Внешний вид известен со слов ее жертв или тех, кто видел ее на стоянках под британским флагом, который она меняла на мальтийский в случае необходимости, так как ее арматорами были мальтиец из Пеньона и алжирец… История ее походов между тысяча семьсот пятьдесят девятым и тысяча семьсот шестьдесят шестым годами довольно хорошо документирована; но самое подробное донесение было сделано, – директор обсерватории заглянул в бумажку, – доном Хосефом Масаррасой, капитаном загадочного «Поденко»; в сентябре тысяча семьсот шестьдесят шестого года ему удалось ускользнуть от корсарской шебеки, по его мнению – «Черги», после короткой стычки напротив Фуэхиролы; и поскольку его едва не взяли на абордаж, он, к его глубокому сожалению, имел возможность рассмотреть ее вблизи. На шканцах находился европеец, его описание совпадает с описанием некоего англичанина по имени Слайн, известного также как капитан Майзен, а многочисленная команда состояла из арабов и европейцев, вне всякого сомнения англичан. – Гамбоа снова заглянул в свои записи – Длина ее корпуса составляла тридцать пять метров, ширина восемь или девять. Узкий длинный корпус с широким развалом бортов в носовой оконечности обеспечивал шебеке хорошую мореходность Капитан Масарраса, которому встреча с «Черги» обошлась в пять человек убитыми и восемь ранеными, сообщил также, что вооружена она четырьмя шестифунтовыми пушками, восемью четырехфунтовыми и еще четырьмя старинными орудиями, стреляющими каменными ядрами. Капитан пришел к выводу, что вооружение это не новое, но в хорошем состоянии, и снято со старого французского корвета «Фламм», ранее захваченного шебекой. С таким вооружением она была очень опасна для менее вооруженных и более уязвимых судов, какими были «Поденко» и «Деи Глория»… Так что в случае, если «Деи Глория» вступила в бой с «Черги»…
– Я в этом уверена, – сказала Танжер. – Они вступили в бой.
Она отвела глаза от купальни и упрямо наморщила лоб. Гамбоа снова сложил листок и протянул ей. Потом он поднял руку, словно говоря, что возразить ему нечего.
– В таком случае капитан «Деи Глории» был большого мужества человек. Выдержать преследование, не укрыться в Картахене, вступить в ближний бой с «Черги» – на это способен не каждый. И этот переход из Гаваны без заходов в порты… – Он внимательно посмотрел на Коя, потом на Танжер и проницательно улыбнулся. – Думаю, что здесь и зарыта собака, верно?
Кой откинулся на спинку стула, на которой висела его тужурка: ко мне не обращайся, здесь командует она – вот что означало это движение.
– Кое-что мне еще надо выяснить, – помолчав, сказала Танжер. – Вот и все.
Она очень аккуратно положила в сумку листок, который ей дал Гамбоа. Он снова проницательно взглянул на Танжер. На мгновение добродушное лицо директора обсерватории утратило наивную доверчивость.
– В любом случае хорошая работа, – продемонстрировал он свою осмотрительность. – К тому же на борту, быть может…. Впрочем, не знаю.
Он шарил в кармане брюк, нащупывая пачку сигарет. Кой заметил, что делал он это дольше, чем требовалось, словно обдумывая, стоит ли добавить еще кое-что. В конце концов он произнес:
– Дело в том, что ни сам корабль, ни эпоха, ни маршрут не имеют ничего общего с сокровищами.
– А никто про сокровища и не говорит, – очень медленно сказала Танжер.
– Конечно. Нино Палермо мне тоже ни слова не говорил о сокровищах.
Повисло молчание. Ниже террасы находился мол, и до них доносились голоса рыбаков, которые работали в вытащенных на пристань лодках или гребли между маленькими суденышками, стоявшими на якоре кормой к ветру. По берегу бежала собака, она с тявканьем гналась за чайкой, которая спокойно планировала над урезом воды, а потом исчезла в небе над морем.
– Сюда приезжал Нино Палермо?
Танжер следила за полетом чайки, и вопрос прозвучал, когда птица уже почти скрылась из виду.
