Это оказалось короткое письмо:
«Если вы хотите получить сведения об ирландском мерзавце, недавно отнявшем у вас шпагу, то найдете его утром в половине шестого у дома Хартфорда на Стрэнде. Приходите один, иначе вы ничего не узнаете».
Подписи не было.
— Я так и знал! — торжествующе воскликнул Иеремия. — Я знал, что была записка. Ею убийца выманил туда советника.
— Черт подери! Мне кажется, нас обнаружили, — зашептал вдруг Генри, услышав на лестнице шаги.
— Кто там? — послышался голос. — Генри, это ты? Что ты делаешь посреди ночи в кабинете?
— Это мастер Уильям, старший сын, — в панике прошипел слуга. — Что же мне ему сказать? О дьявол, он нас арестует, если увидит вас здесь.
Иеремия быстро подскочил к двери.
— Быстро поворачивай ключ. Ну давай же! Мы через окно выберемся в сад. Оттуда ты как ни в чем не бывало пройдешь на кухню.
Не дожидаясь ответа, Иеремия открыл окно и выглянул вниз. Не очень высоко, без труда можно было спрыгнуть. Пока иезуит вылезал в окно, дверь трясли все сильнее.
— Немедленно откройте! Или мы ворвемся силой, воры!
Иеремия приземлился на стоявшие под окном цветочные горшки.
— Ну же! — нетерпеливо прокричал он наверх.
Вскоре появилась правая нога Генри и наконец он сам. Слуга испуганно посмотрел вниз, но затем все-таки спрыгнул, споткнулся и чуть было не упал, но священник вовремя успел поддержать его. Они бросились к задней двери, ведущей на кухню, но и оттуда уже доносились голоса.
— Я погиб! Это вы виноваты! — хныкал Генри и бросал на Иеремию гневные взгляды.
— Пойдем со мной, — вдруг решил тот. — Я найду тебе новое место.
Маленький огород был обнесен стеной высотой в человеческий рост. За ней находилась улица — единственно возможный для них путь отступления. Иеремия со всей силы оттолкнулся от земли и вскарабкался на стену. Перебросив ноги, он протянул руку Генри и крикнул:
— Держи! Я помогу тебе взобраться.
С большим трудом священнику удалось втащить неуклюжего лакея. Тем временем мастер Уильям и двое слуг выбежали из кухни в сад и увидели их.
— Стойте, негодяи!
Иеремия соскользнул вниз и стащил за собой Генри. Он не мог допустить, чтобы лакей остался и выболтал его имя. Его тут же арестуют за взлом и бросят в тюрьму.
Спрыгнув на неровную землю, Генри застонал и ухватился за правую щиколотку.
— Я вывихнул себе ногу, — заскулил он.
Иеремия вернулся к нему и положил его руку себе на плечо.
— Мы должны уходить, — твердо сказал он.
Преследователей стена, конечно, тоже надолго не задержит. С трудом лакей прихрамывал рядом. О бегстве не могло быть и речи. Оставалось только одно — спрятаться. Иеремия свернул в первую же улицу, затем еще в одну, стремясь запутать преследователей. При первой возможности он затащил Генри в темный угол парадного и приказал ему молчать. Скоро они услышали быстрые шаги на каменной мостовой и затаили дыхание. Только когда все стихло, они вышли из укрытия и с трудом поплелись через весь город к Патерностер-роу.
Рано утром Иеремия отправился на Ченсери-лейн, чтобы рассказать сэру Орландо о своей находке. К его огорчению, открывшая ему девушка сообщила, что лорд поехал в деревню улаживать ссору племянницы с ее супругом и должен был вернуться только вечером.
У Иеремии вырвалось ругательство, за что он тут же смиренно попросил у Пресвятой Девы прощения. Какое-то время он размышлял, не стоит ли пойти к королю одному, но затем все же решил дождаться возвращения сэра Орландо. Записка — лишь некое указание на возможное присутствие третьего лица — не убедит его величество в невиновности Бреандана.
