Здесь мы имеем дело с преступлением страсти. Ландринов до безумия влюблен в… одну особу, это видно невооруженным глазом.
Все посмотрели на Мавру, та залилась краской и опустила глаза.
Сергей Леонардович, до этой минуты не произнесший ни слова, воскликнул:
– Как вы могли подумать такое про отца! Вы не знали его, это был высоконравственный человек! Его занимали лишь заботы компании!
– В самом деле нехорошо, – укорил Фандорина петербуржец. – Покойный был почтенным старцем и девицами не увлекался, все это знают.
– При чем здесь п-почтенный старец? – Эраст Петрович коротко вздохнул, досадуя на непонятливость собеседников. – Ландринов хотел уничтожить не управляющего, а своего счастливого соперника, жениха Мавры Лукиничны. Барон фон Мак был умерщвлен исключительно для прикрытия.
– Барон фон Мак?! Для прикрытия?! – остолбенел Ванюхин. – Из-за секретаришки?!
Затряс головой и Сергей Леонардович.
– Что за дикая фантазия!
Фандорин развел руками:
– Вечное заблуждение сильных мира сего: будто значительны они одни, а «маленькие люди» не более чем статисты, и всё у них маленькое – страстишки, замыслы, злодейства. Господин следователь давеча сказал: лес рубят, щепки летят. А здесь все произошло наоборот: ради щепки не пожалели леса. Сам-то я никого из людей щепкой не считаю (впрочем, как и лесом), но расчет у преступника был б-безошибочный. Барон непременно угостит секретаря чаем. Погибнут оба, но смерть Стерна окажется в тени. Никому и в голову не придет, что мишенью был не титан российской индустрии, а мелкий служащий. Несчастный же уборщик пропал и вовсе не за что, по случайности. Однако вас это, кажется, не слишком опечалило? – обратился он к Ландринову и сделал несколько шагов по направлению к углу, где располагалась пишущая машина.
Ремингтонист изобразил презрительную гримасу, но рука, которой он опирался на спинку стула, дрожала. Ландринов спрятал ее в карман.
– Я жду доказательств, – напомнил Ванюхин. – А у вас по-прежнему одни психологизмы.
– Сейчас, ваше превосходительство, дойдет и до фактов. Но сначала несколько слов о версии Сергея Леонардовича – будто убийство совершено тайным агентом «Пароходного товарищества». Вы правы лишь н-наполовину, – обратился коллежский асессор к фон Маку. – Шпион из конкурирующей компании здесь есть, но вашего отца он не убивал.
– Кто же это? – живо спросил барон. Не глядя на Тасеньку, Фандорин сказал:
– Я сообщу вам об этом завтра. Если он не уволится сам. Однако вернемся к убийству. Не показалось ли вам, Зосим Прокофьевич, странным, что миллионера отравили копеечным ядом?
Ванюхин пожал плечами:
– Я уже говорил про это. В том-то и штука, что мышьяк легкодоступен. Факт приобретения цианида или иного «аристократического» яда нетрудно выследить, опросив аптекарей. Но попробуйте-ка узнать, сколько людей за последнее время покупали крысиную отраву. Ни один аптекарь не упомнит.
– А мне думается, дело не в этом. Не было у Ландринова денег на дорогой яд. Я понял это вчера вечером, когда исследовал пулю, которой выстрелил в меня п-преступник. – Эраст Петрович достал из кармана платок, а из платка несколько сплюснутый кусочек свинца. – Круглая, из однозарядного ненарезного пистолета. Такое оружие можно купить на барахолке рубля за полтора. Самый дешевый яд, самый дешевый пистолет – как-то всё это несолидно. Неужто Мосолов не смог бы оснастить своего шпиона получше? И мне стало ясно: убийца – бедный человек с очень маленькими средствами, но с очень большими страстями.
Здесь Эраст Петрович переместился еще на несколько шагов к Ландринову, якобы для того, чтобы картинно уставить на преступника обвиняющий перст. На самом же деле Фандорин все это время внимательно наблюдал за ремингтонистом и с секунды на секунду ждал, что тот себя выдаст, предельно недвусмысленным образом.
