— Приходится пускать в ход то, что есть в наличии, — ответил Неарх. — Главное — победить.
Командиры отдельных отрядов приказали разбивать лагерь и разослали вокруг разведывательные дозоры. Некоторые из этих дозоров, взойдя на вершину небольшой возвышенности, с которой открывался вид на юг, увидели на горизонте красные отблески пламени.
— Пожар! — воскликнул командир дозора. — Скорее, скачем, посмотрим!
— А вон там еще один! — крикнул кто-то из всадников.
— А на берегу — еще! — эхом откликнулся другой. Повсюду поднималось пламя.
— Что это может быть? — спросил третий.
Командир обвел взглядом объятое пламенем пространство. На обширном участке горизонта ночное небо посветлело от огня.
— Это персы, — ответил он. — Оставляют за собой выжженную землю, чтобы мы по пути не нашли ничего. Они хотят, чтобы мы умерли от голода и лишений. Поехали, проверим, — наконец решил он и погнал своего коня в направлении пожара.
Разведчики поскакали вперед и вскоре воочию смогли убедиться в том, о чем и так догадывались: повсюду, на равнине и вдоль насыпей у Евфрата, пылали деревни. Некоторые из разведчиков забрались на небольшие холмики из засохшей грязи и отчетливо видели, как на фоне неба над пожарами вздымаются столбы дыма и искр. Повсюду скакали всадники с факелами и зажженными головнями — это было страшное и впечатляющее зрелище.
— Возвращаемся назад, — приказал командир. — Мы и так много увидели.
Он натянул поводья и двинулся в направлении лагеря. Вскоре разведчики предстали перед Неархом и Гефестионом, чтобы доложить о случившемся. Но отблески пожаров на равнине уже можно было различить и из лагеря: горизонт покраснел, как будто на юге занималась заря.
— Урожай находился уже в амбарах — не осталось ни пшеничного, ни ячменного зернышка до самого Вавилона. Нужно срочно сообщить Александру! — воскликнул Гефестион.
Он вызвал гонца и немедленно отослал его в Тир.
Тем временем Александр закончил сборы пожитков и снаряжения, погрузил все на повозки и собрался на следующий день отправиться с побережья к Тапсакскому броду. А поскольку слухи о неизбежном выступлении распространились быстро, собралась многочисленная свита, которая всегда двигалась за войском и во время привалов разбивала свой лагерь чуть поодаль. Это были всевозможные торговцы, проститутки обоего пола, а также девушки из бедных семей, установившие постоянные отношения с солдатами и бросившие свои дома. Немало уже родили красивых детей со смуглой кожей, голубыми глазами и белокурыми волосами.
В тот же самый день, с наступлением вечера, к новому молу причалил македонский корабль и стал выгружать ясеневые и кизиловые древки для копий, сундуки с доспехами и разобранные стенобитные машины. Один из моряков сразу направился в старый город и спросил, где находится жилище Каллисфена.
Он нес на плече мешок, а когда подошел к указанной ему двери, то осторожно и коротко постучал.
— Кто там? — донесся изнутри голос Каллисфена.
Не ответив, человек постучал снова, и историк подошел открыть. Он обнаружил перед собой личность довольно крепкого телосложения, с густой бородой и черными курчавыми волосами. Пришелец поклонился ему.
— Меня зовут Гермократ, я солдат из охраны Антипатра. Меня послал Аристотель.
— Входи.
Во взгляде Каллисфена мелькнуло беспокойство.
Пришелец вошел и огляделся. У него была неуверенная походка человека, проведшего много времени на море, и он попросил позволения сесть. Каллисфен усадил его. Гость сразу снял с плеча мешок и положил на стол.
— Аристотель поручил мне отдать тебе вот это, — сказал он, достав железную шкатулку. — И еще это послание.
Историк взял письмо, продолжая с все возрастающим беспокойством рассматривать необычный предмет.
