Мертвая материя и грубая живая плоть стали подвластны Совершенным, пространство покорилось им, и даже необоримое время избавило их от своего извечного гнета. Навсегда молодыми и бессмертными ушли четверо Совершенных в неведомые земли, и сокровенная сила их ушла с ними.
Один только Мирпуа узрел вдруг, как мелькнули в дрожащем над отгоревшим пепелищем воздухе четыре стеклистые тени, но тут загоняющий деревянные клинья палач раскрошил ему на ногах кости.
Глава 7
Понедельник — день тяжелый (в Москве)
Ибо сказано: понедельник день тяжелый. В 9.15 Люсина вызвали к начальству. Он спустился двумя этажами ниже и длинным коридором, устланный красной ковровой дорожкой, прошел в приемную. Секретарша сразу же доложила о нем. Закончив телефонный разговор, генерал нажал кнопку звонка, и Люсин прошел в кабинет.
Пробиваясь сквозь колеблемую ветерком шелковую занавеску, солнечный свет падал на красивый, навощенный паркет размытыми квадратами. Крохотные зайчики бодро метались по кремовым стенам, ослепительно блестели на золотой раме портрета Ленина и на полированной доске стола заседаний. Зеленые огоньки весело горели на серых панелях селектора и сложных телефонных агрегатов.
Но Люсин знал, насколько непрочна эта безмятежная солнечная тишина. Сейчас генерал подымет голову от бумаг, отложит в сторону ручку и… Люсин уже хорошо изучил все предшествующие разносу признаки. Если входящий в этот необъятный кабинет заставал генерала с пером в руке, можно было готовиться к непогоде. Примета была верная. Словно солнышко в океане, садящееся на горизонте в тучу.
Если солнце село в тучу,
Жди к утру большую бучу.
— Ну, как там у вас, товарищ Люсин? — Генерал сунул ручку с ракетным оперением в гнездо, отодвинул бумаги и снял очки. — Продвигается?
— Пока не очень, товарищ генерал, — честно признался Люсин.
— Хоть что-нибудь есть?
— С полной уверенностью сказать нельзя, — дипломатично увильнул Люсин и едва заметно выдвинул ногу вперед, будто готовился встретить порыв ветра.
Но генерал сегодня проявлял редкостное терпение.
— Садитесь, — пригласил он, разглаживая розовые вмятины от очков на переносице.
Люсин молча наклонил голову, прошел через весь кабинет и сел сбоку от генерала, за крохотный столик для стенографистки.
— Когда сможете доложить? — Генерал подвинул к себе перекидной календарь.
— Понадобится еще трое суток, — сказал почти наобум Люсин.
— Ох, Люсин! Нет у нас этого времени, никак нет. Жизнь торопит. Вон, — генерал протянул ему папку со свежими газетными вырезками, — правая печать уже зашевелилась.
Люсин раскрыл папку и бегло проглядел заголовки: «Загадочное исчезновение…», «Зловещее молчание компетентных органов», «Жив ли?..» и т. д.
— Еще не так страшно, — заметил Люсин.
— Ишь, какой храбрец! А это видел? — Генерал вышел из-за стола и, быстро перелистав подколотые вырезки, нашел небольшую, в две колонки, статейку с жирным подзаголовком: «Туристическая поездка в Советский Союз становится рискованным предприятием». — И МИД, и «Интурист» уже обратили внимание.
— Желтая газетенка, совершенно не имеющая веса.
— Завтра подхватят и солидные органы. Нет, товарищ Люсин, там, где отсутствует информация, находит пищу дезинформация! Надо в кратчайший срок это дело прояснить. Понятно?
— Так точно, товарищ генерал.
— Трое суток дать не могу. Нам нужно хоть что-то ответить, и не позже чем через… — он помедлил, — сорок восемь часов… Но перейдем к делу. Выясняются любопытные обстоятельства. Посольство любезно предоставило нам кое-какие материалы на этого деятеля. — Он подвинул к Люсину еще одну папку. — По национальности он русский, сын белоэмигранта.
