Как ты думаешь, он-то сознает, чем его одарил Господь?
Сам Марк ростом не вышел, возможно из-за того, что в детстве постоянно недоедал, а тонзуру его обрамлял венчик ершистых соломенных волос. Правда, если бы юноша почаще смотрелся в зеркало, то, наверное, заметил бы, что у него необычайной чистоты огромные серые глаза, рядом с которыми меркнет обычная красота. Но Кадфаэль не собирался указывать пареньку на сие достоинство.
— Надо полагать, этот красавчик не заглядывает дальше своих длинных ресниц, — добродушно пробормотал Кадфаэль, — так уж повелось на свете. Глаз он радует, тут я с тобой согласен. Однако красота увядает, чего не скажешь об уме. Так что благодари Господа за то, что он не обделил тебя умом. Ну, хватит глазеть — вся эта суматоха и до ужина не закончится.
При упоминании об ужине брат Марк встрепенулся. До поступления в обитель он никогда не наедался досыта, и в монастыре сохранил почтение к хлебу насущному, наравне с красотой почитая его благословенным даром Господним. Он живо поспешил с Кадфаэлем к вечерне, памятуя, что за ней последует трапеза. Но тут звонкий, веселый голос окликнул Кадфаэля, и тот остановился.
Взорам монахов предстала юная грациозная дама с густыми золотистыми волосами, сияющим овальным личиком и ясными, лучащимися глазами цвета ирисов в сумерках. Брат Марк сразу приметил, что платье ее было высоко подпоясано, и она гордо несла округлившийся стан. Молодая женщина готовилась стать матерью — Марк был не настолько невинен, чтобы не понять этого. Согласно уставу, ему надлежало опустить глаза — он и хотел сделать это, но никак не мог. Ее прекрасное лицо напомнило ему иконы, изображавшие Пресвятую Деву. И это небесное видение протянуло руки к брату Кадфаэлю и бросилось ему навстречу. Скрепя сердце Марк склонил голову и последовал дальше один.
— Девочка моя, — сердечно промолвил Кадфаэль, пожимая ей руки, — ты цветешь как роза! А ведь он ничего не говорил мне об этом.
— Так вы же не встречались с зимы, — сказала она, застенчиво улыбаясь и краснея, — а тогда мы еще ничего не знали — только мечтали об этом. А я тебя не видела с самой свадьбы.
— Надеюсь, ты счастлива? И он тоже?
— О, Кадфаэль, как ты можешь спрашивать?
В этом действительно не было нужды — молодая женщина просто светилась от счастья.
— Знаешь, ведь Хью здесь. Он должен сперва заехать к шерифу, но обязательно заглянет к тебе до повечерия. А я приехала, чтобы купить колыбельку — чудесную резную колыбельку для нашего первенца. А еще валлийское одеяльце из теплой шерсти, а может, из дубленой овчины. И мотки тонкой шерстяной пряжи — чтобы было во что нарядить малыша.
— А как ты себя чувствуешь? Дитя тебя не беспокоит?
— Беспокоит? — переспросила она, удивленно раскрыв глаза. — Что ты! Я чувствую себя превосходно, и дитя мне только в радость. Но, брат Кадфаэль, — лукаво рассмеялась она, — как это получилось, что ты, монах, со знанием дела расспрашиваешь меня о подобных вещах? Уж нет ли случайно и у тебя где-нибудь сына? Я готова в это поверить. Что-то уж больно много ты знаешь о нас, женщинах.
— Сдается мне, — осторожно промолвил Кадфаэль, — что меня родила женщина, так же как и всех нас. Я слышал, что даже аббаты и архиепископы появляются на свет именно таким образом.
— Но я задерживаю тебя, — укорила себя молодая женщина, — пора идти к вечерне, да я и сама туда собираюсь. Никаких слов не хватит, чтобы отблагодарить тебя за все, что ты для нас сделал. Помолись за наше дитя!
Она порывисто пожала руки монаху и поплыла сквозь толпу к аббатскому странноприимному дому. Это была урожденная Элин Сивард — ныне Элин Берингар, жена помощника шерифа графства Шропшир Хью Берингара из Мэзбери, что близ Освестри. Замужем она была уже год, и Кадфаэль, немало способствовавший этому браку, от души радовался ее счастью.
