12
Посетитель вежливо снял фетровую шляпу. Видно было, что он чувствует себя не в своей тарелке в этом роскошном доме.
— Садитесь, — предложил Вакаресса. — И прошу извинить меня за мой вид. Но так как еще раннее утро…
— Знаю, знаю, сеньор Вакаресса. Мне так неловко, я ввалился без предупреждения…
— Ну, это не важно. Не желаете ли кофе?
— Охотно… Наконец… если это возможно. Не хотелось бы вас беспокоить.
Рикардо повернулся к мажордому и приказал:
— Два кофе, Мигель. — Он вежливо поинтересовался: — Не повторите ли ваше имя?
— Альварес Солонас.
— И вы из полиции?
— Да, сеньор. Инспектор.
— Очень хорошо. Что я могу для вас сделать?
— Дело в том… речь идет об очень щекотливом деле.
— Не будем вилять. О чем речь?
— Вам знаком некий Янпа? Индеец.
— Янпа? Вы сказали — Янпа? Мужчина кивнул.
— Действительно, он мне знаком, — подтвердил Рикардо. — Я даже встретил его на улице несколько недель назад.
— Где именно?
— На углу улиц Хуан-Хусто и Коррьентес. А в чем дело? Что происходит?
Инспектор уклонился от ответа. Он настойчиво и пытливо всматривался в глаза Рикардо.
— Полагаю, вы не в первый раз встретились с этим человеком? Был ли он в числе ваших друзей?
— Никоим образом. Я виделся с ним всего два раза. В первый раз — в небольшом трактире на улице Санта-Роза, «Флорида».
— Вы сразу подружились? Во всяком случае, достаточно, чтобы потом проводить его до порта?
Рикардо начал терять терпение.
— «Подружились» — не то слово. Скажем, он чем-то заинтриговал меня.
— Прошу прощения, но что общего может иметь человек вашего положения с аборигеном, таким, как Янпа?
— Может, вы скажете, в чем дело, инспектор? Солонас некоторое время нервно мял свою шляпу, прежде чем объявить:
— Он мертв, сеньор.
Молния, заскочившая в комнату, не произвела бы большего эффекта.
— Мертв?
— Да, убит.
— Как? Почему?
— Его труп обнаружили на главном причале, под зерновым элеватором. Убит он был ударом кинжала.
Комната поплыла перед глазами Рикардо.
— Вы кажетесь очень взволнованным. Из-за какого-то индейца, даже не бывшего вашим другом…
— Совсем не обязательно знать человека лет двадцать, чтобы печалиться о его кончине… — И, четко выговаривая слова, Рикардо заключил: — Даже если речь идет об индейце, аборигене.
Щеки инспектора порозовели.
— Я понимаю.
Вернулся мажордом. Он аккуратно поставил кофе и удалился так же быстро, как вошел.
— Известно, кто его убил? — спросил Рикардо. — Какой мотив?
— У нас нет ни малейшей зацепки. Этим и объясняется мой визит. По нашим сведениям, вы были одним из последних, видевших его живым. А «панхард-левассор» — ваш собственный автомобиль?
— Верно.
— Регулировщик, стоявший на посту на углу, заметил его. Он-то и сообщил нам о машине. К сожалению, он не всегда запоминает номера. Нам понадобилось приложить немало сил, чтобы разыскать вас… Итак, вы были в хороших отношениях с индейцем…
— Он искал дорогу в порт. Я предложил проводить его.
Солонас приподнял брови: — Пешком?
— Да, инспектор. Пешком. — Но ведь вы могли подвезти его на машине? — Он отказался сесть в нее.
— Понятно… Эти аборигены… Они все одинаковы… Рикардо чувствовал, что его объяснения были по меньшей мере бессвязными. А был ли у него выбор? Рассказать о шаманах, реинкарнации, индейцах, которые разговаривают с деревьями? Этот тип примет его за ненормального.
В голову вдруг пришла мысль:
— Скажите, инспектор, при Янпе нашли деньги?
— Ни одного песо.
— Вот вам и мотив. Когда я расставался с ним, у него была пачка купюр и драгоценный камушек, который мне показался бразильским изумрудом.
— Вы видели этот камень? Эти деньги?
— Как вас… Именно на эти деньги он рассчитывал купить билет на корабль.
