Похоже было, что там и нынче поили скот: пока я стоял, снизу через пролом в стене наверх поднялось стадо и под тихое бряканье колокольцев разбрелось по полю, пощипывая траву. Следом появился и пастух, я увидел издалека его тщедушную фигуру и подумал было, что это мальчик, но потом по тому, как он ходил и как опирался на посох, угадал в нем старика.
Я повернул коня в его сторону и поехал медленным шагом, петляя между обломками каменных стен. Сердито застрекотала, улетая, вспугнутая сорока. Старик поднял голову. И застыл на месте с удивленным и, как мне показалось, встревоженным выражением. Я приветственно поднял руку. Верно, вид одинокого невооруженного всадника его успокоил, потому что он подошел к разрушенной каменной стене и уселся, греясь на солнце, ожидая, когда я подъеду.
Я спешился и отпустил коня пастись.
– Привет тебе, отец.
– Привет и тебе тоже. – Он произнес это на картавом местном диалекте, да еще невнятно, почти прошамкал. И при этом подозрительно взглянул на меня замутненными старческими глазами.
– Ты ведь чужой в здешних краях?
– Да, я приехал с запада.
Это известие его не успокоило. Здешние жители привыкли воевать со всеми.
– Зачем же ты свернул с дороги? Чего тебе надобно здесь?
– Я прибыл по велению короля, дабы осмотреть крепостные стены.
– Опять?
Я удивленно взглянул на него, а он в сердцах вонзил посох в землю и голосом, дрожащим от гнева, произнес:
– Эта земля была нашей еще до короля и будет нашей, что бы он ни говорил! Почему он не хочет от нее отступиться?
– Мне кажется, что король не... – начал было я, но не договорил, осененный внезапной мыслью. – Ты говоришь: король? Но какой король?
– Мне его имя не ведомо...
– Мельвас? Или Артур?
– А кто его знает. Говорю тебе, я не ведаю его имени. Чего тебе здесь надо?
– Я прибыл от короля. По его велению...
– Это мы знаем. Чтобы снова возвести стены крепости, а потом отнять наш скот, убить наших детей и похитить наших женщин.
– Нет. Чтобы построить здесь твердыню и защищать ваш скот, ваших детей и женщин.
– До сих пор от этих стен нам проку не было.
Стало тихо. Старческая рука, державшая посох, дрожала. Приятно грели солнечные лучи. Конь мой осторожно пощипывая травку вокруг низкого, ползучего куста чертополоха, похожего на лежащее колесо. На розовую головку клевера села, трепеща крылышками, ранняя бабочка. Высоко взмыл жаворонок, заливаясь песней.
– Старик, – мягко сказал я. – При тебе здесь не было крепости. И при твоем отце тоже. Какие же стены стояли тут над водами, обращенные на север, юг и запад? И какой король их штурмовал?
Он молча смотрел на меня, старая голова его тряслась
– Это предание, господин, всего только предание. Дед рассказывал его мне. Что будто бы жили здесь люди, держали коров и коз, пасли их здесь на высоких тучных пастбищах, и ткали холсты, и пахали наверху свои пашни, а потом пришел король и согнал их вон по той дороге вниз, на дно долины, и там нашли они все могилу, широкую, как река, и глубокую, как пещера под холмом, куда вскоре и самого того короля положили на вечное упокоение, недолгим было его торжество.
– Под каким холмом его положили? Под Инис Витрином?
– Что ты! Разве перенесли бы они его туда? Там земля чужая. Летняя страна ей название, потому что это затопленная низина и просыхает только в разгар лета. Нет, они под этот вот холм нашли проход и там в пещере его похоронили, а заодно и всех, кто с ним тогда утонул. – Он вдруг тоненько захихикал. – Утонули посреди озера, а народ на берегу смотрел, и ни один не бросился спасать. Потому как это Великая Богиня его к себе забрала и с ним всех его доблестных капитанов. Кто бы стал ей мешать? Говорили, что лишь на третьи сутки отдала она его тело, и выплыл он тогда нагой, без меча и без короны. – Он кивнул и снова засмеялся скрипучим смехом.
– Так что твой король пусть лучше с Ней сначала поладит, ты ему передай.
– Непременно. А когда это было?
– Сто лет назад. Или двести. Почем мне знать?
Мы оба помолчали. Я обдумывал то, что сейчас услышал. Этот рассказ, я знал, сохранила народная память, перекладывая его с языка на язык, повторяя зимними вечерами у крестьянского камелька. Но он подтверждал то, что мне и самому было известно. Этот холм был укреплен с незапамятных времен. А король, о котором говорится в предании, мог быть каким-то кельтским вождем, которого изгнали из крепости римляне, или же, наоборот, римским полководцем, расположившимся лагерем в стенах завоеванной твердыни.
– Где вход внутрь холма? – нарушил я молчание.
– Какой еще вход?
– Ну, отверстие, через которое внесли в пещеру тело умершего короля.
– Почем мне знать? Есть под холмом пещера – вот и все, что я знаю. И бывает, ночью они оттуда снова выезжают. Сам видел. Летом, как луна всходит, показываются, а чуть начинает светать, убираются обратно. А иной раз случается, в бурную ночь рассвет подберется незаметно, и один который-нибудь из них припозднится обратно, подъедет, а уж вход-то заперт. И до новой луны блуждает он тогда один по склонам холма, дожидается, пока... – Он осекся и испуганно покосился на меня, подняв плечи. – Ты, говоришь, человек короля?
Я засмеялся.
– Не бойся меня, отец. Я не из ночных всадников. Я человек короля, это правда, но прислан живым королем, который снова отстроит здесь крепость и возьмет на себя заботу о вас, вашем скоте и ваших детях, и о детях ваших детей, и защитит вас от саксонского врага на юге. А тучные пастбища останутся за вами, в том я тебе ручаюсь.
На это он ничего не ответил. Только сказал, молча понежившись на солнышке и мелко тряся головой:
– А чего мне бояться? Короли всегда были и всегда будут. Экая диковина – король.
– Этот король еще будет всем в диковину.
Но он уже отвлекся. Он свистом подзывал к себе коров:
– Сюда, Черничка, сюда, Росинка! Чтобы король и приглядывал за нашей скотиной? За дурака, что ли, ты меня принимаешь? Ну, да Великая Богиня позаботится о своих. А он пусть лучше ублажит Богиню. – И замолк, чертя землю посохом и что-то невнятное бормоча себе под нос.
Я дал ему серебряную монету, как вознаграждают певца, исполнившего прекрасную песнь, взял под уздцы своего коня и повел к невысокому гребню, пересекавшему плоскую вершину холма.
3
Через несколько дней прибыли первые строители, начались работы по обмерам в разметке, а старший мастер закрылся со мной в главной мастерской, которую наскоро сколотили прямо на месте.
Искусный строитель и механик Треморин, обучавший меня когда-то в Бретани тайнам своего ремесла, уже несколько лет как умер. Главным механиком у Артура был теперь Дервен, с которым мы познакомились еще при Амброзии, во время перестройки Каэрлеона. Был он рыжебород и краснолиц, однако нрав имел совсем не в масть: он был молчалив до угрюмости и, если на него чересчур нажимать, мог выказать упрямство чисто ослиное. Но я знал его как многоопытного и умелого строителя, отличавшегося притом еще талантом управлять людьми: под его началом все работали споро и охотно. К тому же он и сам владел всеми строительными ремеслами и не гнушался при случае закатать рукава и выполнить, если требовалось срочно, любую тяжелую работу. Меня он признавал над собой, не ропща. Он относился к моему искусству с самым лестным для меня почтением.