Когда он вернулся в комнату, у него создалось впечатление, что Мюллер не сумел подружиться с картиной. Поскольку в данном случае Аргайл выступал всего лишь в роли курьера, его это не особенно задело, но тем не менее он любил, когда люди радовались, даже если лично ему это не сулило никакого барыша. Конечно, он не рассчитывал увидеть, как Мюллер разразится слезами при виде картины, — подобного взрыва чувств она не могла вызвать даже у дилетанта; к тому же полотно не имело того ухоженного вида, который отличает музейные образцы: лак давно потускнел, и краски казались поблекшими, и все же Аргайл ожидал увидеть на лице покупателя хотя бы банальное удовольствие.
— Ну как она вам? — спросил Джонатан.
— Дайте подумать, — уклончиво ответил Мюллер, продолжая вертеть картину в руках. Он попытался продавить холст, проверяя его на прочность; посмотрел, хорошо ли он натянут с другой стороны, затем обследовал раму на предмет древесного жучка. Все это он проделал весьма профессионально, не на шутку озадачив Аргайла. Однако еще большее недоумение вызвало у него откровенное разочарование, проступившее на лице Мюллера.
— Вы не рады?
Мюллер поднял на него глаза:
— Честно говоря, нет. Такие вещи не в моем вкусе. Я ожидал увидеть нечто более…
— Впечатляющее? — предположил Аргайл. — Оригинальное? Возвышенное? Профессиональное?
— Интересное, — ответил Мюллер. — И ничего больше. Когда-то эта вещь находилась в серьезной коллекции, и, естественно, я ожидал увидеть нечто более интересное.
— Жаль, если так, — посочувствовал Аргайл. Ему действительно было искренне жаль его. Он по себе знал, как бывает обидно, когда произведение не оправдывает твоих ожиданий и вместо шедевра, от которого захватывает дух, сталкиваешься с чем-то весьма прозаичным. Лет в шестнадцать он впервые попал в Лувр и, пробившись сквозь толпу, оказался перед чудом из чудес — «Моной Лизой». Каково же было его разочарование при виде маленькой неприметной картины на стене. По правде говоря, тогда он тоже ожидал увидеть нечто более… интересное. Мюллер нашел верное слово.
— Вы можете повесить ее в коридоре, — предложил он. Мюллер покачал головой.
— Я уже начинаю жалеть, что у меня не украли ее, — вырвалось у Аргайла. — Тогда вы могли бы получить за нее страховку.
— О чем вы?
Аргайл поведал историю неудавшегося похищения.
— Если бы я знал, что она вам не понравится, я бы не стал останавливать вора, а пожелал ему удачи.
Все его попытки приподнять настроение погрустневшему Мюллеру так и не возымели успеха. Больше того, узнав, что его проблема могла быть решена таким простым способом, он совсем огорчился.
— Я даже представить не мог, что вид этой картины так расстроит меня, — сказал Мюллер, с трудом взяв себя в руки. — Боюсь, ваши хлопоты были напрасны. Мне очень неловко обращаться к вам с подобным предложением, но все же: вы не могли бы помочь мне избавиться от нее? Может, у вас получится пристроить ее на какой-нибудь аукцион? Боюсь, я не вынесу присутствия этой вещи в своем доме.
Аргайл состроил гримасу, давая понять, что положение на рынке в данный момент очень сложное. Все зависит от того, за сколько Мюллер купил картину и сколько хочет за нее получить. Предложение его обрадовало, хотя в душе он придерживался очень плохого мнения о людяхс большими деньгами.
Мюллер сказал, что приобрел полотно за десять тысяч долларов, не считая комиссионных, однако готов продать его дешевле.
— Пусть это будет мне уроком: впредь буду знать, как покупать картины, не глядя. Будем считать это налогом на глупость, — сказал он со слабой улыбкой, и Аргайл снова проникся к нему теплым чувством.
После недолгих переговоров они сошлись на том, что Аргайл отнесет картину в торговый дом, а сам до назначенной даты торгов попытается найти покупателя, согласного взять ее дороже.
Аргайл покинул дом Мюллера все с той же картиной под мышкой, но уже с чеком в кармане в качестве аванса за будущие услуги.
Он обналичил чек в банке и съездил в торговый дом, где сдал картину в оценку и записался на участие в ближайших торгах.
ГЛАВА 3
«Никакого толку, — подумала Флавия, оглядывая завалы папок и документов, загромождавших ее кабинет. — С этим нужно что-то делать». Сегодня она пришла на работу, в офис управления по борьбе с кражами произведений искусства, поздно. Целый час она пыталась дозвониться в различные организации и абсолютно безрезультатно.
Ведь сегодня, слава Богу, уже сентябрь, а не август, когда весь Рим срывается в отпуск. И нет домашнего матча местной футбольной команды. Она сама убегала с работы, когда «Рома» или «Лацио» играли ответственный матч. Действительно, какой смысл сидеть в офисе, если все итальянское правительство смотрит футбол? В такие дни даже грабители давали полиции передышку.
Но сегодня все эти объяснения не работали, и тем не менее никого из служащих не было на месте. Она позвонила министру внутренних дел с важным сообщением, но услышала в ответ, что и секретарь, и помощник секретаря, и заместитель помощника секретаря — короче, все, от уборщицы до министра, страшно заняты и никак не могут принять у нее телефонограмму. В конце концов выяснилось, что министерство устраивало банкет для иностранной делегации. Как обычно, за счет налогоплательщиков, подумала Флавия. Ох уж эти встречи на высшем уровне, международные конгрессы и деловые банкеты, где государственные мужи и адвокаты шушукаются по темным углам, договариваясь, как оправдать утечку финансов и обойти какой-нибудь пункт Брюссельского договора — так, чтобы, соответствуя букве закона, по сути, нарушить его. Подобные встречи регулярно проходят по всему континенту и ложатся тяжелым грузом на плечи налогоплательщиков. И в этом заключается смысл Европейского сообщества? Нелепость какая-то. Неудивительно, что страна катится в пропасть.
Флавию снова охватил трудовой порыв, хотя никакой интересной работы в перспективе не предвиделось.
Она подумала про Аргайла. Он уже более или менее оправился от пережитого в Париже потрясения и снова включился в работу. Его вчерашний клиент поручил ему продать картину — чем-то она ему не понравилась — за десять процентов комиссионных. Весь сегодняшний день Аргайл собирался посвятить выяснению происхождения картины в надежде поднять ее стоимость. Горя воодушевлением, он отправился в библиотеку.
Флавия понимала, как он маялся от безделья в последние месяцы, поскольку и сама оказалась сейчас в таком положении. Но Джонатан страдал от того, что в торговле картинами наступил кризис, а она — от того, что все крупные мошенники перебрались в Чехию — единственное место в Европе, где украсть произведение искусства еще легче, чем в Италии. В стране спагетти остались только мелкие воришки, которые совершенно не интересовали Флавию.
Так, чем же заняться? Не уборкой же, как посоветовал негодный Аргайл. На полу ее маленького кабинета лежали десятки папок с делами. В кабинете ее босса, генерала Боттандо, не рассортированных дел было в два раза больше. На другом конце коридора в кабинетах остальных сотрудников, напоминавших размерами кроличьи садки, находилась примерно половина дел, числившихся в архиве. Они служили подставками под кофе, импровизированными половыми ковриками, их подкладывали под ножки письменных столов.
Организованность и аккуратность никогда не были сильными сторонами Флавии, и самой себе она могла признаться, что в этом отношении ничуть не лучше остальных своих коллег. Единственное исключение составлял Боттандо.