Месяцы эти были длинными и жаркими. Солдаты бранили и такую жизнь и воинские обязанности, а молодые офицеры писали письма домой и с завистью слушали рассказы ветеранов об индейском вожде Сидячем Быке, о славных старых временах, когда еще существовали индейцы, которых надо было убивать, и храбрецы, которые охотно шли на это.
Полковник Мизнер встретил Майлса довольно любезно. Между военными властями и чиновниками из агентства нередко происходили трения, но за последний месяц никаких недоразумений не было. Квакеры были непонятны полковнику и как секта и как люди, но он знал жизнь и гордился широтой своих взглядов. Мизнер был из тех людей, которые предпочитают, чтобы их просили, чем просить самим. Военный мундир был его кумиром, и если кто-нибудь обращался с просьбой к Мизнеру как к военному, это значило, что обращались к его мундиру. Тем более, когда таким просителем был Майлс, которого он считал недостаточно компетентным для порученной ему работы: полковник находил, что она больше по плечу военным, чем какой-то кучке квакеров.
Поэтому он любезно и снисходительно приветствовал Майлса, спросил о его здоровье и о здоровье супруги. Он был почти рад, когда заметил явное беспокойство на лице агента.
Мизнер был высокий узколицый человек; он гордился своей тонкой талией и энергично сжатым ртом. У него была привычка проводить рукой по туго стянутому мундиру, как бы желая удостовериться, не пополнел ли он за последние несколько часов. Он льстил себя мыслью, что его подтянутость и выправка выгодно отличают его от большинства офицеров, служивших в прериях, от их небрежности в одежде и манерах. Но они получили офицерское звание на войне и никогда не видели серых стен военной академии Уэст-Пойнта [4] . И вот он стоял перед агентом прямо и непринужденно, как будто ртуть в термометре показывала всего шестьдесят, а не сто пять градусов в тени.
— Вот жара! — смущенно сказал Майлс, как бы извиняясь за свой пыльный костюм и потное лицо. — Здесь, в форте, кажется прохладнее.
— Смотря как относиться, — улыбнулся Мизнер. — Постепенно привыкаешь и к прериям: что жара, что холод — все равно… А как ваши краснокожие? Еще не перерезались?
Майлс уныло покачал головой. Мизнер пригласил его на затененную веранду офицерской столовой. Когда они уселись, Мизнер приказал подать чего-нибудь выпить.
— Только лимонаду, — сказал Майлс, угрюмо поглядывая на двух молодых лейтенантов, шутивших с девушкой в тени чахлой сосенки.
Казалось, девушка была совершенно равнодушна к зною, и он завидовал ее звонкому смеху, так отчетливо звучавшему в сухом воздухе. Он никогда не видел ее прежде и невольно подумал о том, как хорошо было бы пригласить кого-нибудь совсем незнакомого, вроде нее, в агентство пообедать с ним, Люси и Трюбладами.
Лимонад освежил его. Он медленно тянул прохладный напиток, рассказывая Мизнеру о своих тревогах.
— Итак, по-вашему, Маленький Волк намерен взбунтоваться? — спросил Мизнер.
— Может быть, и нет, но мы должны остаться хозяевами положения.
— Согласен с вами, — спокойно отозвался Мизнер. — Этот воин — опасная штучка. Я воевал с ним на севере. Доказывать что-либо индейцам бесполезно, а если они заберут себе что-нибудь в голову, да еще разозлятся, с ними ничего не поделаешь. Хороши они только мертвые. Но, право, вам незачем так расстраиваться. Форт у вас под боком, в моем распоряжении отличные солдаты, и даже если мятеж станет всеобщим, я в случае необходимости смогу удержать форт в течение целого месяца… даже двух месяцев, — поправился он и мысленно добавил: «Клянусь богом, я только и хочу этого!»
— Нет-нет, это вовсе не мятеж, — поспешно сказал Майлс. — Ничего похожего. Хозяевами положения являемся мы.
