— Ну и…
— Она долго ругала меня, что я это сделал.
— Вы, конечно, рассказали ей о нашей встрече в гостинице?
— Конечно. Она настаивала, чтобы я все рассказал вам, но я ведь и так все рассказал!.. Почти все…
— Когда она сообщила вам, что видела икону?
— В тот день, когда вы меня… домой отвезли. Вечером.
— Что она имела в виду, когда только что порекомендовала вам говорить правду? Какую правду?
— О том, как все случилось… О знакомстве в магазине…
— Тем не менее вы не сразу и не очень охотно последовали ее совету.
— Не хотел ее впутывать. Разве непонятно? Она-то ведь ни в чем не виновата.
— Так. Хорошо. Теперь попрошу вас внимательно прочитать протокол и подписать его. Проследите, правильно ли я записал ваши ответы.
Михайлов пробежал глазами по строчкам — ему явно не читалось, он все думал о чем-то своем, потаенном, — и взял ручку, которую предупредительно пододвинул ему следователь.
— Все правильно.
— Благодарю. — Люсин промокнул подпись и спрятал протокол в портфель. — Вынужден предупредить, что нам еще придется, и, видимо, не раз, побеседовать с вами. Поэтому вам нужно будет возвратиться в Москву и на некоторое время воздержаться от поездок.
— Я арестован? — спросил Михайлов.
— Нет. В настоящее время я не нахожу эту меру необходимой. Но подписку о невыезде с вас возьмут.
— Хорошо. — с готовностью согласился он.
— Лучше всего нам будет вылететь в Москву сегодня же. — Люсин акцентировал слово «нам».
— Хорошо, — тут же согласился Михайлов и, чуть помедлив, спросил: — Женевьеве тоже надо будет возвратиться?
— Не-ет! — протянул Люсин. — Пусть Женевьева Александровна спокойно занимается своим делом… Хорошо, что напомнили! Она, поди, совсем уж заждалась.
Люсин позвонил к себе в номер и пригласил Женевьеву прийти.
— Заходите, пожалуйста! — крикнул он, когда она постучалась. — А вас попрошу побыть пока в моем номере, — шепнул он Михайлову и, легонько придержав его в кресле, метнулся навстречу Женевьеве, словно собирался открыть ей дверь.
Но она уже входила. Люсин посторонился, пропустил ее и резко повернулся. Он хотел видеть лицо выходящего Михайлова.
Тот, видимо, смотрел Женевьеве в глаза. Когда они поравнялись, он едва заметно кивнул. Это могло означать все, что угодно: от простого одобрения до «Я сделал так, как ты сказала». Люсин подумал, что, скорее всего, именно это и имел в виду Михайлов.
«Если, конечно, говорил в основном правду. Коли соврал, то кивок этот надо понимать так: “Все идет по плану, отвечай, как договорились”. Но успели ли они сговориться полностью, все отработать, предусмотреть… К моему приезду они, во всяком случае, подготовлены не были».
— Вы каким рейсом прилетели, Виктор Михайлович? — быстро обернувшись, спросил Люсин.
Михайлов был уже одной ногой в коридоре. Едва не споткнувшись, он замер и, медленно поворачивая голову, переспросил:
— Каким рейсом?
— Да. Во сколько вылетели из Шереметьева?
— В восемь пятьдесят пять…
— Ваше место было четырнадцать «Б»?
— Да… кажется, — озадаченно протянул Михайлов. — А что?
— Ничего! Ничего… Благодарю вас.
«Значит, билет он брал на свое имя, не таясь или не сообразив просто, что нужно таиться… Страху-то я на парня нагнал. Она же, — краем глаза глянул он на Женевьеву, — просто уверена, что за ним следили… Ну что же, это, пожалуй, не повредит…»
— Что, некрасиво с иконкой-то вышло, Женевьева Александровна? — спросил он, усаживая ее в кресло.
— Да, некрасиво! — Лицо ее покрылось красными пятнами.
— Вы должны были мне сказать…
— Я и хотела, но там были посторонние. — Она явно старалась побороть волнение. — Потом, мне нужно было поговорить с Виктором, выяснить… Иначе это походило бы на предательство.
— Последнее слово она произнесла уже твердо и холодно.
— Понимаю ваши чувства. Вполне понимаю… Но прошел день. Вы встретились, возможно, и не раз, с Виктором Михайловичем, могли все спокойно обсудить, и тем не менее… Вы помните наш последний разговор, Женевьева Александровна?
Она опустила голову. На влажном виске ее в розоватой тени идеально причесанных платиновых волос мелко-мелко билась голубая жилка.
— Мы целый час беседовали с вами. Помните? И все об этой злополучной иконке. Ведь вы тогда уже не просто умалчивали, а сознательно старались увести меня с курса. Запиши я тогда ваши показания — вам бы пришлось подписаться под заведомой ложью. Разве не так?
— Так. — Она подняла голову и, чуть нахмурясь, посмотрела ему прямо в глаза. В сером свете пасмурного ленинградского дня ее удивительно голубые радужки казались почти такими же черными, как и зрачки. Или она сильно волновалась. — Я не думала, что это может быть так… важно.
— Это очень важно! Очень. Правда всегда важна, Женевьева Александровна, и для всех важна. Поверьте, мне неприятно говорить вам это. Но положение достаточно серьезно… Я хочу официально привлечь вас в качестве свидетеля и задать в этой связи несколько вопросов. — Он вынул чистый бланк. — Овчинникова Женевьева Александровна, год рождения?
— Тысяча девятьсот тридцать девятый.
— Адрес?
— Москва, Ленинский проспект, сорок семь, квартира шестнадцать.
— Место работы?
— Агентство «Интурист».
— Подпишите, пожалуйста, здесь, что осведомлены об ответственности согласно УК РСФСР за дачу ложных показаний.
Она подписала.
— Вы давно знакомы с Михайловым Виктором Михайловичем?
— Давно… Скоро два года. — И, словно предупреждая новый вопрос, добавила: — Он близкий мне человек.
— Вы осведомлены о характере его доходов?
— Что вы имеете в виду?
— Торговлю иконами.
— Он коллекционер, товарищ Люсин, а коллекционеры постоянно что-то выменивают, продают, покупают, но это не является для них заработком, поверьте! Я хорошо знаю Виктора и думаю, что этот случай единственный. Я сама уговорила его рассказать вам всю правду. Да мне и не пришлось его особенно уговаривать. Если бы не этот ваш приезд… он бы сам пришел к вам…
— Охотно верю. После нашего с ним знакомства в гостинице «Россия», безусловно, следовало прийти к такому решению. Но до этого! Вы помните, что было до?.. Вы как раз сидели у меня, когда мне позвонили, что какой-то человек спрашивает иностранца. Вспоминаете? Я сам вам могу сказать, к каким выводам пришли вы с Михайловым, так сказать, по первому варианту. Вы решили умолчать, а если удастся, даже запутать следствие, потому что были уверены в собственной безопасности. Надеялись, что мы не узнаем, откуда эта икона.
— Это не так, — все еще глядя прямо ему в глаза, покачала она головой. — Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?
«Совершенно резонно! Ах я дурак!.. — Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. — Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна, и мое эффектное появление пойдет насмарку».
— К этому я и хотел вас подвести, — улыбнулся он.