Ювелирные и златокузнечныя работы". Вот оно, что нужно-то! Может, даст ювелир сколько-нисколько за серебряную монету из сумы, опять же копейки эти старинные. Не даст - часы Килькины заложить можно.
Потянул стеклянную дверь, вошел.
За прилавком никого не было, но красивая птица попугай, что сидела в клетке на жердочке, проорала противным голосом:
- Добррро пожаловать!
На всякий случай Сенька снял картуз и тоже сказал:
- Доброго здоровьичка.
Хоть он был и птица, но, видно, с понятием.
- Ашотик-джан, опять дверь не заперта! - донесся из глубины лавки бабский голос - чудной, с переливами. - Заходи, кто хочет!
Зашуршали шаги, из-за шторки выглянул человек небольшого росточка, лицом смуглявый, с кривым носищем, на лбу вздет стеклянный кружок в медной оправе. Пугливо спросил:
- Вы один?
Увидал, что один. Тогда побежал, зачем-то дверь на засов запер и только после повернулся к Скорику:
- Чем могу?
Да, такой огрызок железного прута не растянет, расстроился Сенька. А еще про кузнечные работы написал. Может, у него подмастерье имеется?
- Желаю кой-чего продать, - сказал Сенька и полез в карман.
Ох, непросто это было, со стянутыми-то руками. Попугай как заладит дразниться:
- Прродать! Прродать! Прродать! Носатый ему:
- Помолчи, помолчи, Левончик. - А Сеньке, оглядев с ног до головы, сказал. - Извините, молодой человек, но я краденого не покупаю. На то есть свои специалисты.
- Без тебя знаю. Вот, чего дашь?
И монету на прилавок шлеп.
Ювелир на Сенькины запястья покосился, однако ничего не сказал. А на серебряный кругляш глянул без большого интереса.
- Хм, ефимок.
- Кто-кто? - не понял Скорик.
- Ефимок, иоахимсталер. Монета нередкая. Они идут по два веса. То есть по весу серебра, помноженному вдвое. Ваш ефимок в хорошей сохранности. - Взял денежку, положил на весы. - Можно сказать, даже в идеальной. Полноценный талер, шести с половиной золотников весу. Золотник серебра нынче - 24 копейки. Это получается... м-м... три двенадцать. Минус моя комиссия, двадцать процентов. Итого - два рубля пятьдесят копеек. Больше вряд ли кто-нибудь даст.
Два с полтиной - это уже было дело. Сенька снова завернулся весь, полез в карман за чешуйками, высыпал на стойку.
- А эти чего?
Лепестков этих было у него ровно двадцать, еще ночью пересчитал. Плохонькие, конечно, копеечки, но если к двум с полтиной прибавить, это уж два семьдесят выходило.
Чешуйкам ювелир больше уважения оказал, чем ефимку. Спустил со лба на глаз стеклышко, стал разглядывать одну за одной.
- Серебряные копейки? Ого, "ЯД". И сохранность завидная. Ну, эти могу взять по три рубля штучка.
- По скольку, по скольку? - ахнул Сенька.
- Поймите, молодой человек, - сказал ювелир, взглянув на Скорика через стекляшку страшным черным глазом. - Предбунташные копейки, конечно, не талеры и идут по другому курсу, но как раз недавно в Замоскворечье вырыли очередной клад того времени, в три тысячи серебряных копеек, в том числе две сотни яузских, так что цена на них сильно упала. Ну хотите, по три пятьдесят? Больше не могу.
- Это сколько же всего будет? - спросил Скорик, еще не веря своей удаче.
- Всего? - Самшитов пощелкал счетами, показал. - Вот: вместе с ефимком семьдесят два рубля пятьдесят копеек.
Сенька аж охрип:
- Ладно, давай. Попугай встрепенулся:
- Давай! Давай! Давай!
Хозяин монетки сгреб куда-то под прилавок, звякнул замком кассы. Зашуршали кредитки - заслушаешься. Это ж надо, какие деньжищи!
Из глубины лавки снова пропел бабский голос:
- Ашотик-джан, чай кушать будешь?
- Сейчас, душенька, - обернулся ювелир. - Только клиента отпущу.
Из-за занавески вышла хозяйка, с подносом. На подносе чай в серебряном подстаканнике, блюдечко со сластями - важно. Тетка была видная, толстая, много больше своего мухортика, с усами под носом, а ручищи с сахарную голову.