Настоящая фамилия Свиньин… Да, вот такую нам свинью подложили… Андре Свиньин, Андрей Всеволодович Свиньин, год рождения 1923, родился уже там, в 1944 году получил семь лет каторги за коллаборацию с нацистами, в 1948 году досрочно освобожден. Вот какой фрукт этот пропавший… Они и отпечатки пальцев прислали.
— Очень хорошо! — обрадовался Люсин. — У нас они тоже есть. Не понимаю только, почему такой шум подняли из-за этого подонка?
— Вот как? — Генерал не любил говорить о вещах, которые казались ему сами собой разумеющимися. — Во-первых, это правая печать, а во-вторых, в газетах могут еще и не знать всей подноготной, — пробурчал он. — Так-то, инспектор.
— Зато теперь узнают.
— Все это не снимает наших с вами проблем. — Генерал надел очки, и Люсин понял, что аудиенция закончена. — Я передаю в ваше распоряжение Светловидова, Шуляка и Данелию. В среду в шестнадцать часов доложите, как идут дела. — Генерал сделал на календаре пометку. — Идите.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — Люсин встал и, взяв досье Андрея Всеволодовича Свиньина, пошел к двери.
Вернувшись к себе в кабинет, он нашел на столе заключение эксперта по поводу найденной у иностранца иконы.
«Икона “Троица” воспроизводит мотив знаменитой рублевской “Троицы”. Ярко выпячена тенденция доказать равенство трех лиц святой “Троицы” для назидания инакомыслящим. В ряде деталей икона существенно отличается от рублевской. Художник, несомненно, был знаком с произведениями сиенских живописцев. Этим он как бы дополняет своего предшественника, исходившего, главным образом, из византийских источников палеологовской эпохи.
Композиционным центром рублевской иконы являлась чаша с головой жертвенного тельца. Поскольку телец есть ветхозаветный прообраз новозаветного агнца, постольку чаша рассматривалась как символ евхаристии. Руки среднего и левого ангелов благословляют чашу, что дает ключ к раскрытию сложной символики композиции.
В данном же произведении перед каждым ангелом стоит по обычной чаше. Это подчеркивает усиление тенденции к полному равноправию всех лиц “Троицы”.
Известно, что замечательное произведение Рублева вызвало бесчисленные подражания. “Троица” была любимейшей иконой древнерусских художников. Но ни один из них не сумел достичь высот рублевского искусства. Даже сам Рублев, создавший свою икону в момент величайшего взлета, не смог потом написать ее безупречно точных копий.
Данное же произведение, несомненно, более позднее, выгодно отличается от многих старых копий. Неизвестный московский живописец достиг в цветовом строе иконы трехкратного, истинно рублевского звучания.
Икону можно приблизительно датировать 1450—1500 гг. Она, безусловно, является выдающимся памятником древнерусской живописи Московской школы.
Доска липовая, шпонки врезные, встречные, дубовые, более поздние. Левкас. Яичная темпера, 22,5x14».
Люсин несколько раз прочел заключение, поругивая про себя эксперта за ненужное многословие, потом записал в блокнот резюме: «Подлинник. 1450—1500 гг. Московская школа. Автор неизвестен. Выдающийся памятник».
Экспертиза резко меняла дело. Виктор Михайлов представал теперь в несколько ином свете.
«Поистине день неприятных сюрпризов. Иностранец называется белоэмигрантом и немецким прихвостнем; икона девятнадцатого века стареет на четыреста лет и превращается в “выдающийся памятник”. А как же иконщик? Знал он или не знал? Если не знал, то пентюх он, а не иконщик! Еще художником-реставратором называется! Но ведь и сам эксперт, когда ему позвонили, сказал, что не верит в пятнадцатый век, который находят в сигарных ящиках. Что получилось? Сам же и пишет теперь: “выдающийся”, “поистине рублевское звучание”, или как там у него?.. И это профессор, знаток! Не какой-то там спекулянт-реставратор. Выходит, что Михайлов мог и не знать… Но не верить — одно, не ведать — другое.