И, обращаясь ко мне:
– Шестьсу один уже не справляется. И нам не всегда удается ему подсобить. Ему нужен помощник.
***
Я подумал, что Судейское Семя загнется от страха при виде того, как слесарь огромной глыбой вваливается к нам в подвал. Скачок назад, в недавнее прошлое.
Опять пришлось приводить молокососа в чувство и заново распределять роли. Шестьсу приступил со своим дежурным вопросом:
– В столярном деле рубишь?
Судейское Семя беспомощно посмотрел на нас, но мы тоже ничем не могли ему помочь.
– Так, ладно. А в слесарном сечешь?
Грустное зрелище: смятение в глазах ребенка, которого с самого рождения готовили к устному экзамену в высшую административную школу!
– Отлично. В столярном деле – ноль, слесарь тоже никакой. Идем дальше. В электричестве разбираешься?
Как ни крути, а поле нашей неосведомленности всегда будет поражать своей необъятностью.
– Прекрасно…
Шестьсу взял у меня из рук бутылку и сказал:
– Я его беру.
И так как он уже собрался наверх продолжить свою партию в домино, кто-то спросил:
– А где он будет спать?
Шестьсу бросил, не оборачиваясь:
– В «Зебре». Подходящее место для бездомного оператора-любителя.
Черт возьми, Судейское Семя, бомжующее в одном из пустых помещений Бельвиля, в этом что-то есть! А если прибавить, что само это помещение – последний кинотеатр в квартале, то лучшего райского гнездышка Клеману, сыну Клемана, не найти.
7
Все, что я тебе тут рассказываю, это часы твоей предыстории. Составные части твоего личного дела, так сказать. Только бы в день ее доставки эта небольшая бандероль была должным образом оплачена! Кое-кто скажет, что я не должен говорить с тобой об этом, что ты еще слишком мал для распределения ролей, это дело старших… но, если верить доктору Френкелю, твоему персональному аисту, вопрос возраста один из наисложнейших:
– Знаете ли вы, что с генетической точки зрения наши дети рождаются, будучи уже старше нас?.. Возраст всего биологического вида, да плюс еще наш собственный… генетически выходит, они старше нас…
Потом Френкель прибавил:
– Я всегда придерживался мнения, что в приложении к журналу «Монд» следовало бы публиковать ко всему прочему и возраст новорожденных.
В этом я с ним согласен; только представьте:«Супруги Бустаментало рады объявить о рождении их сына Базиля 3 797 832 лет от роду…»
***
Итак, Судейское Семя был принят Шестьсу Белым Снегом и спал теперь в чреве зебры.
У Шестьсу он делал точно такую же работу, что и у судебного исполнителя Ла-Эрса. Что весьма удивило молодого человека. Те же визиты, к тем же бельвильцам. Та же оценка мебели и прочего имущества. Затем вынос вещей. Только арестам на имущество, производимым Шестьсу, никто не противился. Никаких пререканий с хозяевами: Шестьсу опустошал Бельвиль совершенно беспрепятственно. Этот Бельвиль был согласен. И даже признателен. Шестьсу выносит телевизор старого Абиба: «Кофейку, Шестьсу, родной? Нравится мой кофе?» Или тащит холодильник Селима Сайеба: «Мама приготовила тебе чай, Шестьсу, на травах, как ты любишь». Шестьсу опустошал квартиры, как стручки от горошин, между тем каждый торопился пригласить его на завтра к обеду. Ему даже помогали: «Подожди, Шестьсу, Моктар сейчас поможет тебе вынести плиту. Моктар, иди, помоги Шестьсу с плитой!» Да, точно та же работа, что и с Ла-Эрсом. Только вот работать было гораздо приятнее. Происходило это ночью. Каждую ночь, ниспосланную аллахом, Шестьсу обносил Бельвиль подчистую. Но вместо плевков, которыми его встречали в дневное время, ночью его ждал радушный прием:«Салам алейкум, брат Шестьсу», на что Шестьсу отвечал по-простому:«Алейкум салам, Идрис упаковал посуду?», и Судейское Семя спускался вниз, балансируя со стопками глиняных мисок.