Вот она, загадка, и разъяснилась. С такой бабой никакого подмастерья не нужно.
- Тут еще вот чего... - покашлял Скорик и руки с прутом показал. - Мне бы того, распутаться... Пацаны пошутили...
Баба посмотрела на скованные руки - слова не сказала, пошла себе обратно за занавеску.
Ювелир же взялся за прут своими сухими лапками и вдруг - Сенька обомлел - растянул железное кольцо. Не до конца, но все же запястья вытащить хватило. Ай да Ашотик!
Пока Скорик вольными руками рассовывал по карманам бумажки с гривенниками, Самшитов всё на прут глядел. Покапал на него из какого-то пузырька, поскреб. Повернул концом, стекляшку наставил - и ну давай лысину платочком тереть.
- Откуда это у вас? - спрашивает, и голос дрожит.
Так тебе и расскажи. Сенька "откуда-откуда, дала одна паскуда" не стал ему говорить, потому что хороший человек и выручил.
Сказал вежливо:
- Откуда надо.
И хотел уж идти. Нужно было подумать, что с нежданным богатством делать.
Но тут хозяин возьми и брякни:
- Сколько вы за это хотите? Шутник! За железный мусор? Однако голос у Самшитова дрожал нешутейно.
- Невероятно! - забормотал он, надраивая прут мокрой тряпочкой. - Я, конечно, читал про талерный пруток, но не думал, что сохранился второй такой... И клеймо Яузского двора!
Сенька глядел, как черный прут из-под тряпочки вылазит белым, блестящим.
- Чего? - спросил.
Ювелир смотрел на него, будто что-то прикидывал.
- Хотите... два веса? Как за талер, а?
- Чего?
- Даже три, - быстро поправился Самшитов. Положил прут на весы. - Здесь без малого пять фунтов серебра. Пускай будет ровно пять. - Защелкал костяшками на счетах. - Это сто пятнадцать рублей двадцать копеек. А я вам дам втрое, триста сорок шесть рублей. Даже триста пятьдесят. Нет, даже четыреста! Целых четыреста рублей, а? Что скажете?
Сенька сказал:
- Чего?
- В лавке я столько денег не держу, нужно в банк сходить. - Выбежал из-за прилавка, стал в глаза заглядывать. - Вы должны меня понять, с таким товаром много работы. Пока найдешь правильного покупателя. Нумизматы - публика особенная.
- Чего?
- Нумизматы - это коллекционеры, которые собирают денежные знаки, - объяснил хозяин, но сильно понятней от этого не стало.
Сенька этих самых коллекционеров, что обожают деньги собирать, на своем веку много видал - того же дядьку Зот Ларионыча, к примеру.
- А сколько их, которым эти пруты нужны? - спросил Скорик, всё еще подозревая подвох.
- В Москве, пожалуй, человек двадцать. В Питере вдвое. Если за границу отправить - там тоже многие купить захотят. - Тут носатый вдруг дернулся. - Вы сказали "пруты"? У вас что, еще такие есть? И вы готовы продать?
- По четыре сотни? - спросил Сенька, сглотнув. Вспомнил, сколько там, в подземелье, этого хвороста навалено.
- Да-да. Сколько их у вас? Скорик осторожно сказал:
- Штучек пять добыть можно бы.
- Пять талерных прутов?! Когда вы можете мне их принести?
Здесь нужно было солидность показать, не мельтешить. Трудное, мол, дело. Не всякий справится.
Помолчал и важно так:
- Часа через два, никак не ранее.
- Ниночка! - заорал ювелир жене. - Закрывай магазин! Я в банк!
Заморская птица крику обрадовалась, давай тоже базарить:
- Я в банк! Я в банк! Я в банк! Под эти вопли Сенька и вышел. Рукой об стенку оперся - так шатало. Ничего себе прутики, по четыреста рублей штука! Прямо сон какой-то.
Перед тем как под землю лезть, в Хохловский заглянул. Посмотреть, не забидели ли Ташку те двое, ну и вообще - спасибо сказать.
Слава Богу, не тронули.
Ташка сидела там же, на кровати, волоса расчесывала - ей скоро было на работу. Рожу уже размалевала: брови с ресницами черные, щеки красные, в ушах стеклянные сережки.
- Этот, косоглазый, велел тебе кланяться, - рассказала Ташка, накручивая виски на палочку, чтоб кучерявились.