— В каком направлении?
— Не знаю. Просто ему хотелось сесть на первый попавшийся пароход.
— Вам это не кажется странным? Рикардо холодно ему улыбнулся:
— Вся наша жизнь странная, инспектор.
— И все же, сеньор Вакаресса, я вынужден кое-что уточнить. Мне хотелось бы знать, каковы были ваши отношения с убитым?
— Никаких. Отношений вообще не было.
— Не сказали ли вы несколько минут назад, что этот человек заинтриговал вас?
Рикардо спокойно выдержал взгляд полицейского.
— Положим, мой интерес был интересом натуралиста, озабоченного судьбой некоторых исчезающих видов. Я не скажу вам ничего нового, уточнив, что на нашей территории почти не осталось индейцев.
Солонас устало посмотрел на него:
— Недалеко же мы продвинулись.
— Наоборот. Я дал вам подсказку: деньги.
— Действительно, это одна из причин. Когда были в порту, вы не заметили чего-нибудь необычного?
— Что, например?
— Не показалось, что за вами следят?
— Нет, насколько я помню. Во всяком случае, я не обратил бы на это внимания.
— Может, вы заметили подозрительных людей? Или кто-нибудь вел себя странно?
— Вы хорошо знаете портовую зону. И лучше меня имеете представление о тамошней фауне.
— Вы правы.
Он немного помолчал, размышляя, потом произнес:
— Стало быть, на него напали бандиты, видевшие, как он показывал вам свои сокровища.
— Другого объяснения я не нахожу. Инспектор покачал головой:
— Полагаю, на этом и остановимся. Благодарю вас, сеньор Вакаресса.
Итак, Янпа был мертв. Кто бы мог вообразить? А если он именно этого и добивался — шел к смерти. Возможно, он искал ее повсюду: среди безумных пейзажей Патагонии, в Буэнос-Айресе, вплоть до дня, когда, не найдя ее, он убедился, что она поджидает его в другом месте, на другом континенте.
Странная параллель: Горацио, гаучо, тоже ушел сам, не зная куда. Ведь накануне ухода он сказал: «Это ужасно. Больше не будет диких жеребцов. Время подчиняется даже животным. Мне надо уходить». А когда Рикардо спросил, где он собирается жить, гаучо ответил ему почти так же, как Янпа: «Огненная Земля, Патагония. Кордильеры. Аргентина — большая страна».
«Кто сидит на берегу, способен видеть, что творится в верхнем течении и что происходит в нижнем».
Предчувствовал ли индеец конец? Рассчитывал ли на удар кинжала?
«Чтобы стать шаманом, надо преодолеть огромные расстояния, взобраться на горы и побывать в чужих землях, пока не встретится Таматзин, волшебный олень».
Таматзин. Волшебный олень. По сути, Янпа больше принадлежал не к этому миру, а к эпохе, закончившейся утром 1526 года, когда белые люди, облаченные в латы, блестевшие на солнце, навсегда изменили жизнь его предков.
«Жизнь, смерть, жизнь, смерть… и так до бесконечности».
Рикардо улыбнулся, вспомнив эти слова. Где Янпа сейчас? В какого новорожденного проскользнула его душа? В телесную оболочку белого ребенка или метиса? Если только волшебный олень не решил унести его к равнинам, откуда больше не возвращаются.
Рикардо допил кофе и прошел в свою комнату. Через час он должен был быть у Адельмы Майзани.
Луис Агуеро повернул ключ зажигания, и мотор ровно заурчал.
Рикардо тотчас спросил:
— Есть новости от брата? Когда мы виделись в последний раз, у него, кажется, не было работы…
— Вы видели его? Где?
— В Мар-дель-Плата, на днях.
— Странно, он ничего мне не сказал. Шофер удрученно покачал головой:
— Ему никак не удается найти работу по душе.
— Он мне нужен. Пусть придет.
— Вам нужен Паскуаль?
— Вот именно.
— Но… сеньор. Ведь у вас служу я. Зачем брать второго шофера?
— Это не для меня, а для директора холодильных установок. У него нет машины, и из-за этого возникают разные проблемы.
— Если у него нет машины, тогда…
— Будет. Только не забудьте сказать Паскуалю, что получать он будет сколько требовал до увольнения. Пользуясь случаем — вопрос равенства, — я буду платить вам столько же.
