Все, поголовно все, ломали голову над тем, кто же такой Барщевский на самом деле и что ему от них, бедных географов, нужно.
— Па, — свистящим шепотом доложила Лиля в трубку, — статьи здесь нет!
Девушка, успевшая сменить короткое платье в красных маках на брюки и свитер, а шлепанцы с подсолнухами на синие туфли-мокасины, шарила по Алиному кабинету. Кабинет был пыльный и захламленный, он никогда не закрывался на ключ, а любовью к порядку Аля не отличалась. Лиля не решилась зажигать свет, но супермаркет, расположенный через дорогу, был ярко освещен, и его отблесков вполне хватило для того, чтобы читать, хотя и с трудом. Впрочем, Лиле это пока не помогло: девушка перевернула все вверх дном, раскрыла папки, расшвыряла тубусы с картами, два раза пересмотрела все бумаги на столе, под столом и на подоконнике, изучила содержимое шкафов и даже перебрала посуду в тумбочке. Все тщетно. Один раз в коридоре были слышны тяжелые шаги Полканавт, несколько раз Лиля чихнула от поднятой пыли, после этого она попыталась даже жалобно заплакать, но вовремя вспомнила, что ее никто не видит. Лиля уже собралась уходить, когда ее внимание привлекли бумаги в мусорной корзине.
— Папа, тут ничего нет, видимо, она забрала статью с собой, — прошипела Лиля в телефон, пряча пачку листов и дискету под свитер.
Профессор Стручков в сердцах пнул ногой бархатный пуфик. Тот заскрипел и с грохотом завалился набок.
Стас шел рядом с Алей. Она молчала, каблуки зло стучали по асфальту.
— То есть я тебе не понравился, — проговорил Тигринский трагичным голосом романтического героя.
— Нет, извини, — отозвалась Аля, не повернув головы.
— Ну и зря, — хмыкнул Стас. — Тогда пока!
Он остановился, повернулся и быстро пошел к остановке. Аля оглянулась и удивленно посмотрела ему вслед.
«Черт знает что происходит, — подумала она, пытаясь разобраться в своих чувствах. — Он что, так легко сдался? Был ли он действительно мне неприятен? А ведь у меня на самом деле никого нет, и живу я одна, и сейчас буду опять весь вечер сидеть и смотреть телевизор — одинокая двадцатисемилетняя редакторша научного журнала».
Аля смотрела Тигринскому вслед, и в душе у нее уже не было прежней уверенности. Стас быстро и решительно шел к остановке. Уже было темно, только у дороги ярко горели фонари да светили фары проезжающих машин.
«Ну и что с того, что я влюблена в другого? Этот другой все равно не обращает на меня никакого внимания. Если честно, на меня уже давно никто никакого внимания не обращает».
Алисе вдруг стало так жаль себя и так обидно, что Стас ушел, а не остался петь у нее под окнами, и она также вспомнила, что не вышла ни ростом, ни статью, и карьера у нее так себе, весьма средняя, и честно написанную диссертацию забрали Лиля со своим папой-профессором… На ее реснице появилась и повисла большая прозрачная слеза, она смахнула ее рукой.
— Ста-а-ас! — закричала Алиса громко, и Тигринский, как будто только этого и ждал, тут же повернулся на сто восемьдесят градусов и потрусил назад к Але.
— Ну что, чаем напоишь? — с надеждой спросил он. — Я так и думал, что у тебя совесть проснется!
Он подошел к Але вплотную и церемонно взял ее под локоток.
У входной двери нерешительно звякнул звонок, и Барщевский смахнул в ящик стола гору бумаг и калькулятор, потом снял очки и спрятал их в футляр. Очки Александр надевал редко, только если долго читал: у него была дальнозоркость и глаза уставали от напряженной работы. Одним гибким движением Барщевский выпрыгнул из кресла, с наслаждением потянулся, почесал плотный, мускулистый живот с небольшим шрамом и пошел к двери. Так скромно и несмело могла звонить только Наташа: почему-то всегда едва жала на кнопку звонка, как будто боялась его сломать.
