К счастью для Ива, лестница заканчивалась в отдаленном и темном уголке внутреннего двора. Неподалеку в оружейной еще горели огни и звенела сталь, а неясные, темные фигуры пересекали двор во всех направлениях. Замок готовился к обороне, хотя защитники его еще не представляли себе, с какими силами им придется столкнуться. Спрыгнув и вжавшись в угол между основанием лестницы и стеной, Ив огляделся по сторонам.
До главной башни было не так уж далеко. Юношу так и подмывало одним броском преодолеть это расстояние, но он вовремя сдержался. Бегущий человек неизбежно привлек бы к себе внимание. Взяв себя в руки, Ив вышел из своего укрытия и направился к главной башне быстрым, деловитым шагом, под стать походке всех тех, кто находился на дворе в этот поздний час. Воины гарнизона прекрасно знали свой замок и даже в темноте ходили по двору без факелов, так что лица Ива никто не видел, и попадавшиеся навстречу воины, конечно же, принимали его за одного из своих. Было бы хуже, вздумай кто-нибудь окликнуть его или обратиться к нему с вопросом, но этого, к счастью, не случилось. Однако, когда Ив достиг открытой двери башни и скрылся за ней, он издал глубокий вздох облегчения. Покуда все шло как по маслу.
Юноша с опаской двинулся по узкому, вымощенному каменными плитами коридору, и тут неожиданно навстречу ему вышел капеллан. Старый священник, видимо, только что заправил лампаду и держал в руках плошку с маслом. Времени уклониться от встречи не было. Вздумай Ив бежать, даже этот пожилой, очень занятый и чрезвычайно усталый человек смекнул бы, что дело нечисто. Юноша отступил к стене, пропуская священника, и почтительно поклонился, когда тот проходил мимо. Тот скользнул по юноше добродушным, близоруким взглядом и благословил его голосом отрешенным, но исполненным доброты. Приняв Ива за одного из воинов гарнизона, возжелавшего открыть свою душу Всевышнему, священник даже указал ему, как пройти в часовню к алтарю. Ив немного устыдился, но, поразмыслив, счел случившееся добрым предзнаменованием. Отправившись куда было указано, он быстро нашел часовню и преклонил колени перед алтарем, от всей души благодаря Господа за оказанную милость, — ведь до сих пор замысел его осуществлялся без сучка и задоринки. Юноша даже позабыл об осторожности, не думал о том, что будет, если его обнаружат, и не искал путей к возможному отступлению. Он добрался до намеченного места и теперь не сомневался в том, что встретится с братом Кадфаэлем.
Находившаяся в толще башни, стиснутая со всех сторон каменными стенами часовня была высокой и узкой, словно устремленной ввысь. Ее суровый, аскетический облик несколько смягчали плотные шерстяные драпировки на стенах и занавес с внутренней стороны двери. В углу за дверью, где сходились вместе складки занавеса и стенной драпировки, вполне мог спрятаться человек. Пожалуй, заметить его вошедший мог бы, лишь полностью закрыв за собой дверь. Ив забился в угол, прижался, спрятавшись за складками занавеса, к стене и стал ждать.
С первого дня своего пребывания в Масардери брат Кадфаэль каждую полночь просыпался и отправлялся в часовню. Делал он это отчасти по многолетней привычке, отчасти же оттого, что душой и сердцем по-прежнему был привержен монашеским обетам и хотел чувствовать себя бенедиктинским братом. Пусть даже ему не суждено более увидеть обитель. Кроме того, по ночам Кадфаэль оставался в часовне наедине со своими мыслями и с Господом. Замковый капеллан добросовестно исполнял все требы, положенные приходскому священнику, но монахом он не был и бенедиктинского распорядка не придерживался. Только один раз, когда и Филипп возжелал обратиться ко Всевышнему, полуночное уединение Кадфаэля было нарушено.
На сей раз он отправился в часовню несколько раньше, чем обычно, благо просыпаться не пришлось — он и не ложился.
