Я ему советую выйти из-за стойки, где он страдает от недостатка двигательной активности, и ненадолго заменить рыженькую.
Он подчиняется, вопя еще сильнее, но от его возражений эффекта не больше, чем от голубиной какашки на куче дерьма. Официантка возвращается с блокнотом в черной обложке с отвратительной бумагой в клеточку и конвертом такого низкого качества, какое только возможно.
— Вас не затруднит написать письмо под мою диктовку, красавица?
Она выглядит удивленной и восторженной.
— Нисколько…
— Тогда садитесь и пишите.
Я протягиваю ей мою авторучку.
— А что ты хочешь, чтобы она написала? — беспокоится Берюрье.
Я отвешиваю ему под столом удар ногой, от которого он бледнеет.
— Постарайся хоть раз в жизни подержать свою пасть закрытой, советую я. — Ты себе даже не представляешь, как это помогает отдохнуть!
Он замолкает. Пинюш дрожащими пальцами скручивает сигаретку. Когда он заканчивает, табак преспокойно лежит на его штанах, а ему осталось курить только бумажку.
— Я жду… — напоминает о себе Маргарита, бросая на меня огненный взгляд. Я скребу щеку.
— Ладно, поехали… — И диктую:
— Господин главный редактор…
Она высовывает кончик розового языка, навевающий на меня мечты, и старательно выводит аккуратным почерком, повторяя:
— Господин.., глав… — Она перебивает себя:
— Кто?
— Главный редактор!
— Это его фамилия?
— Нет, должность… Он руководит редакцией газеты…
— Какой?
Я раздумываю.
— Адресуем это во “Франс суар”. Маргарита встает.
— Тогда я схожу за бумагой получше. Подождите! Эта девочка начинает мне действовать на нервы!
— Не стоит, эта прекрасно подойдет.
— О, тогда…
Она продолжает более острым почерком, потому что раздражена. Я диктую под внимательными взглядами моих помощников:
— В ночь с 30 на 31 марта сего года я находилась на Центральном рынке…
Официантка пишет, потом снова останавливается.
— Это неправда, меня там не было… Я вообще никогда не хожу на Центральный рынок!
— Об этом не беспокойтесь, малышка! Продолжайте.
— Да, но мне бы хотелось узнать, что это означает! — протестует она.
— Вы мне доверяете, да? Взгляд становится бархатным, — Разумеется.
— Тогда положитесь на меня. В данный момент вы помогаете полиции!
И я продолжаю, твердо решив, что больше не потерплю никаких замечаний:
— ..и видела, как некто положил в корзину с коровьими головами сами знаете что!
Я прекрасно сумел почувствовать стиль рыженькой. Радуясь этому, гоню вовсю:
— Я ничего не сказала полиции, потому что не люблю легавых…
— О! — протестует девушка.
Я загоняю вызванный ее чувствами протест обратно ей в горло.
— Ладно, ладно, пишите.., и не имею никаких оснований помогать им в их работе. Но вам, если вы заплатите мне небольшую сумму, я расскажу все. Абзац!
— Это тоже писать?
— Нет. Начинайте следующую фразу с новой строки…
— А-а!
— Если мое предложение вас заинтересует… Берюрье, следящий за рождением письма, заглядывая через плечо девушки, считает нужным вставить свое слово:
— “Заинтересует” с двумя “р”! — уверенно заявляет он. Киска смотрит на меня.
— Не слушайте этого жирдяя, моя дорогая… Он учил орфографию за рулем трактора! Обиженный Берюрье заявляет:
— Ну, как хотите. Лично я всегда ставлю два. Я улаживаю инцидент красноречивым пожатием плечами.
— ..дайте мне об этом знать объявлением в вашей газете. Тогда я назначу встречу вашему человеку, который и принесет мне бабки.
Она заканчивает писать.
— Подпись ставить?
Я останавливаюсь в нерешительности.
— Как вас зовут?
— Маргарита Матье!
— Тогда подпишите просто: Маргарита М.
— Готово.
— Спасибо. Теперь конверт. Главному редактору “Франс суар”, Париж… Хозяин тошниловки теряет терпение.
