Но ее можно засунуть в задний карман.
Еще один неприятный момент. Почему меня хотели убить? Кто мог знать, что я занялся делом Полякова? Во-первых, сам Поляков, его адвокат Семушкин, полковник Ефимов. И еще убитый по моей милости почтовый парнишка. Вот и весь тебе ответ. Самое вероятное, что отправной точкой явился именно он.
– Ты чего пригорюнился? – улыбаясь, навстречу мне шел Юрка. – Или переживаешь, что давно в лоб не получал?
– Нет, я переживаю за твою жену.
– И давно?.. Что у тебя за наряд?
– Давно, как только увидел вас вместе.
– Опять какую-нибудь пакость выдашь. Не надо.
– Не буду. В твоем департаменте мною интересовались?
– Не знаю. Не слышал. Ну ладно, я тороплюсь.
– Мы тоже, – завидя во дворе свою соседку-спасительницу, заторопился я.
Она сидела на скамейке спиной ко мне, а у ног ее лежала собака. Тот самый дог, которому я был весьма обязан. Уныла и грустна была его перебинтованная морда, и грустной казалась спина хозяйки.
Я осторожно тронул ее за плечо. Собака не реагировала, но хозяйка дернулась и сникла, словно налетела на неизбежность. Обернулась затравленно, будто ожидая удара, и… рассмеялась легко и свободно, разом сбросив гранитный гнет.
– Мамочки! Да ты никак из публичного дома. Ой, не могу. А штаны-то до колен, Федор, ты посмотри на его пиджак, ой, умора… а… ты…
Она побелела, непроизвольно прикрылась локтем, будто отстраняясь от удара. Я все понял.
– Успокойся, Валя, пойдем домой, я тебе все расскажу. Не бойся. Это не тот пиджак, хотя и очень похожий. Просто мне было нечего надеть. Пойдем, Валя.
Она поднялась, погладила пса, и тот, с трудом поднявшись, заковылял между нами.
– Что с ним?
– Потом расскажу. Не могу. Мне страшно.
Уже в доме она рухнула на диван и заревела – взахлеб и надолго. Псина свалилась тут же, тяжело дыша и вздрагивая. Я стоял дурак-дураком, не зная, что делать. Сбегав на кухню, принес ей воды и водки.
– Валя, милая, ну успокойся, выпей воды, а лучше водки. Расскажи, что случилось. Муж приехал?
– Если бы, – улыбнулась она сквозь слезы, – где твоя водка и вода, давай.
Поперхнувшись, она все же выпила половину бокала, судорожно заглатывая, запила водой. Потом откинулась на спину, закрыла глаза. Я допил остатки и сел рядом, гладя ее роскошные локоны. Наконец она заговорила, сначала с трудом, как человек, вновь переживающий кошмар.
– Мне страшно! Костя, мне по-настоящему страшно. Я раньше никогда не верила в разную чепуху типа предсказаний, предрешений, рока. Вся эта чушь мне казалась настолько абсурдной, что и думать-то о ней казалось нелепостью. У меня была вполне реальная, обеспеченная жизнь, с машиной, дачей, квартирой, порядочным мужем и прочим дерьмом. Мне казалось, что так и нужно жить уважающим себя людям. Периодически бывать на элитных презентациях. Периодически самой устраивать званые вечера. Налаживать контакты с нужными людьми, самой помогать людям, если они достойны того. Я тебя утомила, наверное.
– Нет, Валя, рассказывай.
– Принеси еще себе водки, а мне джина, о Господи, какая же проститутка тебя измазала этой помадой. Ты хоть в зеркало смотрелся?
– Нет, но на меня как-то необычно смотрели прохожие. А сосед, мент из нашего подъезда, вообще при виде меня чуть не лопнул со смеху.
– Это естественная реакция. Посмотрись-ка в зеркало.
Я подошел к зеркалу, и мне показалось, что серебряный оклад покорежило от отвращения.
На меня смотрел клоун-упырь, наголо стриженный, с огромными бесформенными губами фиолетового цвета. Белый заострившийся нос резким контрастом выпирал из красных впадин щек. Налитые кровью глаза только усугубляли впечатление. Да, выгляжу я неважно, хотя вчера в больничной палате, когда я накладывал Сонин грим, мое лицо казалось мне даже привлекательным.
