- Так ты говоришь, что твоего отца посадили в Бастилию? - спросил наконец фермер.
- Да.
- За что же?
- За то, что он друг Лафайета и Вашингтона, за то, что он сражался за независимость Америки шпагой, а за независимость Франции пером, за то, что в Старом и Новом свете он известен как ненавистник тирании, за то, что он проклял Бастилию, где томятся несчастные узники... За все это туда заключили его самого.
- Когда?
- Шесть дней назад.
- А где его схватили?
- В Гавре, лишь только он сошел на берег.
- Откуда тебе это известно?
- Я получил от него письмо.
- Из Гавра?
- Да.
- И схватили его тоже в Гавре?
- В Лильбонне.
- Послушай, мальчуган, не дуйся на меня и расскажи мне толком все, что знаешь. Я клянусь тебе, что либо кости мои останутся гнить на площади Бастилии, либо отец вернется к тебе.
Себастьен взглянул на фермера и, видя, что тот говорит совершенно искренно, смягчился.
- Дело вот в чем, - сказал он, - в Лильбонне отец успел нацарапать карандашом на книге несколько слов:
«Себастьен, меня схватили и везут в Бастилию. Терпи, надейся и трудись.
Лильбонн, 7 июля 1789 года.
Р. S. Меня схватили, потому что я боролся за свободу.
Мой сын учится в коллеже Людовика Великого, в Париже. Умоляю того, кто найдет эту книгу, во имя человечности передать ее моему сыну; его зовут Себастьен Жильбер».
- И что произошло с книгой? - спросил Бийо, задыхаясь от волнения.
- Он вложил между страниц золотую монету, перевязал книгу шнурком и выбросил в окошко.
- И?..
- И ее нашел деревенский священник. Он выбрал самого крепкого юношу из своей паствы и сказал ему: «Оставь двенадцать франков своей голодающей семье, а Другие двенадцать франков возьми себе и ступай в Париж к бедному мальчугану, у которого отца схватили из-за того, что он слишком сильно любит народ». Юноша прибыл в Париж вчера в полдень, он отдал мне книгу отца - вот откуда я знаю, что отец арестован.
- Ну и дела! - сказал Бийо. - Я начинаю думать, что и среди священников попадаются неплохие люди. К несчастью, их очень мало. А где этот отважный юноша?
- Отправился вчера вечером в обратный путь; он надеется сберечь Для своих родных пять франков из двенадцати, которые взял на дорогу.
- Как это прекрасно, Жильбер, как это прекрасно! - сказал Бийо, плача от радости. - О, какой добрый у нас народ, ведь правда, Себастьен?
- Теперь вы знаете все.
- Да.
- Вы обещали вернуть мне отца, если я вам все расскажу. Я рассказал; подумайте, как сдержать слово.
- Я уже сказал, что спасу его или погибну. А теперь покажи мне книгу.
- Вот она, - отвечал мальчик, доставая из кармана «Общественный договор».
- А где письмо твоего отца?
- Вот здесь.
- Можешь не беспокоиться, - сказал Бийо, поцеловав строки, начертанные доктором. - Я иду в Бастилию, чтобы вернуть тебе отца.
- Несчастный! - сказал ректор, беря руки Бийо в свои.
- Можешь не беспокоиться, - сказал Бийо, поцеловав строки, начертанные доктором. - Я иду в Бастилию, чтобы вернуть тебе отца.
- Несчастный! - сказал ректор, беря руки Бийо в свои. - Как же вы проникнете к государственному преступнику?
- Захватив Бастилию, тысяча чертей! Несколько гвардейцев рассмеялись. В мгновение ока смех охватил всю толпу.
- Да что же такое эта Бастилия, скажите на милость? - взревел Бийо, окинув толпу сверкающим от ярости взглядом.
- Камни, - сказал один солдат.
- Железо, - сказал другой.
- И огонь, - добавил третий. - Берегитесь, старина, он жжется.
- Да, да, он жжется, - повторила устрашенная толпа.
- Ах вот как, парижане, - завопил фермер, - ах вот как! У вас есть кирки, а вы боитесь камней; у вас есть свинец, а вы боитесь железа, у вас есть порох, а вы боитесь огня! Трусливые парижане! Подлые парижане! Парижане, созданные, чтобы прозябать в рабстве! Тысяча дьяволов! Найдется здесь хоть один храбрый человек, который пойдет со мной и Питу на приступ королевской Бастилии?! Я - Бийо, фермер из Иль-де-Франс. За мной, вперед!
Отвага внушила Бийо самые возвышенные слова.
Толпа, трепеща от возбуждения, забурлила, закричала:
«На Бастилию! На Бастилию!»
Себастьен вцепился было в рукав Бийо, но тот мягко отстранил его.
- Дитя, - спросил он, - какое слово стоит последним в письме твоего отца?
- «Трудись», - отвечал Себастьен.
- В таком случае трудись здесь, а мы пойдем трудиться там. Только наш труд будет состоять в том, чтобы рушить и убивать.
Юноша ничего не ответил ни бросившемуся ему на шею Анжу Питу, ни фермеру; он стоял, закрыв лицо руками, а затем вдруг начал биться в таких сильных судорогах, что его пришлось унести в школьную больницу.
- На Бастилию! - крикнул Бийо.
- На Бастилию! - крикнул Питу.
- На Бастилию! - повторила толпа. И все двинулись в сторону Бастилии.
Глава 13
КОРОЛЬ ТАК ДОБР, КОРОЛЕВА ТАК ДОБРА
Теперь, с позволения читателей, мы расскажем об основных политических событиях, свершившихся незадолго до описанных выше событий в жизни французского двора.
Те, кто хорошо знают историю этой эпохи, а также те, кого история как она есть пугает, могут пропустить эту главу и перейти к следующей, где вновь пойдет речь о приключениях Бийо и Питу; что же до этой главы, то она адресована лишь умам требовательным и пытливым.
Вот уже год или два как нечто неслыханное, неведомое, нечто, пришедшее из прошлого и устремляющееся в будущее, носилось в воздухе.
То была революция.
Вольтер, приподнявшись на мгновение со своего смертного одра, разглядел в окружавшей его тьме сверкание ее зари.
Подобно Христу, в чьем уме она родилась, революция призвана была свершить свой суд над живыми и мертвыми.
«Когда Анна Австрийская стала регентшей, - говорит кардинал де Рец, - у всех на устах было только одно:
«Королева так добра!»
Однажды врач г-жи де Помпадур, Кенуа, живший в ее доме, увидел входящего к маркизе Людовика XV: помимо почтения, некое другое чувство охватило его с такой силой, что он побледнел и задрожал - Что с вами? - спросила г-жа дю Оссе.