Протянул мне.
Я взял, прочел на обложке "Русско-английский словарь с чтением английских слов".
Англичанин полистал свое пособие, нашел нужное слово и пояснил:
- A present... Подарок.
Я открыл дареный томик и увидел, что он устроен ловко и умно: все английские слова написаны русскими буквами и с ударением. Сразу же и опробовал лексикон в деле. Хотел спросить: "Где чей багаж?" Получилось:
- Уэа.. хуз... лаггедж?
И он меня отлично понял!
Небрежным жестом подозвал лакея, тащившего на плече тяжелый чемодан, ткнул пальцем в желтую наклейку. На ней было написано Banville. Приглядевшись, я заметил, что наклейки имеются на всех предметах багажа, только на одних желтые с именем милорда, на других синие с надписью Сагг, а на третьих красные с надписью Freyby. Очень разумно, надо будет взять на вооружение.
Очевидно, сочтя проблему благополучно разрешенной, мистер Фрейби снова извлек из кармана свой фолиант и перестал обращать на меня внимание, а я задумался о том, что английские батлеры, конечно, всем хороши и свое дело знают, но кое-чему у нас, русских служителей, все же могли бы поучиться. А именно - сердечности. Они просто обслуживают господ, а мы их еще и любим. Как можно служить человеку, если не испытываешь к нему любви? Это уж какая-то механистика получается, будто мы не живые люди, а автоматы. Правда, говорят, что английские дворецкие служат не господину, а дому - наподобие кошек, привязываются не столько к человеку, сколько к стенам. Если так, то этакая привязанность не по мне. И мистер Фрейби показался мне что-то уж больно странным. Хотя, рассудил я, у такого хозяина и слуги должны быть чудные. Да и неплохо это, что топ collegue anglais (Мой английский коллега (фр.)) такой, как говорят в народе, квёклый - будет меньше путаться под ногами.
***
Затевать настоящий обед времени не было, поэтому к прибытию их высочеств я распорядился накрыть стол на скорую руку, a la picnic - с малым серебром, на простеньком мейсенском сервизе, и вовсе без горячих блюд. Кушанья заказал по телефону из "Delicatessen" Снайдерса: паштет из бекасов, пирожки со спаржей и трюфелями, расстегайчики, заливное, рыбу, копченых пулярок и фрукты на десерт. Ничего, можно было надеяться, что уже к вечеру мэтр Дюваль освоится на кухне и ужин получится более пристойным. Правда, я знал, что Георгий Александрович и Павел Георгиевич вечером будут у его императорского величества, который ожидался в половине шестого пополудни и прямо с вокзала должен был проследовать в походный Петровский дворец. Высочайший приезд нарочно подгадали именно на шестое мая, поскольку это день рождения государя. Уже с обеда затрезвонили церковные колокола, которых в Москве неисчислимое множество, - это начались молебствия о ниспослании здоровья и долголетия его императорскому величеству и всей августейшей семье. Я лишний раз пометил себе распорядиться насчет балдахина с вензелем "Н" над подъездным крыльцом. Если вдруг пожалует государь, подобный знак родственного внимания будет кстати.
В пятом часу Георгий Александрович и Павел Георгиевич, надев парадные мундиры, отбыли на вокзал, Ксения Георгиевна стала разбирать старинные книги в малой столовой, которая при Чесменских, кажется, использовалась в качестве библиотеки, лорд Бэнвилл с мистером Карром заперлись в комнате его светлости и велели сегодня их больше не беспокоить, а мы с мистером Фрейби, предоставленные сами себе, сели перекусить.
Прислуживал младший лакей со странной фамилией Земляной, из московских. Неотесанный, довольно неловкий, но очень старательный. Пялился на меня во все глаза - должно быть, наслышан об Афанасии Зюкине. Признаюсь, это было лестно.
Вскоре, уложив своего питомца на послеобеденный repos, к нам присоединилась и гувернантка мадемуазель Деклик. Она уже отобедала с их высочествами, однако какая же это еда, когда сидишь рядом с Михаилом Георгиевичем - его высочество обладает весьма неспокойным нравом и все время шалит: то начнет хлебом кидаться, то спрячется под стол и приходится его оттуда извлекать.