Воистину утро вечера мудренее.
С трудом убрав с физиономии всю эту гадость, я вернулся к своей нервной соседушке. Она лежала на спине, чуть порозовевшая и не такая сникшая. Вот что значит вовремя выпить сто граммов.
– «… А всего делов-то мне было, что? Напиться…» – процитировал я классика.
– Издеваешься? Не надо.
– И не думал, Валя. Жду продолжения о превратностях твоей судьбы.
– Так вот я и жила добропорядочной женой добропорядочного мужа, пока не переехали сюда, в ваш дом.
– Зачем было переезжать? Насколько я понял, ваши дела обстояли отлично.
– Да, поэтому он и поменял трехкомнатную квартиру на эту.
– На задрипанную трехкомнатную «хрущевку»?
– А ты ничего не заметил?
– Нет, я не любопытный.
– Ну и ладно. Дело не в этом. Дело в том, что зимой прошлого года я впервые увидела господина Гончарова, когда он мимо меня поднимался по лестнице.
– И сразу влюбилась, жестоко и неотвратимо.
– Возможно, я бы влюбилась в него уже тогда, но господин Гончаров поднимался к себе домой на четырех лапах, и он совершенно не заметил симпатичной женщины, которая в испуге шарахнулась от него – настолько, насколько позволяла ширина лестницы. Ты был омерзителен, как и твой дружок с первого этажа. Иногда вы напивались и на весь подъезд горланили «Мурку» и прочую муру.
– По-моему, к делу это не относится, – заметил я, покашливая, – покороче, лаконичней и по существу. У меня мало времени.
– Нет, относится, но я буду покороче, хотя и хотела рассказать тебе многое о себе и о нас. Ну да ладно. Ты, конечно, не помнишь тот промозглый вечер прошлого года, когда снег уже превратился в кашу, и идти по ней было трудно, а на душе был непроходимый мрак…
«Лирично докладывает, стерва», – подумал я, но вслух сказал:
– Валя, короче, я действительно тороплюсь.
– Хорошо. Я обогнала тебя недалеко от дома. Ты, как всегда, ничего не заметил.
В общем, было темно, и метров через двести два подонка потащили меня во двор. «Зачем, – спрашивала я, – шубу я и так вам отдам», а один из них, кавказец, мне ответил: «Мы сперва возьмем то, что под шубой». И тогда я поняла, что меня хотят изнасиловать. Пыталась крикнуть, но только пискнула. К горлу они приставили нож и заволокли в какой-то строительный вагончик. Они раздевали меня как кукурузу, сдергивая одежду профессионально и привычно. Я предлагала им деньги, золото, только бы оставили меня в покое. Подонки издевались, говорили, что все мое золото у меня между ног, а то, что висит на шее и в ушах, они заберут после. Мне стало безразлично, я поняла только одно: если они испачкают меня своей поганой спермой, жить я не смогу. Конец один. Пусть убивают. (И тогда я закричала. Правда, они тут же заткнули мне рот. Кто-то из них вытащил нож, но второй медлил, говорил, мол, все равно ее кончать, так дай я ее разок. Они навалились на меня вдвоем, и если бы не один парень, который неожиданно влетел в окно вагончика, то моя песенка была бы спета. Ты не знаешь этого парня?..
– Не надо, Валя, я все вспомнил. Значит, я спас соседку, а соседка спасла меня. Делов-то. Ты мне поконкретней. Или знаешь что, я сейчас переговорю с одним человеком по телефону, а потом продолжим, хорошо? Поцелуй меня!..
– Еще чего, шляешься где-то по проституткам, а меня тут чуть не убили. Если бы не Федор, то гулял бы ты, Гончаров, на моих похоронах. А вот Федору действительно досталось.
– Что? – Я отодвинул телефон. – Да излагай ты толком, а то в страдания ударилась.
– Я тебе все хотела рассказать, потому что нападение на меня – это логическое окончание начавшейся тогда истории. Хорошо, буду кратка, насколько это возможно. После того случая я влюбилась в тебя. Я и нож тот храню, который ты выбил у них. Часами я простаивала у окна, ожидая, когда ты выйдешь или зайдешь в подъезд.