Так Судейское Семя и таскался по этим бесконечным, во всем похожим друг на друга этажам, что придавало его икрам балетную стройность, его речи – арабский колорит, а характеру – невозмутимое спокойствие дромадера. «Что-то помощник у тебя больно тощ, Шестьсу, но выносливый. Он что же, вообще не спит?» А Клеман жил сном, который не давал ему уснуть: они спускали новые холодильники в грузовик Шестьсу и возвращались с каркасами от старых, меняли ладные кровати на колченогие лежанки, вместо новеньких сервизов приносили побитый фаянс… философия коммерции, доведенная до совершенства: выгоду из всего! Ранним утром они сгружали все это бельвильское добро в кулисы «Зебры». Все сияло новизной, как в пещере Али-Бабы. Судейское Семя падал без сил на свой матрас. Сюзанна О’Голубые Глаза укрывала его. Он погружался в забытье, мечтая о звездах. Зебра охраняла сон дромадера.
***
Вернувшись к себе, Шестьсу заправлялся длинным «червяком» кокаина (каждый пользуется здоровьем, которое получил, и именем, которое заслужил). Сибирские снега закупоривали ноздри Шестьсу, и он тут же отчаливал. С другой стороны бульвара вместе с ним взмывала к небесам зебра, туда, навстречу зарождающемуся дню.
Вперившись взглядом в полосатое животное, Шестьсу снимал телефонную трубку. Он набирал номер Жервезы, дочери покойного инспектора Ван Тяня.
– Вставай, сестренка, пора, уже зебры полетели.
«Сестренка» жила на улице Аббес. Она подвизалась монахиней в приюте для раскаявшихся проституток. Каждое утро она что-то сонно бормотала Шестьсу в ответ.
Он продолжал:
– Делайте как я, сестренка, не ложитесь вообще. Так легче вставать!
Одна радость и была у Шестьсу – эти телефонные звонки Жервезе. Он дорожил ими, может быть, даже больше, чем своими сибирскими снегами, из-за которых, кстати, голос его казался Жервезе странным:
– Что, Шестьсу, нос заложило?
Он признавался:
– Да, белым-бело.
Жервеза принималась его журить.
Шестьсу защищался:
– А некоторые причащаются каждое утро.
Жервеза открывала было прения на религиозную тему. Шестьсу решительно прерывал ее:
– Аминь, сестренка, аминь… Как твои курочки? Дела идут?
Курочки беспокоили Жервезу уже несколько месяцев. Они пропадали, одна за другой.
– Я напала на след.
– Осторожно, сестренка: пропала одна проститутка – возвращение в родные пенаты, две – нервный срыв, но больше – здесь уже пахнет серийным убийцей…
– Мне прислали двух помощников, Шестьсу, чистые ангелы, оба из отдела по борьбе с бандитизмом, выделены специально, чтобы меня защищать, инспекторы Титюс и Силистри. Дельные ребята. И потом, у меня есть еще черные ангелы Рыбака.
Так она называла раскаявшихся сутенеров, которые под предводительством их шефа Пескаторе по кличке Рыбак, тосканского кота с наколками в виде герба святого Михаила, сторожили ее сон. Инспекторы же Титюс и Силистри охраняли ее днем.
– А как семья, Шестьсу, все в порядке?
Так она обычно спрашивала о Малоссенах. Малоссены приютили у себя инспектора Ван Тяня, когда Жервеза, слишком занятая своими шлюхами, совсем забыла бедного старого отца. И она была им за это очень благодарна. Шестьсу был ее недремлющим оком в гнезде Малоссенов.
Далее следовал ежедневный отчет. Он рассказывал все по порядку: о матери, которая по-прежнему отказывается от еды, о Джулиусе, который ест за двоих, о Терезе, не расстающейся со своими звездами, и обо всем племени в целом, которое поживало себе ни шатко, ни валко, но, во всяком случае, гораздо лучше, чем другие многодетные семьи. Рассказывал также и о Бенжамене, и о Жюли, за которой неминуемо следовал доктор Френкель.
– Доктор Френкель?
– Наседка, высиживающая яичко Жюли, акушер кинозвезд, насколько я знаю, старый приятель Коррансонов.