В приподнятом настроении, донельзя довольный прошедшим днем и надеявшийся, что и дальше все пойдет не хуже, монах направился в церковь.
Когда после ужина он вышел из трапезной, на монастырском дворе, освещенном розовеющими закатными лучами, царило то же оживление и суета, что и днем, а в ворота въезжали все новые и новые гости. На скамье у стены, развалясь, сидел, дожидаясь монаха, Хью Берингар — стройный, гибкий, смуглый молодой мужчина с худощавым лицом и насмешливым взглядом, по которому нельзя было ничего прочесть, не зная этого человека. Однако брат Кадфаэль знал его превосходно.
— Если ты еще не забыл своих уловок, — промолвил молодой человек, лениво поднимаясь на ноги, — если ваш новый аббат не такой же хитрец, как и ты, то наверняка найдешь подходящую отговорку, чтобы пропустить повечерие и распить с другом кувшинчик доброго вина.
— И не просто отговорку, — тут же отозвался Кадфаэль, — у меня есть на то веское основание: монастырских телят, видишь ли, разобрал понос, и скотники просят, чтобы я поскорее доставил им свое лечебное снадобье. И я ручаюсь, что сумею угостить тебя чем-нибудь получше, чем простой эль. Посидим в саду возле моего сарайчика — вечерок-то выдался теплый. Однако ты не слишком заботливый муж, — добавил он с шутливым упреком, — разве можно покидать свою даму ради выпивки, пусть даже и в компании закадычного друга?
— Что до моей дамы, — уныло отвечал Хью, — то она сама меня покинула. Стоило женщине на сносях появиться в странноприимном доме, как ее тут же окружила толпа престарелых кумушек — охают, ахают и наперебой пичкают ее всевозможными советами: что есть, чего не есть и что делать, когда придет время родов. Элин их внимательно слушает и все берет на заметку. Ну а поскольку я не умею ни шить, ни прясть, ни вязать, от меня там нет никакого толку.
Впрочем, все эти сетования Берингар произнес вполне благодушно и, закончив, весело рассмеялся.
— Элин сказала мне, что видела тебя сегодня, а значит, тебе уже все известно. Ну, и как ты ее нашел?
— Она просто сияет, — ответил Кадфаэль, — и стала еще краше, чем прежде.
В садике Кадфаэля, заслоненном высокой изгородью от лучей заходящего солнца, стоял густой, пряный аромат трав. Друзья устроились на скамье под навесом сарайчика, поставив между собой жбан с вином.
— Однако мне пора браться за снадобье, — заметил Кадфаэль, — мы можем поболтать, пока я этим занимаюсь. Ты сиди здесь, я и изнутри все услышу, а как только помешаю отвар, выйду к тебе. Какие есть новости из большого мира? Как думаешь, король Стефан надежно закрепился на троне?
Берингар немного помолчал, умиротворенно прислушиваясь к звукам, доносящимся из сарайчика, а затем промолвил:
— Боюсь, что уверенности в этом нет, поскольку почитай весь запад, пусть не открыто, склоняется на сторону императрицы. Сейчас все затаились, но это затишье перед бурей. Ты знаешь, что граф Роберт Глостерский нынче в Нормандии у императрицы?
— До нас доходили такие слухи. По мне, так это не удивительно — он ведь ее сводный брат и, как говорят, любит ее. К тому же он человек независтливый.
— Достойный человек, — признал Хью, отдавая должное противнику, — таких немного и в том и в другом лагере. Помогает сводной сестрице, а мог бы и сам попробовать завладеть троном. Пока западные графства спокойны, но тамошние лорды пойдут за Робертом. А я не верю, что он вечно будет отсиживаться за морем. Ходят слухи, что он и Матильда пользуются каждым удобным случаем, чтобы переманить на свою сторону английскую знать — так что, возможно, они обзавелись сторонниками не только в западных графствах. А коли так, война может возобновиться. Стоит Матильде заручиться сильной поддержкой, и эта леди не станет сидеть сложа руки.