Его зовут Маса, он японец, - показал Фандорин на драчливого разносчика, и тот, в свою очередь, низко, в пояс, поклонился, да так и остался согнутым.
Итак, получалось, что элегантный господин вовсе не смущен, а просто слегка заикается; что китаец - никакой не китаец; и, наконец, что мы с азиатом в некотором роде собратья по профессии.
- А кто эти люди, Эраст Петрович? - спросила ее высочество, боязливо показывая на незадачливых похитителей, лежавших совершенно безо всякого движения.
- Они в обмороке?
Прежде чем ответить, брюнет поочередно подошел к каждому из лежавших, пощупал им шейную артерию и четырежды покачал головой. Последним, кого он проверил подобным образом, был страшный бородач. Фандорин перевернул его на спину, и даже мне, человеку, в подобных делах несведущему, стало ясно, что человек этот мертв - слишком уж неживым блеском посверкивали его неподвижные глаза. Но Фандорин наклонился над трупом пониже, взял двумя пальцами за бороду и вдруг сильно потянул.
От неожиданности ее высочество вскрикнула, да и мне подобное амикошонство со смертью показалось неприличным. Однако длинная черная борода легко отделилась от лица и осталась в руке Фандорина.
Я увидел, что багровая физиономия мертвеца изрыта оспинами, а на щеке белеет раздвоенный шрам.
- Это известный варшавский бандит, некто Лех Пендерецкий, по п-прозвищу Близна, что означает "Меченый" или "Шрам", - спокойно, словно представляя хорошего знакомого, объявил Фандорин и добавил как бы про себя. - Так вот в чем тут дело...
- Неужто все эти люди мертвы? - спросил я и вдруг содрогнулся, осознав, в какое ужасное положение из-за этой истории может попасть весь августейший дом.
Если сейчас сюда заглянет кто-нибудь из гуляющих, разразится скандал на весь мир. Подумать только - попытка похищения двоюродной сестры русского царя! Четверо убитых! И еще какой-то варшавский бандит! Вся торжественность священного коронационного действа будет нарушена!
- Их нужно немедленно убрать в карету! - воскликнул я с несвойственной мне в обычных условиях горячностью. - Не согласится ли ваш дворецкий мне помочь?
Пока мы с японцем сваливали трупы в экипаж, я ужасно нервничал, не застигнет ли нас кто-нибудь за этим малопочтенным занятием. Да и само это дело было для меня не сказать чтобы привычным - мало того, что по моему лицу стекала кровь из разбитого лба и рассеченной губы, но я еще и запачкал чужой кровью новый прогулочный камзол.
Поэтому я не слышал, о чем беседовали ее высочество и Фандорин. Судя по румянцу на ее щеках, она, должно быть, снова благодарила этого таинственного господина за спасение.
- Где его высочество? - спросил я мадемуазель, едва отдышавшись. - Теперь можно вести его сюда.
- Я оставила его в ... - Она пощелкала пальцами, вспоминая слово, но так и не вспомнила. - La gloriette. Говохилка? Хазговохка?
- Беседка, - подсказал я. - Идемте вместе. Его высочество, должно быть, очень напуган.
За кустами открылась довольно широкая лужайка, посередине которой белела деревянная кружевная беседка.
Не обнаружив в ней Михаила Георгиевича, мы стали звать его, решив, что великий князь вздумал поиграть с нами в прятки.
На крики пришел Фандорин. Он осмотрелся по сторонам и вдруг присел на корточки, разглядывая что-то в траве.
Это был розовый китайский леденец, раздавленный чем-то тяжелым - вероятно, каблуком.
- Черт, черт, черт! - вскричал Фандорин, ударив себя кулаком по ляжке. - Я должен был это предвидеть! И бросился напролом через кусты.
7 мая
Не стану описывать событий вечера и ночи, последовавших за исчезновением его высочества, потому что никаких событий, собственно, и не было. Главной заботой лиц, осведомленных о случившемся, было сохранение тайны, и поэтому внешне все выглядело так, будто совершенно ничего не произошло, разве что ежеминутно трезвонили телефоны, да еще слишком уж отчаянным аллюром носились верховые по треугольнику Эрмитаж - Петровский дворец - генерал-губернаторская резиденция.
