Сделанные ими укрепления - сильны. Их артиллерия засыпает тяжелыми снарядами. Они бьются за каждый шаг, отвечая на атаки контратаками…
Добровольцы охватили город кольцом, оставив большевикам лишь узкий проход. Но теперь, на пятый день боя, кольцо добровольцев охватывается наступающими с разных сторон войсками большевиков, спешащими на выручку Екатеринодара.
Бой с фронта. Бой с тыла.
Каждый час несет громадные потери. Подкреплений ждать неоткуда. Положение добровольцев грозит катастрофой.
Яркое солнце. Веселое утро. Но сегодня все особенно тревожны. Что-то носится неприятное, страшное. Как будто каждый что-то скрывает…
Знакомый текинец понес из церкви аналой… Подходит бледный, взволнованный капитан Ростомов."Ты ничего не знаешь?" - "Нет. Что?" - "Корнилов убит, - глухо говорит он,-но, ради Бога, никому не говори, просят скрывать…"
Куда-то оборвалось, покатилось сердце, отлила кровь от головы. Нельзя поверить!…
Около церкви, возле маленькой хаты - текинский караул. Входят и выходят немногие фигуры. В хате в простом гробу лежит бледный труп Л. Г. Корнилова. Кругом немного людей…
"Лавр Георгиевич! Лавр Георгиевич!"- грузно упав на колено, рыдает Родзянко. Плачут немногие раненые, часовые-текинцы. Вдали грохочут, гремят раскаты артиллерии, стучат пулеметы…
На улице - адъютант Корнилова подпоручик Долинский -"Виктор Иванович! Скажите… когда же это?… как?… " Он рассказывает:"Вы знаете - штаб был в хате на открытом поле. Уж несколько дней они вели пристрелку, и довольно удачно… Мы говорили генералу. Он не обращал никакого внимания… "Хорошо, после". Последний день кругом все изрыли снарядами… поняли, что здесь штаб, подъезжают ведь конные, с донесениями, толпятся люди. Ну, вот один из таких снарядов и ударил прямо в хату, в комнату, где был генерал. Его отбросило об печь. Переломило ногу, руку. Мы с Хаджиевым вынесли на воздух. Но ничего уж сделать нельзя было. Умер, ни слова не сказал, только стонал…"
"Кто же заменит?" - "Деникин принял командование. Вечером отступаем от Екатеринодара".
Страшная новость облетела обоз. У всех вырвала из души последнюю надежду. Опустились руки. После таких потерь. Почти в кольце. Без Корнилова. Смерть командующего стараются скрыть от строевых частей. Боятся разложения, паники, разгрома…
Вечер пятого дня. В дымную, заваленную ранеными сторожку входит обозный офицер. "Господа! Укладываться на подводы. Только тяжелораненых просят сначала не ложиться. Легкораненых нагрузят, отвезут, переложат на артиллерийские повозки, тогда приедут за тяжелоранеными…" Сестра почему-то настаивает скорее укладываться и уезжать…
Вышли в ограду. На паперти - священник."Батюшка, вы отпевали Корнилова?" Он замялся, и лицо у него жалкое."Я… я… не говорите вы только никому об этом… скрывайте… Узнают войска, ведь не дай Бог, что может быть. Ах, горе, горе, человек-то какой был, необыкновенный… Он жил у меня несколько дней, удивительный прямо. Много вы потеряли, много. Теперь уйдете, с нами что будет… Господи… придут они завтра же, разорят станицу…"
Мне показалось в темноте, что священник заплакал."Благословите, батюшка…" - "Бог вас храни, дорогой мой" ,- благословил и обнял меня священник.
В темноте на улице укладывают раненых. Шум. Говор. Издалека доносится гул боя, то стихая, то разрастаясь…
Легли всемером на подводу. Сестра шепчет:"Тяжелораненых бросают ведь в Елизаветинской. Это нарочно говорят про артиллерийские повозки, их оставляют здесь, обоз сокращают…"
Я забыл в сторожке пояс. Тихо слез с подводы, вошел в комнату. Слабый свет. Маленькая лампа коптит. На смятой соломе, кажется, никого,- нет, в углу кто-то стонет, тихо, тихо. Подошел. Кто-то лежит навзничь, вытянувшись.
