей.
— Что, подруга, поплохело? — сочувственно полюбопытствовала невысокая блондинка, останавливаясь рядом.
— Поплохело — слабо сказано, — откликнулась я и поразилась. Мало того, что я сипела, как испорченная дудка. Мой язык утратил подвижность, будто его сварили прямо во рту. Поэтому фраза произнеслась, мягко говоря, невнятно.
«Я его днем прокусила, наверняка попала какая-то инфекция, и это ее проявления. Несла Севке чушь о микробах, накаркала», — запаниковала я.
— Горе у тебя, да? — не отставала девица, плетясь за мной к выходу, потом к дороге.
— Общага, — с грехом пополам промямлила я, не смекнув, что делюсь последней своей неприятностью.
Меня не шатало, но ступню я ставила не с пятки на носок, а наоборот. Понимала, что двигаюсь странно, и ничего не могла изменить в походке.
— Не дали койку? Выперли? Я как раз ищу девочку. Не беспокойся, я натуралка. Но одной мне квартира не по карману. Тебе сегодня есть где ночевать?
Я закивала. И замахала высадившему пассажира таксисту.
— Держи телефон. Завтра утром звякни, договоримся. — Доброхотка сунула мне за отворот рукава листок и зашагала туда, откуда мы пришли.
Свой адрес жилистому суровому дяде я молча показала в паспорте.
— Деньги при себе? — заподозрил он худшее. Я пошуршала купюрой. — Тогда поехали. Мне ведь все равно — немая, не немая…
Дома у меня хватило коварства раздеться, прежде чем рухнуть на кровать.
Измайлов свою контуженную детку не добудился и остался в неведении насчет вылазки в университет.
Сделал мне компрессы с бодягой, поставил на тумбочку стакан апельсинового сока, включил ночник и отбыл в собственную постель отдыхать от трудов праведных и от меня.
Глава 2
Утро выдалось такое же чистое, ясное и бодрое, как проснувшееся вместе с телом сознание. Память была услужлива и расторопна. Она мгновенно предоставила в мое распоряжение все мелочи вчерашнего дня. Кое-что я предпочла бы навсегда забыть. Например, кретинскую выходку с пистолетом и свое поведение в такси. Вздохнула — придется потерпеть.
Со временем детали воспоминаний потускнеют, и сами воспоминания превратятся из повода для острого раскаяния в повод для тупого сожаления, а то и смеха, особенного, с горчинкой. Часов в десять позвонил Измайлов:
— Я не стал тебя тревожить, детка.
Как самочувствие?
— Погоди, Вик… Так, я встала, присела, наклонилась… Самочувствие на удивление сносное.
— Вот что значит молодость и пристрастие к физкультуре, — притворился неспортивной развалиной полковник. — Не перенапрягайся все-таки, побездельничай до вечера.
Возражений у меня не было. А идеи кое-какие возникли. Пусть я пролетела, вернее, меня пробросили с общежитием.
Но почему бы не втиснуться в студенческую среду с помощью отзывчивой девушки, которая выбрала меня в соседки? Наверняка к ней захаживают приятели и приятельницы, где-то они тусуются.
Я всего три года назад окончила журфак.
Представлюсь иногородней аспиранткой и сойду за свою, хоть и не в доску. Аспиранты вроде на занятия ходить не должны. Так что на контакты с людьми из отделов по незаконному обороту наркотиков в МВД, особо опасных инфекций в Комитете санэпиднадзора и из Центра по профилактике и борьбе со СПИДом времени хватит с избытком.
Уже миновала пора ученичества, когда меня, восемнадцатилетнюю, пускали в тему, словно бумажный кораблик в лужу, а редактор с ответственным секретарем вокруг этого водоема бегали. Теперь я уплывала сама, куда заблагорассудится, и моего возвращения, не слишком беспокоясь, ждали в порту. Журналисты, как и все остальные трудяги, сильны связями. К любому чиновнику лучше подкатываться по предварительной договоренности с его знакомым. Иначе пошлют в пресс-центр «на общих основаниях», что хуже, чем на три буквы. Последний посыл есть характеристика человека и, следовательно, материал. На сей раз с милиционерами обо мне договорился Измайлов, с медиками — папа, с преподавателями — редактор. Я скуксилась, припомнив не слишком обязательную жрицу науки, и сразу изгнала ее из головы. Проехали.
Итак, докладываться по начальству мне нужды не было. Но как быть с Измайловым? Исчезнуть из дома недели на две без объяснений? Нереально. Из-под земли достанет, чтобы собственноручно свернуть шею. Отпроситься? Я ему не жена, и он прекрасно осведомлен об особенностях моей профессии. «Не распускай нюни, — велела я себе. — Сама захандришь без него и Севки! Тогда крапай рекламу без устали, и баста». Однако реклама мне уже стояла поперек горла.
Тянуло к чему-то стоящему. И перетянуло от мужчины и сына довольно быстро.
«Четырнадцать дней разлуки — оптимальный срок, — подхлестнула я свою решимость, но не уточнила, для кого и чего оптимальный. — В конце концов, Вик служебных планов из-за меня не меняет. Надо потолковать с девицей и поставить его перед свершившимся фактом — отправляюсь на задание».
Прежде чем приблизиться к телефону, я прогулялась до зеркала. Лоб был отвратным, нос и рот почти вернулись в естественные формы. Пожалуй, с припухшими губами я выглядела полегкомысленней и пособлазнительней, что л пообещала себе учесть на будущее.
Ну, была не была. Я извлекла записку.
В ней красовались цифры и имя — Варвара. Имя мне понравилось, я с удовольствием выговорила его в трубку. Моя собеседница обрадовалась.