Большинству защитников Масардери предстояла и вовсе бессонная ночь. Кадфаэль прочел подобающие псалмы и молча стоял на коленях, погруженный в невеселые раздумья. Все молитвы о вызволении Оливье были уже произнесены несчетное количество раз и устами, и сердцем. А то, чего он мог пожелать и попросить для себя, казалось малозначительным в преддверии надвигавшихся грозных событий.
Поднявшись с колен и уже направляясь к двери, монах неожиданно увидел, как тяжелый занавес колыхнулся, из-за него появилась рука и отвела ткань в сторону. Кадфаэль опешил, но не издал ни звука и лишь замер на месте. Кого он никак не ожидал увидеть, так это Ива — перепачканного, оборванного и растрепанного. Юноша приложил палец к губам, призывая к осторожности и тишине. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Затем Кадфаэль ладонью мягко оттеснил Ива назад, в угол, а сам выглянул в коридор. Спальня Филиппа находилась неподалеку, однако представлялось сомнительным, чтобы в такую ночь Фицроберт находился в постели. Коридор был пуст, а каморка Кадфаэля располагалась ярдах в десяти от часовни. Схватив Ива за запястье, монах торопливо увлек его за собой, проскользнул вместе с ним в свое пристанище и плотно закрыл дверь. Они молча обнялись, напряженно вслушиваясь в тишину. Из коридора не доносилось ни звука.
— Ты только говори тихонько, и нас никто не услышит, — сказал Кадфаэль, — здешний капеллан спит в соседней клетушке, но стенки в этой башне такие толстенные, что нам нечего бояться. Скажи, ради Бога, как ты сюда попал? И зачем? — Монах усадил нежданного гостя на свой топчан, присел рядом и крепко обнял за плечи, словно надеялся таким образом укрыть его от опасности. — Безумие! Что тебе могло здесь понадобиться? А я так радовался тому, что ты благополучно выпутался из этой истории.
— Я взобрался по лозе, — прошептал Ив. — И выбираться мне придется тем же путем, если только ты не знаешь лучшего…
Держа юношу за плечи, Кадфаэль чувствовал, как тот слегка дрожит, словно вонзившаяся в цель стрела. Дрожь постепенно стихала. — …Это не великий подвиг, — продолжал Ив, — перемахнуть через стену, покуда караульный болтается туда-сюда. И сейчас не до того. Главное, Кадфаэль, он должен узнать, что она задумала…
— Он? — переспросил монах. — Филипп, что ли?
— А кто же еще? А она — наша императрица. Она привела сюда полдюжины баронов, всех, кто находился в Глостере со своими людьми. И Солсбери здесь, и Редерс из Девона, и Фицрой, и Богун, и шотландский король — такого воинства она уже год как не собирала. И все эти силы она намерена бросить на приступ, ибо любой ценой, пусть даже самой высокой, хочет овладеть замком до того, как об этом походе прослышит Глостер.
— Глостер не знает? — недоумевающе покачал головой Кадфаэль. — Как же так, ведь она без него как без рук? Тем паче здесь его сын, пусть и взбунтовавшийся.
— В том-то и дело. Именно потому, что здесь его сын, она затеяла этот штурм, пока граф в отъезде, в Херефорде. Кадфаэль, она хочет убить Филиппа. Поклялась, что повесит его, и твердо намерена сдержать свое слово. К тому времени, когда Роберт вернется, дело будет сделано. Ему останется лишь похоронить сына.
— Она не посмеет! — выдохнул Кадфаэль.
— Еще как посмеет. Я слышал ее клятву и видел ее лицо. Она смертельно ненавидит Филиппа и ни за что не упустит возможности с ним расправиться. Она готова ему в горло вцепиться и никому не позволит разжать хватку, в том числе и Роберту. Все будет кончено, прежде чем он узнает.
— Да она с ума сошла, — прошептал Кадфаэль, бессильно уронив руки с плеч юноши.