Одним словом, мадемуазель охотно выпила с нами чаю и отдала должное замечательным филипповским пряникам.
Ее присутствие оказалось очень кстати, поскольку мадемуазель знала по-английски и отлично справилась с обязанностями переводчицы.
Я спросил англичанина, чтобы с чего-то начать разговор:
- Давно изволите работать дворецким? Он ответил одним коротким словом, и мадемуазель перевела:
- Давно.
- Вы можете не беспокоиться, вещи распакованы и никаких трудностей не возникло, - сказал я не без укора, поскольку мистер Фрейби в распаковке не участвовал вовсе - так и просидел со своей книжкой в карете до самого конца этой ответственной операции.
- Я знаю, - был ответ.
Мне сделалось любопытно - в флегматичной манере англичанина ощущалась не то поразительная, превосходящая все мыслимые границы леность, не то высший шик батлеровского мастерства. Ведь пальцем о палец не ударил, а вещи разгружены, распакованы, развешаны, и все на своих местах!
- Разве вы успели наведаться в покои милорда и мистера Карра? - спросил я, отлично зная, что с момента прибытия мистер Фрейби не выходил из собственной комнаты.
- No need, - ответил он, и мадемуазель столь же коротко перевела:
- Pas besoin. (Незачем (фр.))
За время, которое мадемуазель провела в нашем доме, я успел неплохо ее изучить и видел по блеску в ее серых узких глазах, что англичанин ей любопытен. Разумеется, она умела владеть собой, как и подобает первоклассной гувернантке, привыкшей работать в лучших домах Европы (до нас, например, она воспитывала сына португальского короля и привезла из Лиссабона самые превосходные рекомендации), но галльская натура иногда брала свое, и когда мадемуазель Деклик была чем-нибудь увлечена, позабавлена или рассержена, ее глаза зажигались этакими маленькими огоньками. В штат прислуги особу с такой опасной особенностью я бы не взял, потому как этот самый огонек - верный знак того, что, как говорят в народе, в тихой заводи черти водятся. Но гувернеры, бонны и воспитатели - не моя забота, ими ведает управляющий двором князь Метлицкий, поэтому я мог себе позволить любоваться вышеозначенными огоньками безо всякой тревоги.
Вот и теперь мадемуазель, не удовлетворившись скромной ролью переводчицы, не утерпела, спросила (сначала по-английски, а после, для меня, по-французски):
- Откуда же вы знаете, что с вещами все в порядке? Тут мистер Фрейби впервые произнес более или менее длинную фразу:
- Я вижу, что мсье Зюкин знает свое дело. А в Берлине, где вещи паковались, их укладывал человек, который тоже знает свое дело.
Словно в вознаграждение себе за столь утомительный труд, как изречение такой пространной сентенции, батлер достал и закурил трубку, предварительно жестом испросив позволения у дамы.
И я понял, что, кажется, имею дело с совершенно исключительным дворецким, каких мне не доводилось встречать за всю мою тридцатилетнюю службу.
***
В седьмом часу Ксения Георгиевна объявила, что ей наскучило сидеть в четырех стенах, и мы - ее высочество, Михаил Георгиевич и я с мадемуазель Деклик - отправились кататься. Я велел подать закрытую карету, потому что день выдался пасмурный, ветреный, а после обеда еще и пошел мелкий, неприятный дождь.
Мы выехали по широкому шоссе на возвышенность, именуемую Воробьевыми горами, чтобы посмотреть на Москву сверху, но из-за серой пелены дождя мало что увидели: широкий полукруг долины, над которой, будто пар, висели низкие облака - ни дать ни взять супница с дымящимся бульоном.
Когда ехали в обратном направлении, небо впервые за день немного просветлело. Поэтому карету мы отпустили, а сами отправились пешком от Калужской заставы через парк.
Их высочества шли впереди, причем Ксения Георгиевна вела Михаила Георгиевича за руку, чтобы не сбежал с дорожки в мокрые кусты, мы с мадемуазель держались несколько сзади.
Месяца три назад с его высочеством перестали случаться маленькие неприятности и ему как раз сравнялось четыре года, а это возраст, в котором Георгиевичей передают от английской nanny на попечение французским гувернанткам, перестают одевать в девичье платьице и переводят с панталончиков на штанишки.