«Решительности бы ей побольше, цены бы девушке не было», — думал Александр, идя к входной двери через всю огромную квартиру. Он распахнул дверь, и Наташа в длинном темном пальто юркнула мимо него в прихожую. Светлые золотистые волосы рассыпались по ее плечам. Он закрыл дверь и обернулся.
— Привет! — прошептала Наташа, обнимая его за шею. От нее пахло апельсином, и морем, и лесными цветами.
— Привет, — пробормотал Александр, прижимая ее к себе. — Спасибо, что пришла. Я ждал тебя.
«Только бы мама не позвонила Стручкову. Только бы не позвонила», — думала Наташа со страхом, ища взглядом часы, но Барщевский ничего не заметил.
— Ну, заходи, — Аля распахнула тяжелую металлическую дверь, и Стас вошел к ней в квартиру. — Извини, телефона у меня нет, так что если тебе нужно позвонить, пойдешь вниз на улицу, там есть таксофон.
Аля жила на десятом этаже двенадцатиэтажного панельного дома. Родители купили Але эту квартиру летом, и она все еще стояла без ремонта, с текущими кранами и дешевыми бумажными обоями. Впрочем, девушка всерьез собиралась привести жилище в порядок, поэтому в углу прихожей лежала куча рулонов новых красивых виниловых обоев — кипенно-белых, с рисунком в виде зеленых листьев плюща и синих колокольчиков-переростков. Чуть дальше, у входа в кладовую, стоял бумажный мешок с цементом. Мешок был рваный, цементная пыль постоянно висела в прихожей, поднимаясь каждый раз, когда кто-то входил или выходил из квартиры. За окном, на котором пока не было штор, а только капли дождя, стояла непроглядная осенняя темень. На подоконнике сидел жирный черный кот с белой грудкой и зелеными глазами. Увидев хозяйку, котяра лениво прыгнул на пол, подняв облачко цементной пыли, и начал тереться об ноги.
— Какой милый котик. Как его зовут? — умилился Тигринский, пытаясь погладить кота по угольно-черной голове, но тот вывернулся и снова запрыгнул на подоконник.
— Казбич. Я его на помойке нашла летом, тогда он гораздо меньше весил, чем сейчас, отъелся у меня, — ответила Аля, сняла с плеч влажную дубленку и повесила ее на крючок, вбитый прямо в стену. Крючок вывалился из стены и упал на пол вместе с дубленкой. Тихо выругавшись, девушка подняла ее и положила на подоконник рядом с Казбичем. Тот мгновенно оценил обстановку, улегся на теплую подкладку, закрыл глаза и заурчал от удовольствия.
— Давай я тебе помогу. С ремонтом. Я красить умею, и вообще я х-х-хозяйственный, — быстро проговорил Тигринский, снимая грязные ботинки и ставя их за мешок с цементом.
Аля ничего не ответила, вулкан эмоций, вырывавшийся из Стаса с завидной периодичностью, уже успел ее утомить.
— Мой руки, я сейчас накормлю тебя глазуньей и напою чаем, — крикнула она из кухни.
Стас пошел в ванную в носках, когда-то белых. Сейчас же они были неопределенно серого цвета — то ли застиранные, то ли просто грязные, а на большом пальце правой ноги виднелась внушительная дыра.
«Пристал как банный лист, — подумала Аля, разогревая сковородку. Досада и раздражение возвращались. — Впрочем, — напомнила она себе, — у меня все равно никого нет… Кроме того, позлить Стручкова с Лилей я никогда не откажусь».
Последняя мысль ее успокоила. Масло бодро шипело на сковородке, яйцо плюхнулось на раскаленную поверхность и аппетитно забулькало.
Тигринский тем временем мыл руки. Он ощущал нечто вроде экстаза. Последние восемь лет Стас жил в общежитии — пять лет учебы в университете и три года аспирантуры. Из-за перманентного отсутствия горячей воды он записался в бассейн, чтобы мыться хотя бы два раза в неделю. По утрам в общежитии у рукомойника собиралась очередь, а стирка, и особенно последующая сушка, вообще представляли собой сплошную проблему.