— Закончили вы свой треп или нет? — рычит он. — Вы за кого принимаете мою официантку? За маркизу де Севинье, что ли?
— Возвращайтесь к своим обязанностям, дитя мое, — советую я, даю ей щедрые чаевые, но удерживаю за руку. — Скажите, а в котором часу вы заканчиваете свой каторжный труд у этого рабовладельца?
— В четыре часа!
— О'кей… Я буду ждать вас напротив за рулем мой машины.
Договорились?
Она в восторге взмахивает ресницами. Подходит кабатчик, выпятив пузо.
— Это меня вы зовете рабовладельцем? — осведомляется он тусклым голосом.
Его пухлая морда бледна, как брюхо дохлой рыбы. Он упирает кулаки в бедра, потому что видел в своей родной провинции, что так делают артисты в пьесах.
— Возможно, — соглашаюсь я. — Здесь ведь нет других рабовладельцев, верно?
— Я не потерплю, чтобы грязный мусор оскорблял меня в моем же доме! — вопит он. — Меня достали эти унижения! Да лучше принимать клошаров, чем легашей!
Я быстрым движением расстегиваю пряжку его ремня, и он едва успевает подхватить брюки.
— Он еще снимает с меня штаны! — завывает продавец горячительных напитков.
Я встаю и сую письмо Маргариты себе в карман.
— Не возникай, а то я натравлю на тебя налоговую службу.
Он решает засмеяться.
— Давайте, только ничего у вас не выйдет!
— Посмотрим! Пинюш хлопает меня по карману:
— И что ты собираешься с этим делать, Сан-А? Я и сам точно не знаю.
— Попытаемся прорвать нарыв… Что получится, то и получится…
— Какие приказы для меня? — спрашивает Берюрье.
— Оплати выпивку и отправляйся на рыбалку до новых распоряжений!
Я их оставляю и иду отдать письмо дежурному полицейскому, попросив отослать его пневмопочтой…
После этого я запираюсь в своем кабинете и звоню на набережную Орфевр моему достойному коллеге комиссару Трануку, ведущему данное дело.
— Это Сан-Антонио, он же Бычья Голова. Он смеется.
— Знаете что, старина, “Франс суар” скоро получит одно письмо, о котором наверняка поставит в известность вас. Не обращайте на него внимания. Это я решил подшутить над писаками. Мне надоело быть мишенью для их острот.
— Хорошо, — обещает Транук.
После нескольких язвительных слов поддержки кладу трубку. Я начал с отчаянного шага, но ведь главное — делать хоть что-нибудь, верно?
Я возвращаюсь домой, напевая ностальгическую мелодию, вызывающую у меня желание оказаться на пляже Лазурного берега!
Глава 4
Фелиси приготовила тушеную телятину, которой я нажираюсь под завязку. После этого я позволяю себе небольшую сиесту, попросив мою славную матушку разбудить меня ровно в три часа, что она и делает.
Вот она, красивая жизнь, скажете вы, и я с вами согласен на все сто процентов, хотя и не считаю вас такими уж знатоками в данном вопросе.
Ставлю свою гостиную против приглашения погостить у английской королевы, что следующие несколько часов будут очень напряженными. Ваш друг Сан-Антонио весь наэлектризован, а когда он в таком состоянии, это значит — что-то случится.
Я надеваю итальянскую рубашку светло-розового, как лосось, цвета и жемчужно-серый костюм, повязываю серо-розовый галстук, и вот я превратился в красивого парня.
Целую маму, которая спрашивает, вернусь ли я ужинать, на что я отвечаю уклончиво, и улетаю за моей сиреной из тошниловки. Как я уже имел честь вам сказать, я уже несколько дней не бегал по бабам и чувствую себя в отличной форме, чтобы сыграть “Возвращение Казановы”.
Вы скажете, что я питаю особую любовь к служанкам, на что я вам отвечу, что это лучше всего подходит мужчине, дорожащему своей свободой.
Среди моих подружек были и телки из высшего общества, и ученые, и артистки… Так что я могу судить о них со знанием дела.