Желтый свет тускло скользит по бледному лицу, оттененному черными волосами. Это кадет. Я его знаю. Он ранен в грудь…"Все уехали… бросили… За нами приедут?"- через силу застонал раненый…"Приедут, приедут, - вылетает у меня,-нас переложат на артиллерийские…"- "Ооох… ооой…" -тихо стонет кадет…
Лампа догорала. В комнату ползли жуткие, черные тени. Кадет оставался в темноте, ждать расправы.
Все улицы запружены подводами. Скрипят телеги. Фыркают лошади. Запрещено курить и говорить. Ехать приказано рысью.
Выехали за станицу. Обоз быстро, торопливо движется в темноте.
"Триста раненых бросили, большевикам на расправу. Нет, при Корнилове этого никогда бы не было,- говорит раненый капитан,-ведь это на верное истязание" .
"Заложников взяли, говорят. И с ними доктор и сестры остались" ,- отвечает Таня…
Едем в темноте…
Часть третья.
От Екатеринодара до Новочеркасска
Колонка
Всю ночь едет рысью обоз. Надо быстрее и дальше отступить от Екатеринодара, может быть погоня.
Светает. Проезжаем какую-то станицу. Мимо, обгоняя обоз, на легкой тележке едет ген. Алексеев, вид усталый, склонился на мешок, спит.
Только к вечеру останавливаемся мы на опушке леса. Здесь идет переправа через реку. И недалеко за ней въезжаем в немецкую колонию… Белые, крытые черепицей домики, чистые улицы, пивоваренный завод. Bierhalle,[61] люди хорошо одеты…
Вошли в дом, битком набились в маленькую комнату. Усталые, голодные, нервноизмученные. Впереди - никакой надежды: строевые части уменьшились до смешного, Корниловский полк сведен в одну роту; с другими полками почти то же; снарядов нет, патронов нет; казаки разбегаются по домам, не желая уходить от своих хат. Настроение тревожное, тяжелое…
"Господа! выстрелы! слышите!"- говорит кто-то. И все вышли из хаты.
Донеслись выстрелы. Прожужжала и лопнула над улицей шрапнель.
Нагнали нас. Наступают.
Всех могущих собирают в бой. Люди - как тени. Не спали, не ели, в беспрестанном нервном напряжении. Лениво, устало идут в бой, и каждый знает: тяжело ранят - не возьмут, бросят.
Трещит стрельба, рвутся снаряды.
Колонка малая. Все скучились на главной улице. Все лишнее приказано уничтожить, обоз сократить до минимума.
К реке везут орудия, ломают их, топят. В пыли на дороге валяются изломанные, смятые духовые инструменты. Разбивают повозки. Выбрасывают вещи…
А стрельба охватывает Колонку кольцом.
Прислушиваясь к гулу боя, сидим в хате. На душе тяжелая тревога. Входит матрос Баткин, бледный, возбужденный, с ним - доктор-француз. О чем-то оживленно говорили с сестрой Дюбуа и ушли.
"Диана Романовна! Что говорил Баткин?"- спрашивают со всех сторон. Она взволнована:"господа, положение отчаянное; большевики охватили нас, снарядов нет, патронов нет, ген. Романовский говорил, что посылают к большевикам делегацию".- "Сдаваться?!" - "Да что же делать? Баткина, кажется, посылают… деньги ведь есть большие, золотой запас… им отдадут - будут говорить о пропуске".- "О пропуске? Да о чем они с нами будут говорить, когда они сейчас же возьмут нас голыми руками и всех перережут…"
Бой идет совсем близко. Паника разрастается. Уже все говорят о сдаче, передаются нелепые слухи. Раненые срывают кокарды, погоны, покупают, крадут у немцев штатское платье, переодеваются, хотят бежать, и все понимают, что бежать некуда и что большевики никого не пощадят.
Трогаются без приказания подводы. Лица взволнованные, вытянутые, бледные."Да подождите же! куда вы поехали!"- кричит раненый, ослепший капитан. Он побежал за подводой, споткнулся о бревно, с размаха падает, застонал. Его подымают:"вставайте, капитан" . Не встает, молчит…"Разрыв сердца" ,- говорит подошедший доктор.
Стемнело. Паника как будто уменьшилась - все примирились с неизбежным концом…
"Обоз вперед!" -вдруг раздаются крики.