Луис поблагодарил, немного неуклюже, не зная, что и подумать о таком крутом повороте в судьбе. Он исподтишка взглянул в зеркало заднего вида: Рикардо углубился в чтение своей газеты, и виден был только его наклоненный лоб.
Они въехали на авениду Индепенденсия, потом поднялись до собора Метрополитана. Прозрачная розовая весна полыхала над Буэнос-Айресом.
Через четверть часа «панхард» остановился у дома номер 14 улицы Сан-Игнасио-де-Лойола.
— Приехали, сеньор.
Рикардо вышел из вестибюля, пересек улицу и вошел в книжный магазин.
— Сеньор Вакаресса! Наконец-то!
За кассовым аппаратом расположился любопытный персонаж. Длинная фигура согнута под углом; длинный красный нос, на котором сидели очки с толстыми линзами; с подбородка свисала маленькая козлиная бородка.
Он добавил с упреком:
— Я уже начал думать, что вы забыли о вашем заказе.
— Вовсе нет. Но у меня нет ни секунды свободного времени. Представьте себе, мне ведь тоже приходится работать. Вам, должно быть, это хорошо известно, ведь мы давно знакомы.
— Скоро десять лет! Целая жизнь! Поэтому-то мне и хочется сразу вам сказать, что вы не правы. Будь я на вашем месте, с вашим богатством, я бы давным-давно уехал куда-нибудь подальше.
— Куда бы вы уехали?
— На край света. Все равно куда. Рай можно найти повсюду.
Человек оглянулся, убедился, что их не подслушивают, и доверительно произнес:
— Мне надоело. Надоели эти грамотеи, приходящие за книжными новинками единственно потому, что они в моде, надоели псевдо-читатели, псевдо-интеллектуалы, которые отравляют мое существование своими софизмами, надоело предлагать читателям стихи Эрнандеса и слышать в ответ: футболист? — Он презрительно поджал губы. — Футбол и Карлос Гардель8 — вот опиум для народа.
— Минуточку, мой друг! Не говорите плохого о французах. Гардель и мой идол тоже. Вы слышали его танго «Mi noche triste» 9? Это бесподобно.
— Но по какой причине вы называете его французом?
— Замечательный вопрос! Вам прекрасно известно, что он родился во Франции, в Тулузе.
— О! Не попадитесь в эту ловушку! Только не вы, сеньор Вакаресса. Происхождение вашего идола весьма туманно. Достоверно одно, что он воспитывался в бедном квартале Абасто. Что касается остального… Сплошной мрак. Родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом или девяностом году? Уругваец? Француз? На его завещании можно было прочитать: «Француз, родился в Тулузе в одна тысяча восемьсот девяностом году». Но многие подозревают, что это завещание — фальшивка.
— Положим, вы правы. Но что его происхождение привносит в его талант или отнимает у его таланта? Пусть он будет уругваец, француз или африканец, он — Карлос Гардель. Мэтр!
Тот в досаде поднял руки к небу:
— Как вам угодно, но признайтесь, что, слушая Гарделя или присутствуя на футбольном матче, вы лишаетесь возможности прочитать интересную книгу.
— Поддайтесь дурному влиянию, сеньор Пинтос, хоть разочек.
Собеседник Рикардо проворчал:
— Может быть, ну и что?
— А ничего. В конце концов, это ваше право. А теперь я хотел бы получить свой заказ.
Пинтос отошел от своей кассы и легкими шагами направился к отдельно стоящему столу, на котором возвышались стопки книг. Он снял очки, наспех протер стекла носовым платком сомнительной чистоты, водрузил их на нос и просмотрел заголовки. Удовлетворенный, он сначала протянул Рикардо книги двух авторов, переведенные с французского: «Наше шестое чувство» и «Метафизический трактат» Шарля Рише, «Сон, смерть и Вселенная» Камилла Фламмариона. Четвертый сборник был на английском — «Опыты психологии» Уильяма Джеймса.
— Вы и представить себе не можете, с каким трудом они мне достались. Особенно книги Рише. Я совсем не знал о существовании такого ученого. Известно ли вам, что пятнадцать лет назад он получил Нобелевскую премию по медицине?
— Да, я случайно узнал, роясь в «Британской энциклопедии» моего покойного отца.
