— Эти книги, — сказала она, — мой отец приобрел гораздо позднее.
— Вот как, — сказал я, надеясь, что мы наконец подошли к сущности дела. — Значит, все эти книги являются его собственностью? И вы желаете продать их?
— Являлись, — уточнила она. — Они являлись его собственностью. Да, он собрал эту коллекцию. — Она помолчала мгновение и печально взглянула на меня. — Нет, господин Инчболд, я не хочу продавать их. Почти наверняка не хочу. А вот и Бриджет, — поворачиваясь, сказала она. — Не перейти ли нам в столовую? Думаю, там я смогу предложить вам присесть.
Чуть позже мне подали большую тарелку с уткой, которую кухарка миссис Уинтер запекла с зеленым луком-шалотом. За отсутствием обеденного стола — видимо, очередная военная потеря, — эта тарелка ненадежно балансировала у меня на коленях. Я испытывал неловкость и ел без аппетита, ощущая на себе проницательный взгляд хозяйки дома, сидевшей напротив меня. В какой-то момент она начала откровенно разглядывать мою усохшую и развернутую внутрь стопу, которая походит, как мне всегда казалось, на жалкий отросток уродливого карлика из собрания немецких сказок. Я почувствовал, как щеки мои наливаются кровью от обиды, но к этому времени леди Марчмонт уже смотрела в другую сторону.
— Я должна извиниться за это вино, — сказала она, кивнув Бриджет, чтобы та наполнила мой бокал вином в третий раз. — Когда-то мой отец выращивал собственный виноград. В этой долине. — Она сделала неопределенный жест в сторону разбитых окон. — На речных склонах, защищенных от ветра. Из того винограда получались превосходные вина, по крайней мере так мне рассказывали. В то время я была слишком молода, чтобы наслаждаться ими, а позже эти виноградники вырубили.
— Солдаты, я полагаю?
Она отрицательно покачала головой:
— Нет, другой род вандалов, и вдобавок местные. Крестьяне.
— Крестьяне? — Мне вспомнилась зловеще пустая деревня, через которую мы проезжали. — Из Крэмптон-Магна?
— Да. И не только оттуда.
Я пожал плечами:
— Но зачем им это?
Подняв свой бокал, она задумчиво заглянула в темную жидкость. Чуть раньше она уже рассказала — сбивчиво и несколько невпопад — о том, как эти бокалы изготовляли. Ее отец получил что-то вроде патента на такое производство: оно заключалось в том, что сперва золото в плавильном тигле смешивали с ртутью, затем ртуть выпаривали и покрывали стекло тонкой пленкой оставшегося золота. После него осталось много патентов, пояснила она. Настоящий Дедал. Сейчас она, казалось, внимательнейшим образом разглядывала вензель на дне бокала — переплетенные буквы АП, которые я уже и сам заметил.
— Скажите, господин Инчболд, — начала она после паузы. — Подъезжая к Понтифик-Холлу, не обратили ли вы случайно внимания на те раскопки, что ведутся на лужайке и подъездной дороге?
Я кивнул, вспоминая хаотично прорытые канавы и кучи земли на их склонах.
— Я принял их за какие-то земляные укрепления. — (Она покачала головой, окруженной подобием черного нимба.) — Артиллерийский огонь?…
— Нет, ничего столь… драматичного. Понтифик-Холл никто не осаждал. Обе воюющие стороны сочли наш парк недостойным внимания. К счастью для нас, господин Инчболд, иначе вряд ли бы мы с вами сегодня здесь беседовали.
Меня так и подмывало спросить, чего ради мы тут беседуем. Я понятия не имел, зачем она пригласила меня и почему описывает мне историю ее своеобычного и, откровенно говоря, мрачного дома. Может, это очередная аристократическая причуда? Если она не хочет, чтобы я оценил или распродал на аукционе ее книги, какую же еще услугу могу я ей оказать? Определенно, у нее не было желания — и необходимости — приобретать новые книги.