Дела за последние месяцы шли всё лучше и лучше. Суть в том, что северные индейцы не привыкли к дисциплине, принятой в резервации. За побег этих трех следует наказать остальных. Они должны понять, что их поселили на Территории раз и навсегда.
— Что ж, я пошлю к ним в деревню небольшой отряд, — улыбнулся Мизнер. — Мы покажем им, что такое закон, и отправим их вождей к вам в контору, чтобы вы задали им хорошую головомойку. А вы между тем подумайте о соответствующем наказании. И предупреждаю вас, агент Майлс: пусть оно будет пожестче. Я-то знаю этих проклятых шайенов!
— Я предпочел бы осторожность, — сказал Майлс неуверенно.
— Ну, я не страдаю излишней осторожностью. — Тон полковника стал отеческим. — Хорошенько проучите их, а мы вас поддержим. В этих краях армия — все еще единственное лекарство…
Отряд состоял из сержанта Джонаса Келли, рядового Роберта Фритца и Стива Джески — следопыта, который постоянно околачивался возле форта и продавал свои немногочисленные таланты за ночлег, еду и выпивку. Стив врал с такой же Легкостью и вдохновением, как и любой из знаменитых следопытов прерий, чьи биографии десятки раз печатались в десятках восточных газет, и он часами мог рассказывать небылицы какому-нибудь приезжему за бутылку неочищенного виски.
Одеждой ему служили грязная, старая рубаха и рваные кожаные штаны. Волос он не стриг. У пояса висел высохший скальп индейца, служивший вывеской его ремесла и удостоверением того, что он опытный профессиональный следопыт и истребитель индейцев. На носу у него торчала огромная рыхлая бородавка. Его рубаха и длинная, чуть не по пояс, борода были испачканы табачным соком.
Но среди его немногочисленных талантов было и кое-какое знание шайенского языка.
Знание это было весьма скудное и элементарное, но он считал его более чем достаточным и делал вид, что он многоопытный переводчик. Прекрасный, богатый и гибкий язык этих индейцев был, на его взгляд, просто тарабарщиной, и он переводил с него соответствующим образом. К тому же английский словарь Джески был настолько ограничен, что он все равно не сумел бы правильно перевести, даже если бы понимал все, что говорили индейцы. И мало кто мог бы уличить его: армия США знала столь же плохо язык народа, который она поработила, как и большинство оккупационных армий.
И вот он ехал впереди двух солдат, благоразумно соблюдавших известную дистанцию, и не без основания.
Сержант Келли и солдат Фритц, оба закаленные и жилистые, провели в прериях долгие годы. У них была загорелая, здоровая кожа, небольшие ясные глаза. За свою долгую службу в армии они научились не задавать лишних вопросов. Это были опытные и исправные солдаты; безрассудной храбрости они не проявляли, но при нужде и от дела не уклонялись. Сейчас им приказано охранять следопыта, и они только это и будут делать. А то, что они едут к индейцам, настроенным более или менее враждебно, мало их тревожило.
Они вели разговор только между собой, не обращаясь к следопыту, точно его тут и не было, но он уже привык к пренебрежению со стороны щеголеватых военных.
— Эти шайены преотчаянные, — сказал Келли. — Это тебе не команчи или какие-нибудь другие племена. Гордый, молчаливый народ, вроде ирландцев.
— Никогда я не видел молчаливого ирландца, — заметил Фритц.
— У них душа молчаливая. Тебе этого не понять, — возразил Келли.
Они продолжали ехать, пока следопыт не поднял руку. Сквозь чахлые деревья виднелись высокие тонкие жерди кожаных вигвамов.
— Здесь, — сказал Джески.
— Я поеду туда один, — заявил Келли. — Они относятся к мундиру с должным уважением.
— Видел я, как они с должным уважением продырявили пулей этот мундир, — насмешливо заметил Джески.
Маленький отряд пробирался через сосновую рощу.