— Не хочу быть нескромным, но все же… Юнг, Фрейд и теперь Рише, Фламмарион и Джеймс… Вы занялись изучением мозга? Интересуетесь жизнью после смерти?
Рикардо принял вид заговорщика:
— Только никому ни слова…
— Если вам интересно мое мнение, вы теряете время зря. С тех пор как мир существует, человек старается разгадать тайну смерти. Самые великие умы пытались это сделать. И все уперлись в стену. Мы так ничего и не знаем. И не узнаем никогда.
— Эксперт тоже так думает? Гардель, например?
— О, вы можете смеяться, однако это очевидно. Книготорговец повернулся и направился к стеллажам. Он взял какую-то книгу и вернулся.
— Держите. Этот человек тоже задумывался о нашей судьбе. Но как гениальны его мысли!
— Платон, «Пир»? А приложения? Вы присоедините их к моему заказу?
— Успокойтесь, я не садист. Часть материала — на греческом, часть — на испанском! Когда читали эти произведения, вы, должно быть, были, как и я, подростком без мозгов. Погрузитесь снова в эти страницы, восхищение я вам гарантирую. Берете?
— Беру все.
— Обещаете все прочесть?
— Да, но как только закончу чтение других.
Рикардо оплатил покупку и удалился.
За спиной он слышал, как сеньор Пинтос по-театральному декламировал: «Как только увянет тела цветок, любимого им, он улетит во весь дух».
— Я ухожу, — заявила Флора. — Тебе ничего не нужно?
— Нет. Благодарю. Я остаюсь. Буду читать.
Она показала на заметки, разбросанные на низеньком столике салона:
— Ты вновь посещаешь школу?
— Что-то вроде этого.
— Решительно все посходили с ума, — вздохнула она. — Если бы я знала… Я совсем не предполагала, что буду делить свои дни и часть ночей с господами Юнгом и Фрейдом.
Он спросил с упреком:
— Любовь моя, к чему это неожиданное раздражение?
Флора пожала плечами:
— Так просто…
Нахмурившись, она вышла из комнаты.
Дождавшись ухода Флоры, Рикардо улегся на диван и погрузился в чтение школьной тетрадки. В нее Адельма Майзани вписала некоторые замечания Юнга и отрывки из его книг, наиболее понравившиеся ей.
«Страх чего? Почему? Я не мог найти ни одного объяснения. В конце концов, в идее, гласящей, что, может быть, некоторые события выходят за пределы временных границ, пространства, причинности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Разве нет животных, которые предчувствуют ураганы и землетрясения? Вещие сновидения? Часы, сами останавливающиеся в момент смерти? Стаканы, которые сами разбивались в критические моменты?»
Рикардо поднял голову. Никакого шума. Дом был пуст, мажордом ушел — это был его отпускной день. Вакаресса не мог не признаться себе: он был счастлив в одиночестве.
Он снова погрузился в записи.
«На меня особенно произвел впечатление случай с одним больным, которого я вывел из психогенной депрессии. Он потом возвратился домой и даже женился. Через год возник новый приступ. Я, предвидя такую возможность, условился с этим человеком, что он придет, как только почувствует спад настроения. Но больной не сдержал слова, и виновата в этом была его жена. Итак, контакта у нас не получилось.
В этот период я должен был читать лекцию в городе В. Около полуночи вернулся в отель — после лекции я поужинал с несколькими друзьями — и собирался спать. Но сон не приходил. Около двух часов, едва задремав, я проснулся испуганный: не было сомнений, что кто-то проник в мою комнату. У меня возникло ощущение, что дверь стремительно открылась. Я включил свет, но ничего такого не было. Очевидно, кто-то ошибся дверью. В коридоре тоже была мертвая тишина. «Странно, — подумал я, — а все-таки кто-то вошел в мою комнату». Стал припоминать и вспомнил, что проснулся из-за глухой боли, как будто кто-то надавил на мой лоб, а затем стукнул по затылку. На следующий день пришла телеграмма с сообщением о самоубийстве моего пациента. Он пустил себе пулю в висок. Впоследствии я узнал, что пуля застряла в задней части черепа. Если учесть относительность времени и пространства в бессознательном, вполне возможно, что я уловил то, что происходило в действительности совсем в другом месте».