Гамбоа прикуривал следующую сигарету, прикрывая ладонями огонек зажигалки. Ветер выдувал дым из его ладоней, а светлые глаза директора весело заискрились.
– А как же. Приезжал и тоже выпытывал.
На пару узлов зюйд-вест посвежел, прикинул Кой.
Столько и надо, чтобы закрутились барашки у волнореза, шедшего вдоль старинной городской стены.
Гамбоа рассказывал не торопясь и явно наслаждаясь возможностью поговорить. Ему нравились собеседники, и он никуда не спешил. С сигаретой во рту он шел между ними, иногда замедляя шаг, чтобы поглядеть на море, на дома в квартале Винья, на рыбаков, которые неподвижно сидели возле своих удочек, закрепленных между камнями, и созерцали Атлантический океан.
– Он приезжал ко мне месяц назад или около того… Он такой же, как и все они, напускает туману, говорит обиняками. Расспрашивал про разные корабли, про разные документы – чтобы скрыть то, что он действительно ищет. – Время от времени Гамбоа улыбался Танжер, и щель между резцами придавала его улыбке еще больше обаяния. – Он привез с собой очень длинный перечень вопросов, и в нем, как бы скрываясь между другими пунктами, на восьмом или десятом месте стояла «Деи Глория»…
Поскольку мы с тобой несколько раз говорили по телефону, я уже знал, что ты этим занимаешься.
И было совершенно очевидно, что у Палермо есть какой-то совсем свежий след.
Он умолк, глядя, как на леске бьется пойманная рыба. Кефаль. Рыбак, худой мужчина с огромными бакенбардами, в белой майке, осторожно снял ее с крючка и бросил в ведро, где она продолжала извиваться среди других серебристых веретен.
– И когда Нино Палермо упомянул «Деи Глорию», я тут же связал концы с концами, – продолжил свой рассказ Гамбоа. – Я принял его приглашение пообедать в «Эль Фаро», слушал его внимательно, кивал головой, сказал пару пустых фраз, дал ему сведения по самым, на мой взгляд, незначительным вопросам из его списка и распростился с ним.
– Что ты сказал ему про «Деи Глорию»?
Ветер теребил воротничок ее полурасстегнутой блузки, облеплял ноги легкой тканью юбки. Ее обаянию мужчины поддавались с легкостью, но она вовсе не играла роль эдакой победительницы, решил Кой.
И не прикидывалась беспомощным существом, нуждающимся в защите. Она была уверена в себе, сведуща. Откровенна с Гамбоа, как с коллегой, товарищем по работе: зачем нам обманывать друг друга, мы же оба – во враждебном мире, и т.д., и т, п., давай я тебе расскажу то, чего ты не знаешь. Жизнь – штука нелегкая, и каждый сам справляется, как может. Да, ты дал мне нужную информацию, и я тебе должна.
Умна, подумал Кой. Очень умна, или, может быть, интуиция у нее развита до ненормальности, и ей доподлинно известны все механизмы управления мужчинами. Он вспомнил капитана второго ранга из мадридского Морского музея, то выражение, которое было у него на лице, когда он говорил с ней в коридоре, рядом с ее кабинетом. Да-да, адмирал, она – своя. Бросалось в глаза, что и с директором обсерватории она ведет себя точно так же. Я – своя.
Гамбоа снова улыбнулся, словно вопрос, который она задала, казался ему излишним.
– Я сказал ему ровно столько, сколько надо. То есть ничего. Поверил он мне или нет – не знаю… Во всяком случае, он был очень осторожен. – Гамбоа повернулся к Кою, как будто ждал, что тот подтвердит его слова:
– Вы, наверное, знакомы с Нино Палермо?
– Он хорошо его знает, – сказала Танжер.
Уж слишком она поторопилась, подумал Кой. Он наблюдал за ней, и она знала, что он наблюдает, потому что отвела глаза и с преувеличенным интересом смотрела в сторону моря. Я, может быть, и знаком с Палермо, хотя и не слишком хорошо, продолжал он свой внутренний монолог, но ты, красавица, уж слишком поторопилась, сказала это на секунду раньше, чем следовало бы. А это не годится.