И Иеремия вернулся к своим обязанностям. Было воскресенье. Отслужив мессу для доверенных ему католиков в доме Алена, он направился в Ньюгейтскую тюрьму, собираясь провести богослужение там.
Так как надзиратели не позволили Бреандану пойти на службу, Иеремия зашел к нему и причастил его. Чтобы вселить в него мужество, он рассказал ему о своем ночном приключении.
— Не отчаивайтесь, сын мой. Еще немного терпения. Я вытащу вас отсюда, обещаю.
Бреандан пытался ему верить. Но там, где он находился, нелегко было сохранить хотя бы лучик надежды. После суда к нему уже несколько раз заходил тюремный капеллан, так называемый ординарий Ньюгейта, которому были поручены души несчастных заключенных. Англиканский священник упорно пытался убедить ирландца в ложности его римских суеверий и заставить его признать свою вину. Бреандан делал вид, что не слушает его, но ординарий не унывал. Он получал жалованье от города, но, помимо этого, неплохо зарабатывал, публикуя признания осужденных и продавая их в день казни. Поэтому он очень злился, когда приговоренный отказался рассказать ему историю своей жизни и тем самым лишил его дополнительного заработка.
Когда Бреандан в конце концов раздраженно попросил ординария оставить его в покое, тот пригрозил ему вечным проклятием. Оставшись один, ирландец какое-то время еще дрожал от гнева и проклинал капеллана. Благодаря Иеремии Бреандан оставался тверд в вере, но ему было так жаль осужденных протестантов, которые в самую трудную минуту вынуждены были довольствоваться священником, вместо помощи вымогавшим у них признания ради наживы.
Обреченные на смерть напрасно надеялись на покой и мир в последний день перед казнью, пытаясь справиться со своим страхом. Они становились объектом традиционной воскресной проповеди. Несмотря на отчаянное сопротивление, Бреандана силой поволокли в тюремную часовню. Довольно быстро он с отвращением понял, что никто и не думал о спасении его души. Надзиратели, позволяя за определенную мзду любопытным глазеть на осужденных, как на диких зверей в клетках, набивали себе карманы. Бесчисленные зеваки теснились в маленькой часовне, так что заключенные, действительно хотевшие попасть на службу, не могли даже пройти. Чтобы лучше видеть несчастных, зеваки пихали друг друга локтями, сбивали с ног и ругались.
— Вон, там, который вспорол советника...
— ...разбойник, который привел в ужас весь Хэмпстед-хит...
— ...я заранее пошлю своего слугу в Тайберн, чтобы он занял мне хорошее место на казнь...
Часовня гудела, осужденные пытались примириться с мыслью о скорой смерти, проповедь ординария тонула в общем гуле.
Один из тех, кого должны были повесить на следующее утро вместе с Бреанданом, разразился слезами и до конца службы не мог успокоиться. Ординарий благодарно улыбался, так как объяснял этот всплеск чувств заключенного своей берущей за душу проповедью.
Глава сороковая
Ален поднес обе записки к свету.
— Невероятно, — пробормотал он. — Кажется, они в самом деле написаны одним человеком. — Он опустил руки. — Но что это значит?
— Это же очевидно, — нетерпеливо ответил Иеремия. — Тот, кто пытался тогда убить вас, и есть убийца Дина.
— Но кому понадобилось убивать трех судей, королевского адвоката, цирюльника и торговца? Где здесь связь? — задал Ален самый главный вопрос.
— Если бы я знал! — вздохнул Иеремия.
— Я еще понимаю, что у судей могут быть недоброжелатели, — продолжал Ален. — Сэр Джон, когда был лорд-мэром, тоже нажил себе немало врагов...
Иеремия вздрогнул и повернулся к другу:
— Пресвятая Дева, я был слеп. Как я мог не обратить на это внимание?
Цирюльник, ничего не понимая, уставился на него, но не осмелился прервать ход его мысли.
— Ален, ведь инспектор морга давал вам тогда поручения? — без перехода спросил Иеремия.
— Когда?
— Когда Дин был лорд-мэром.
— Да.
— И вас вызывали на судебные заседания в качестве свидетеля короны?
— Да, и нередко.