— Почему так поздно? Эта шкатулка должна была прибыть ко мне уже давно. А сейчас — не знаю…
Он пробежал письмо глазами. Оно было от Аристотеля, зашифрованное и без заглавия. Там говорилось:
Это средство вызывает смерть более чем через десять дней с симптомами, очень напоминающими симптомы тяжелой болезни. После использования уничтожь его. А если не используешь, уничтожь все равно. Ни за что не прикасайся к нему и не вдыхай запах.
— Я ждал тебя год назад, — повторил Каллисфен, с большими предосторожностями беря шкатулку.
— К сожалению, я встретил много препятствий. Мой корабль, гонимый сильным Бореем, многие дни носило по морю, пока не выбросило на пустынный берег Ливии. Я и мои товарищи по несчастью несколько месяцев странствовали, питаясь рыбой и крабами, пока не добрались до границ Египта, где мне сообщили о походе царя в святилище Амона. Оттуда все так же пешком мы добрались до одного порта в Дельте, где я нашел корабль, который тоже сбился с курса из-за северного ветра, и, наконец, я погрузился на борт, чтобы прибыть в Тир, где, как мне сказали, находится царь со своим войском и товарищами.
— Я вижу, ты мужественный и верный человек. Позволь же мне вознаградить тебя, — сказал Каллисфен, засунув руку в кошель.
— Я сделал это не ради вознаграждения, — ответил Гермократ, — но приму немного денег, поскольку у меня ничего не осталось и я не знаю, как мне добраться обратно в Македонию.
— Хочешь есть, пить?
— Я бы охотно что-нибудь съел. Надо сказать, пища на корабле была отвратительной.
Каллисфен положил доставленную ему шкатулку в свой личный сундук, запер его и вымыл руки в тазике, после чего выложил на стол хлеб, сыр, куски жареной рыбы и добавил оливкового масла и соли.
— Как поживает мой дядя?
— Хорошо, — ответил гость и вонзил зубы в хлеб, предварительно обмакнув кусок в масло и соль.
— Чем он занимался с тех пор, как мы виделись в последний раз?
— Он отправился из Миезы в Эги. В ненастную погоду.
— Значит, он продолжает свое расследование, — заметил Каллисфен, словно бы про себя.
— Что-что? — переспросил Гермократ.
— Ничего, ничего, — отозвался Каллисфен, покачав головой. Несколько мгновений он смотрел на своего гостя, который поглощал ужин с исключительным аппетитом, а потом задал еще один вопрос: — Известно что-нибудь об убийстве царя Филиппа? Я хочу сказать, какие слухи ходят по Македонии?
Гермократ перестал жевать и молча опустил голову.
— Можешь мне доверять, — сказал Каллисфен. — Это останется между нами.
— Говорят, что Павсаний сделал это по собственной инициативе.
Каллисфен понял, что Гермократ не хочет говорить, но также понял, что вопрос ему не понравился.
— Я дам тебе письмо для моего дяди Аристотеля. Когда ты отправляешься в Македонию?
— Как только найду идущий туда корабль.
— Хорошо. Завтра я отбываю вместе с царем. Ты можешь оставаться в этом доме, пока не найдешь корабль.
Он взял тростинку и начал писать.
Каллисфен Аристотелю: здравствуй!
Только сегодня, двадцать восьмого дня месяца боэдромиона [4] первого года перед сто двенадцатой олимпиадой, я получил то, что просил у тебя. Причины, по которой я просил это, больше нет, и потому я его уничтожу, чтобы не создавать ненужной опасности. Дай мне знать при первой же возможности, раскрыл ли ты что-нибудь касательно убийства царя, поскольку даже Зевс-Амон не захотел ответить на этот вопрос. Сейчас мы покидаем побережье, чтобы отправиться в глубь материка, и не знаю, увижу ли я снова море. Надеюсь, что ты пребываешь в добром здоровье.
Каллисфен посыпал папирус золой, стряхнул ее, свернул лист и вручил Гермократу.
— Завтра на рассвете я отбываю и потому прощаюсь с тобой сейчас.