Кто же возит дрова в лес? Неожиданно я почувствовал себя как никогда выдохшимся и измученным.
Но похоже, мне еще не скоро откроют суть предстоящей работы, поскольку леди Марчмонт уже приступила к пространному рассказу о недавней истории Понтифик-Холла. Пока я неловко расчленял запеченную утку, она поведала мне, что после того, как военные удалились, порубив на дрова фруктовый сад и мебель и разобрав кованую железную ограду, чтобы перелить на мушкеты и пушки, дом пустовал много месяцев. Имение передали в руки некоего опекунского совета, узаконенного парламентом в 1651-м, и в конечном итоге его продали местному члену парламента, человеку по имени Стэндфаст Осборн.
— Мы с лордом Марчмонтом жили в то время изгнанниками во Франции. Я вернулась обратно в Англию месяца два назад, когда этот дом возвратили мне согласно Акту об амнистии и компенсации. Осборн уже почти год как уехал. Сбежал в Голландию. Очень благоразумно с его стороны, поскольку он был одним из судей, приговоривших к смерти Карла Первого. Возвращаясь из Франции, я не ждала, что меня радушно встретят в Понтифик-Холле, ведь народ в наших краях поддерживал сторонников парламента. И мои ожидания оправдались. Добропорядочные обыватели Крэмптон-Магна, думаю, уже считают меня ведьмой. — На лице ее вновь мелькнула полуулыбка, и она с равнодушным видом пожала плечами. — Пожалуй, вам, как лондонцу и образованному человеку, это может показаться странным, но тем не менее такова правда. Любую женщину, умеющую читать, здесь считают ведьмой. Так что уж говорить о той, которая живет одна в полуразрушенном доме, окруженная книгами и странными инструментами, живет без мужа, без отца, без детей, которые могли бы вразумлять ее и руководить ею… В общем, хуже не бывает, правда?
Она помолчала, внимательно наблюдая за мной своими глубокими, близко посаженными глазами, которые, как я заметил благодаря более сносному освещению столовой, были серо-голубыми. Медленно и вяло я пережевывал мясо, как корова жвачку. Ногу я спрятал под стул, с глаз долой. Леди Марчмонт повернулась и жестом приказала Бриджет наполнить мой бокал.
— Теперь можешь идти, — сказала она служанке, когда та справилась со своей задачей. И едва звук шагов девушки, проглоченный огромным, гулким домом, наконец затих, она продолжила: — Я столкнулась с ужасными сложностями, попытавшись нанять слуг в здешних краях, — сказала она доверительным тоном. — Вот почему мне пришлось забрать сюда прислугу из имения лорда Марчмонта.
— Но из-за чего возникли сложности? Из-за лорда Марчмонта? Или из-за ваших… политических взглядов?
Она покачала головой.
— Нет, из-за моего отца. Возможно, вы слышали о нем, он был достаточно известной фигурой в свое время. Его звали сэр Амброз Плессингтон, — после короткой паузы добавила она.
Это имя, как ни странно мне теперь это кажется, тогда не вызвало у меня никаких ассоциаций, абсолютно никаких. Но когда я сейчас вспоминаю то мгновение, мне чудится, что наступила звенящая тишина, что весь мир остановился и повис — и в тишине выросла длинная тень, затопившая комнату и опустившая надо мной тяжелый покров темноты. На деле же я просто отрицательно покачал головой, удивляясь про себя, как я мог не знать человека, умудрившегося собрать такую замечательную библиотеку.
— Нет. Я не слышал о нем, — ответил я. — Кем он был?
Она молчала, словно не слышала моего вопроса, и сидела совершенно неподвижно, сложив руки на коленях. Масляная лампа отбрасывала тень леди Марчмонт на изогнутую стену у нее за спиной. От нечего делать я вспомнил о встретившейся мне в библиотеке книге по скиомантии и подумал, какие загадки мог бы разгадать ее автор по этой искаженной тени.