Приятель Берю везет нас на “прерии”, естественно, зеленого цвета.
Идеальный транспорт для перевозки деталей крупного рогатого скота.
Он извиняется за то, что у его тачки паршивая коробка передач.
Всякий раз, когда он переключает скорость, раздается такой скрежет, будто распиливают металлический мост.
Он резко дергает стартер, и, когда наконец его колымага трогается с места, мы “целуем” лобовое стекло.
Несмотря ни на что, мы все-таки приезжаем на рынок. На нем стоит неописуемый шум. Для “прерии” мы находим место на улице Куэнкампуа.
Его заметили еще четырнадцать водителей, и нас награждают серией эпитетов, заставляющих меня усомниться в будущем человечества.
Ресторатор (вообще-то его фамилия Гродю) уверяет через окошко, что с незапамятных времен справляет на своих сограждан большую нужду, а самое горячее его желание — увидеть их всех лежащими на солнышке с животами, разрезанными от лобка до подбородка.
После этого обмена приветственными речами мы идем в ближайшее кафе выпить первый на сегодня стаканчик мюскаде. Затем Гродю ведет нас к храму этого города съестных припасов, то есть собственно к рынку.
Он там всех знает, и его окликают на каждом шагу. Втянув в плечи свою полнокровную шею, он пробирается сквозь народ, увлекая за собой и нас.
Мы начинаем с самого главного, то есть с бойни. Мамочки! Какое зрелище! Мы едва вошли в дверь, а у меня уже начинается головокружение. Под ярким светом ламп на крюках висят тысячи коров: зарезанных, с содранными шкурами, разделанных… Сильный противный запах мяса перехватывает горло. Лакированные жиром ляжки напоминают старинную мебель. Гродю идет мелкими шажками по рядам, тыкая пальцем в выставленные туши.
Естественно, Берюрье, разбирающийся в мясе примерно также, как я в кибернетике, не может не вставить слово. Заметив половину быка ярко-желтого цвета, он трогает своего приятеля за руку.
— Хороша зверюга, а? — оценивает он животное. Гродю испепеляет его взглядом, полным бесконечного презрения.
— Ты чего, дурак?! — ворчит он. — Эта скотина сдохла от старости.
Если я сделаю тебе из него бифштекс, ты назовешь меня убийцей!
— Тогда почему это продается? — замечает упрямый Берюрье.
— Надо же чем-то снабжать столовые. Ресторатор с сардоническим видом тычет пальцем в престарелое мясо.
— Попробовали бы вы его прожевать! Да лучше зажарить подошву, чем кусок этой скотины! Да этим жиром я свои калоши и то не стал бы натирать!
Униженный Берюрье насупливается.
— Верно, — признает он. — Я не заметил… Он бросается к другой туше.
— А вот эта просто конфетка! — уверяет он.
— Бедный жирдяйчик, — усмехается Гродю. — Да это же вторая половина того же самого быка.
Тут новый член “Прекрасной Утренней Галлии” замолкает. Чтобы придать себе солидности, он начинает ковыряться в носу, причем свои находки благоговейно прикрепляет к своему галстуку.
Лично мне еще хочется спать, а от стойкого запаха тухлятины, стоящего здесь, просто становится плохо.
Мы даем Гродю сделать покупки, после чего Берюрье спрашивает, где он может приобрести нужное ему.
— Минутку, — говорит ресторатор, — нам надо сходить в зал потрохов.
Он расплачивается за полбыка и отдает распоряжение своему рабочему, который должен отвезти его на машине. Затем ведет нас к потрохам!
Тут, ребята, начинается настоящий кошмар! Бойня — это еще цветочки. Чистое место, не очень воздействующее на ваше воображение.
Но зал с отходами бойни — совсем другое дело! Едва переступив порог, я чуть не валюсь в обморок — такая там вонища! Это просто прогулка по аду…
Столица зловония! Супермузей ужасов! Там стоят огромные корзины с рогатыми коровьими головами, показывающими вам язык с довольно любезным видом.
