И тут в наш разговор бесцеремонно вмешался бомж, выцыганивший у меня двадцать пять рублей на охрану могилы.
«Чем кроешь! — завопил он. — Пики козыри!»
Я проснулась в холодном поту, сердце мое бешено колотилось, а в дверь кто-то звонил, звонил протяжно и настойчиво!
Тряхнув головой, я включила настольную лампу и посмотрела на часы: половина третьего ночи! Кто бы это мог быть в такой час? Срочная телеграмма? Ночных телеграмм я боюсь пуще террористов, но теперь, когда самое страшное в моей жизни уже случилось, я была почти спокойна.
Выслушав очередную трель дверного звонка, я спустила ноги с кровати, нащупала тапки и, пошатываясь спросонья, двинулась в прихожую. Соображала я плохо: странный сон никак не шел из моей головы. Подумать только, еще минуту назад я видела Тимура так явственно, словно не его, а кого-то другого опустили сегодня в могилу на Новониколаевском кладбище. Сегодня или уже вчера?
— Кто там? — спросила я, вглядываясь в дверной «глазок».
Хоть я и была убита горем, чувство самосохранения у меня атрофировалось не окончательно. Как нарочно, на лестничной площадке было темно, как в могиле. Бедный, бедный Тимур, как он там один, в сырой земле?
— Открой, Оксанка! — сказал кто-то громким шепотом.
Довольно странная просьба, если учесть, что я слабая одинокая женщина, а на дворе глубокая ночь! Только вот… Голос, какой знакомый голос, можно сказать, до боли.
— Кто там? — Меня прямо в жар бросило.
— Да я это, я, открой… — заторопил меня окончательно родной голос.
Может, я сходила с ума, но из-за обитой дерматином двери ко мне взывал Тимур! Или его бесплотный дух, или… или это всего лишь продолжение странного сна?.. Не знаю, каким местом я думала, но дверь приоткрыла.
* * *
…Тот, кто стоял за моей дверью, не рассеялся и не превратился в рой искрящихся пылинок, как это бывает в мастерски снятых фильмах ужасов. Более того, он был безумно похож на Тимура, только осунувшегося и исхудавшего. Увидев это, я решила, что все еще сплю. Из памяти выплыло неизвестно откуда почерпнутое знание: приходящих во сне покойников нужно вежливо, но настойчиво спроваживать на кладбище, как бы дороги они вам ни были, как бы настойчиво они ни скреблись в вашу дверь и ни жаловались на могильную сырость.
Руководствуясь вышеозначенными суевериями, я потянула дверь на себя, но не тут-то было, призрак Тимура цепко вцепился в нее с обратной стороны и сказал с обидой:
— Да пусти ты меня наконец, я замерз, как бобик…
Ну вот, начинаются жалобы, подумала я и тихо, но твердо возразила:
— Возвращайся туда, откуда пришел, я не могу тебя пустить.
Призрак Тимура очень натурально опешил:
— Ты чо, Оксанка, не узнаешь меня? Это же я, Тимур!
Я держалась из последних сил:
— Ты уже не Тимур, ты только бесплотный дух, который ищет успокоения… Иди, иди к себе на кладбище, а ко мне больше не приходи…
— Какой еще бесплотный дух? — возмутился призрак Тимура. — Ты чего несешь? — И так нажал на дверь, что она распахнулась. Едва призрак сделал шаг в мою сторону, я грохнулась в обморок, успев предварительно подумать, что, может быть, это даже к лучшему и к тому времени, как я приду в себя, он наконец рассеется или по крайней мере превратится в рой этих самых пылинок…
Куда там! Когда я очнулась, мизансцена практически не изменилась. Я сидела в прихожей, привалившись спиной к стене, а призрак Тимура аккурат напротив, на обувной тумбочке, морщась, потирал рукой ногу в разодранной брючине. Не могли его, что ли, в приличный костюм одеть, прежде чем в гроб положить? Ой, мамочки, сейчас я опять отключусь! Сейчас, сейчас… Нет, что-то не получается.
— У тебя хотя бы йод есть? — между тем деловито осведомился призрак.