Вся эта тщательно скрываемая, но весьма активная (чтобы не сказать суматошная) деятельность не дала ровным счетом никаких результатов, ибо непонятно было самое главное: кому и зачем понадобилось похищать маленького кузена его величества.
А прояснилась загадка только утром, когда с обычной городской почтой в Эрмитаж доставили письмо без какого-либо штемпеля - сам почтальон не мог объяснить, откуда оно такое взялось у него в сумке.
Из-за этого самого письма государь, успевший с утра принять своих благодарных азиатских подданных - его светлость эмира Бухарского и его высокостепенство хана Хивинского, в последний миг отменил парад на Ходынском поле под предлогом дождливой и холодной погоды, а сам тайным образом, в обычной закрытой карете, на козлах которой сидел его - личный камердинер Дормидонт Селезнев, и в сопровождении одного только начальника дворцовой полиции прибыл к нам в Эрмитаж. Вот когда проявилось главное достоинство этого паркового дворца, явствующее из его названия, - отдаленность и уединенность.
Таким же конспиративным манером прибыли дядья его величества великие князья Кирилл Александрович и Симеон Александрович, первый один (на козлах сидел его дворецкий Лука Емельянович), второй с адъютантом князем Глинским (лошадьми правил самый уважаемый из всех ныне здравствующих дворецких, можно сказать, старейшина нашего цеха Фома Аникеевич).
У нас в доме о чрезвычайном происшествии кроме Семьи знали я и мадемуазель Деклик, англичане (потому что утаить от них все равно было бы невозможно) и лейтенант Эндлунг (по той же самой причине и еще потому, что у Павла Георгиевича не имелось секретов от своего беспутного друга). Слугам, живущим в доме, я ничего объяснять не стал и только запретил под каким - бы то ни было предлогом покидать пределы Эрмитажа. Будучи природными дворцовыми служителями, они никаких вопросов задавать не стали. А московским, что квартировали над конюшней, было объявлено, что его высочество уехал погостить в Ильинское, в загородный дворец его дяди генерал-губернатора.
Екатерине Иоанновне в Петербург, разумеется, ничего сообщать не стали. Зачем зря волновать ее высочество? Да и потом, вплоть до прибытия зловещего письма, у всех нас жила надежда, что произошло какое-то недоразумение и Михаил Георгиевич в самом скором времени вернется в Эрмитаж здоровым и невредимым.
Нужно ли говорить, что ночью я почти не сомкнул глаз? Мне мерещились картины одна страшнее другой. То представлялось, что его высочество провалился в какую-нибудь неприметную, заросшую травой расселину, и я заполночь, уже в который раз, гнал слуг с факелами осматривать парк, выдумав, будто Ксения Георгиевна, гуляя, обронила алмазную сережку. Потом, уже вернувшись к себе, я вдруг представил, что Михаил Георгиевич стал жертвой какого-нибудь похотливого чудовища, охотящегося на маленьких мальчиков, и у меня от ужаса застучали зубы, так что пришлось выпить валериановых капель. Но вернее всего, конечно, выглядело предположение, что великий князь похищен сообщниками фальшивого бородача по прозвищу Меченый. Пока мы сражались с одними бандитами за Ксению Георгиевну, другие увезли беззащитного Михаила Георгиевича - тем более, что неподалеку от роковой лужайки обнаружились следы от колес еще одной кареты, и, судя по всему, свежие.
Но и эта мысль, при всей своей кошмарности менее чудовищная, чем предыдущие, была мне мучительна. Как-то сейчас его высочеству среди чужих, злых людей? Ему, маленькому Мике, нежному, балованному мальчику, который вырос в убеждении, что все вокруг его любят, что все - его друзья? Он ведь даже не знает, что такое страх, потому что ничего страшнее легкого шлепка по филейной части с ним никогда не случалось. Его высочество так открыт, так доверчив!
К мадемуазель я боялся даже подойти. Весь вечер она была словно окаменевшая и даже не пыталась оправдываться, только ломала руки и кусала губы, один раз до крови - я увидел и хотел дать ей свой платок, потому что она даже не заметила стекающей алой капли, но не решился, чтобы не ставить ее в неловкое положение.