В огромных цинковых баках выносятся причиндалы, которые должны обеспечить Берюрье чудесный улов. Горы печени! Гималаи сердец! Фудзияма кишок… Мы идем по крови.
Берюрье, потрясенный этими запахами, с жалким видом поворачивается ко мне.
— Ничего себе! — бормочет он.
Поскольку Господь не обделил меня обонянием, я и сам все прекрасно чувствую.
Гродю, привыкший к этому, прогуливается среди органов, как манекенщица на подиуме.
— Много тебе надо? — спрашивает он.
— Полкило, — заявляет Толстяк. Его друг чуть не падает.
— И ты притащился на рынок из-за полкило этой хреноты?
— Ну… Мне сказали, что тут это дешевле, чем в любом другом месте…
Гродю подзывает продавца и просит взвесить указанный объем “приманки”, необходимой моему достойному заместителю.
Я тем временем осматриваю корзину с головами.
— Знаешь, что можно сделать? — спрашиваю я.
— Нет.
— Завтра первое апреля… Старые традиции забываются. А что, если мы устроим хорошую шутку над Пино? Ярко-красная физиономия Берю освещается.
— А какого рода будет шутка?
— Мы могли бы послать ему коровью голову. Что ты на это скажешь?
Представляешь, он раскрывает дома посылку и оказывается нос к носу с такой харей!
Он в восторге.
— Я плачу половину, — кричит он в порыве энтузиазма.
— Согласен. Давай найдем какую-нибудь повыразительнее… Смотри-ка, а эта немного похожа на тебя… Такой же высунутый язык и глупая улыбка. Берюрье суровеет.
— У тебя очень оскорбительные сравнения, Сан-А. Он осматривает голову, предложенную мной, и качает своей:
— У нее недостаточно большие рога.
— Верно, только этого ей и не хватает до полного сходства с тобой!
— Что это еще за намеки!
Он делает мне страшные глаза. Он прекрасно знает, что я в курсе его несчастья, но не хочет, чтобы слух распространился. Если мадам Берюрье узнает, то может проявить недовольство, от которого пострадает Толстяк.
— Я просто пошутил, — великодушно заявляю я. Он переводит дыхание.
— Погоди, — говорит он. — Гродю выберет нам самую клевую в корзине.
Он делится с ресторатором нашим планом, который тот не находит особо забавным. Ему трудно себе представить, что в принципе съедобной вещью можно воспользоваться, чтобы подшутить над приятелем. Но мы настаиваем, и он, вздыхая, начинает рыться в корзине. Он берет головы за рога и показывает нам, чтобы мы могли остановить свой выбор.
Мы осматриваем с полдюжины отвратительных трофеев, ища у них сходство с нашими общими знакомыми, что оказывается не так трудно, как может показаться. Гродю нагибается поднять седьмую коровью голову, но вдруг внезапно замирает перед корзиной, качается и валится в лужу крови на полу.
— Твою мать! — орет Толстяк. — Мой приятель потерял сознание!
Начинается суета. Продавец субпродуктов, крепкий малый, скорее широкий, чем высокий, помогает нам поднять Гродю. Мы тащим его за каменный прилавок и сажаем на стул.
Продавец снимает с полки литр дешевого коньяка и засовывает горлышко между клыками ресторатора.
Тот весь белый, как Рождество на Шпицбергене.
— Он что, сердечник? — спрашиваю я Берю.
— Он? Да ты чего! Он крепкий, как Новый мост.
— В один прекрасный день Новый мост тоже рухнет, — пророчествую я.
Мы хлопаем его приятеля по щекам… Даем ему вторую порцию выпивки… И следим за его реакциями. Его физия медленно розовеет. Он издает тяжкий вздох только что изнасилованной девушки и наконец открывает зенки.
— Ты че, как баба? — без обиняков спрашивает Берюрье. — Что с тобой случилось?
Вместо ответа Гродю тянет руку в сторону корзины:
— Там!
Можно подумать, что он увидел летающую тарелку.
— Что там такое?
— В корзине! Посмотрите!
Мы оставляем его, чтобы бросить взгляд знатока на указанное им место. Первым “это” замечает Толстяк Берю.