Прекрасно понимая, что вступать в дискуссии с покойниками занятие бессмысленное, я все-таки поинтересовалась:
— А тебе зачем?
— Зачем-зачем? — язвительно передразнил меня бесплотный дух в драных брюках. — Не видишь, что ли, я весь в синяках и ссадинах? И с ногой что-то… Как бы не перелом…
Ясное дело, просто так никого не хоронят. На всякий случай я еще раз плотно смежила ресницы в надежде, что видение исчезнет. Ничего подобного! И я наконец взмолилась:
— Послушай, а почему ты, собственно, ко мне явился? По-моему, у тебя гораздо больше оснований являться к законной жене. В конце концов, ты же сам меня бросил и сказал, чтобы я тебя не ждала!
Призрак Тимура вытянул вперед ногу в разодранной брючине, осторожно ощупал ее и недовольно пробурчал:
— А еще клялась в вечной любви! Вот и верь после этого вашей сестре… И вообще, с чего ты взяла, что я тебя бросил? Просто не хотел обострять…
Нет, вы только подумайте, это называется, каким ты был, таким ты и остался, что при жизни, что после смерти. Ясное дело, я не выдержала и завелась:
— Он не хотел обострять! Ушел себе преспокойненько и плевать хотел… А я еще, как последняя идиотка, чуть руки на себя не наложила, когда узнала, что он умер! На кладбище побежала, чтобы сказать последнее «прости-прощай».
Призрак уставился на меня совсем как с цветной фотографии, что осталась на его могиле:
— Ты чо такое несешь! Кто умер-то, не пойму?!
Мое терпение лопнуло:
— Не прикидывайся живым, пожалуйста. Ты и умер, кто же еще!
— Я? — свистящим шепотом переспросило то, что осталось от моего горячо любимого супермена. — Что ты такое плетешь? Как это умер, когда я здесь, перед тобой? Протри глаза, с кем, по-твоему, ты разговариваешь?.. Неужели я так похож на мертвеца? — засомневался призрак Тимура.
Честно говоря, я сама не знала, что и думать. На мой взгляд, для покойника он был уж слишком разговорчивым, но, с другой стороны, я ведь собственными глазами видела его могилу! Поэтому, взяв с призрака клятву, что он не подойдет ко мне ближе, чем на полметра, я детально изложила события сегодняшнего дня, точнее, уже вчерашнего, не упустив из внимания историю со старухами, ворующими кладбищенские цветы.
— Постой-постой, — прервал меня дух в самом патетическом месте моего повествования.
Я послушно замолчала, и в то же мгновение прихожая огласилась странным не то скрежещущим, не то клокочущим звуком. Мурашки пробежали по моей коже: бесплотный дух смеялся, и, без сомнения, так смеяться мог только призрак.
Впрочем, одним только смехом он не удовлетворился, объявив совершенно бесстрастным, замогильным тоном:
— Наконец-то я все понял! Они решили, что я погиб. Ну, разумеется, машина взорвалась, тело обгорело до неузнаваемости… Так что ничего удивительного. Значит, никто меня не ищет, ведь я для всех покойник…
* * *
На то, чтобы смазать зеленкой ссадины и синяки воскресшего любимого (йода в моей домашней аптечке не нашлось), у меня прошло четверть часа, еще столько же я отпаивала его крепким чаем, и все это время Тимур сбивчиво, слегка осипшим голосом излагал мне свои злоключения:
— …Этот тип подсел ко мне в кафе, маленьком таком, называется незамысловато — «Отдых»… Я там иногда покупаю пиво, сигареты, когда на дачу еду… Ну… А тут решил перекусить, в городе поесть не успел, так жрать захотелось, прямо живот подвело, вдобавок на даче даже сухой корки не было, вот… Короче, сижу я, жую какого-то пересушенного цыпленка, а тут этот тип подваливает… Ну, слово за слово, попросил подвезли, ему, дескать, в ту же сторону, вот… Мне бы, козлу, сразу сообразить, что это неспроста… Он меня чуть не прикончил… Мы боролись, я не справился с управлением… и…
Тимур вскрикнул, потому что я разрезала ножницами левую брючину и дотронулась до его распухшей лодыжки.
— Мне кажется, это перелом, — обреченно произнес он.