На самом же деле Фандорин все это время внимательно наблюдал за ремингтонистом и с секунды на секунду ждал, что тот себя выдаст, предельно недвусмысленным образом.
Губы у Ландринова подрагивали, плечи дергались, но не от страха – от ярости. Надолго выдержки у этого пассионария не хватит. Сейчас накинется, вон уже и зубами скрипит.
Коллежский асессор нарочно повернулся к обвиняемому спиной, чтобы облегчить нападение. Теперь их разделял лишь стол младшего письмоводителя.
– А зачем он в вас-то стрелял? – все не мог признать свое поражение Ванюхин.
– Я знаю! – ответила за чиновника Мавра. – Из-за портрета. И из-за платочка…
– Какого еще платочка? – не понял следователь. Но тут событие, на которое рассчитывал последователь «психологической школы», наконец свершилось.
Издав рев, Ландринов сорвался с места, выхватив из кармана раскрытую бритву.
Коллежский асессор был начеку и проворно обернулся. Но оказалось, что психологическую науку он постиг еще не в совершенстве.
Эраст Петрович был уверен, что убийца накинется на него, своего обвинителя, но ремингтонист пронесся мимо Тасенькиного стола и устремился на Мавру.
– Это ты! Во всем ты! – хрипел он, занося бритву для удара. – Из-за тебя гибну!
Барышня отшатнулась, только это спасло ее от неминуемой смерти – острое лезвие рассекло воздух у самого горла.
Бедняжка вжалась в стену, а злодей схватил ее за волосы и запрокинул кудрявую головку назад.
Все в комнате будто оцепенели.
Эраст Петрович понял, что не успеет. В случае необходимости он умел передвигаться с почти невероятным проворством, но путь ему преграждал массивный стол Луки Львовича, уставленный чернильницами, стаканчиками с карандашами, стопками бумаги, папками и прочей канцелярской дребеденью.
– Не мне – так никому! – истошно крикнул Ландринов, снова взмахнув своим оружием.
Японская наука боя гласит: действие должно опережать мысль.
Рука коллежского асессора, двигаясь будто сама по себе, выхватила из письменного прибора чернильницу и без замаха, снизу вверх, но все равно сильно, швырнула ее.
Стеклянный куб ударил преступника в затылок, обдав шею и спину фиолетовыми брызгами. Ландринов ошарашенно обернулся – и получил прямо в лоб второй чернильницей, с красными чернилами, которыми педантичный Сердюк обычно подчеркивал самые важные места в сводке.
Второй удар был сильнее первого. Ремингтонист покачнулся, закрыл ладонью ослепленные глаза. Между пальцев, будто кровь, стекали багровые чернила.
Еще через секунду опомнившиеся унтер-офицеры уже выкручивали убийце руки, а он рычал, рвался и даже пробовал кусаться. Воющего, извивающегося, его вынесли за дверь на руках. Следователь и журналист помогали полицейским.
Когда шум утих, Эраст Петрович оглянулся.
Сергей Леонардович стоял все там же. Казалось, он нисколько не рад тому, что обвинение с него снято. Лицо главноуправляющего было потерянным и несчастным. Из-за подряда страдает, понял Фандорин.
Муся и Федот Федотович хлопотали над Сердюком – поили водой, обмахивали полотенцем.
Тасенька испарился, будто его не было вовсе.
В углу, съежившись, икала и всхлипывала бедная Мавра,
– Ничего, ничего, все уже п-позади, – стал успокаивать ее коллежский асессор.
Осторожно погладил по голове – икота прекратилась. Взял за руку – утихли рыдания.
– Вы поедете в Париж, станете знаменитой художницей. Все будет хорошо, – тихо говорил он.
Она кивнула, глядя на него снизу вверх. Ее лицо было всё в мелких брызгах чернил, красных и фиолетовых. Будто ела лесные ягоды и перепачкалась соком, подумал чиновник.
– Поеду. Только… Обещайте мне одну вещь… – шепотом сказала она. – Сделаете?
– Конечно, сделаю.