Итак, мы познакомили вас с новыми действующими лицами, а теперь будем продолжать наш рассказ.
- А-а, вот и ты! Где же пропадал? - спросил учитель Асканио.
- Как - где? Ходил по вашему поручению, учитель.
- Все утро?
- Все утро.
- Признайся, ты слонялся в поисках приключений!
- Каких приключений, учитель? - пробормотал Асканио.
- Да откуда мне знать!
- Ах ты господи, до чего же вы бледны, Асканио! - воскликнула Скоццоне. - Вы, вероятно, не ужинали, господин бродяга?
- А ведь правда не ужинал! - отвечал юноша - Совсем позабыл.
- О, в таком случае я согласна с учителем!.. Подумайте только, Асканио не ужинал! Значит, он влюблен... Руперта! Руперта! Ужинать мессеру <Мессер - господин> Асканио, да поживей!
Служанка принесла яства, оставшиеся от ужина, и молодой человек накинулся на угощение. Да и как же ему было не проголодаться - ведь он столько времени простоял на открытом воздухе!
Скоццоне и учитель, улыбаясь, смотрели на юношу: она - с сестринским участием, он - с отцовской нежностью. Художник, сидевший в углу, поднял голову в тот миг, когда вошел Асканио; но он снова склонился над работой, как только Скоццоне поставила на место светильник, который схватила, когда побежала открывать дверь.
- Я же сказал вам, учитель, что весь день бегал по вашим делам, - промолвил Асканио. Он заметил, как лукаво и внимательно поглядывают на него ваятель и Скоццоне, и, очевидно, хотел перевести разговор на другую тему.
- По каким же делам ты бегал целый день?
- Да ведь вы сами сказали вчера, что освещение здесь не годится и что вам надобна другая мастерская.
- Разумеется.
- Я и нашел мастерскую.
- Ты слышишь, Паголо? - обратился учитель к художнику.
- Что вы сказали, учитель? - произнес тот, снова поднимая голову.
- А ну-ка, прекрати рисовать да иди сюда! Послушай, что рассказывает Асканио. Он нашел мастерскую!
- Извините, учитель, но мне и отсюда слышно каждое слово моего друга Асканио. Мне хотелось бы закончить набросок. Право, тут нет греха - раз ты благоговейно выполнил долг христианина в воскресенье, займись на досуге кое-какими полезными делами: работать - значит молиться.
- Друг мой, Паголо, - заметил, покачав головой, учитель скорее грустным, нежели сердитым тоном, - поверь мне: лучше бы ты работал неусидчивее и постарательнее на неделе и развлекался, как наши добрые товарищи, в воскресенье. А ты лодырничаешь в будни и лицемерно стараешься отличиться, выказывая столько рвения в праздничные дни. Но ты сам себе господин, поступай, как тебе заблагорассудится... Ну, рассказывай, Асканио, сынок, - продолжал он, и в его голосе прозвучали бесконечная нежность и задушевность, - что ты нашел?
- Нашел чудесную мастерскую.
- Где же?
- Знаете ли вы Нельский замок?
- Превосходно знаю. То есть я проходил мимо, а заходить не доводилось.
- Но снаружи он вам нравится?
- Еще бы, черт возьми! Но...
- Что - но?
- Но разве он не занят?
- Занят парижским прево, господином Робером д'Эстурвилем. Прево завладел замком, не имея на то никакого права.
Прево завладел замком, не имея на то никакого права. Кроме того, для успокоения совести мы можем ему оставить Малый Нельский - там, кажется, живет кто-то из его родственников - и удовольствоваться Большим Нельским замком со всеми его дворами, лужайками, залами для игры в шары и мяч.
- Там есть зал для игры в мяч?
- Получше, чем зал Санта-Кроче во Флоренции.
- Клянусь Бахусом <Бахус (греч, миф.) - бог вина и веселья.>, это моя любимая игра! Ты же знаешь, Асканио.
- Знаю. И, кроме того, учитель, замок превосходно расположен: сколько там воздуха, и какого воздуха - деревенского! Не то что здесь, в этом отвратительном закоулке - ведь мы тут плесневеем, солнца не видим. А там с одной стороны Пре-о-Клер, с другой - Сена и король, король в двух шагах в своем Лувре.
- Кому же принадлежит этот волшебный замок?
- Кому? Черт возьми, королю!
- Королю?.. Повтори-ка, что ты сказал: Нельский замок принадлежит королю?
- Именно ему. Остается одно - узнать, согласится ли король пожаловать вам это великолепное угодье.
- Кто - король? Как его зовут, Асканио?
- Франциск Первый, конечно.
- А это значит, что через неделю Нельский замок будет моим.
- Но парижский прево, пожалуй, разгневается.
- А мне какое дело!
- А если он не захочет уступить по доброй воле?
- Не захочет? Как меня зовут, Асканио?
- Бенвенуто Челлини, учитель.
- А это значит, что ежели достойный прево не захочет по своей воле отступиться от замка, то его заставят силой... Ну, а теперь пора спать. Поговорим обо всем завтра. Утро вечера мудренее.
И по знаку учителя каждый ушел на покой, кроме Паголо, который еще некоторое время работал, сидя в углу; но, как только ученик решил, что все улеглись, он встал, осмотрелся, подошел к столу, налил полный бокал вина и, мигом осушив его, тоже отправился спать.
Глава 2
Золотых дел мастер XVI века
Да позволят нам читатели, раз уж мы нарисовали портрет Бенвенуто Челлини и упомянули его имя, углубить чисто литературную тему нашего повествования и сделать небольшое отступление, рассказав об этом необыкновенном человеке, вот уже более двух месяцев жившем во Франции, ибо ему суждено стать, о чем легко догадаться, одним из главных персонажей книги.
Однако сначала скажем несколько слов о том, что представлял собой ювелир XVI века.
Есть во Флоренции мост, называемый Старым мостом. Он еще и поныне застроен домами; в этих домах помещались мастерские золотых и серебряных изделий.
Правда, то не были изделий в современном понимании: выделка Золотых и серебряных вещей в наши дни - ремесло; прежде это было искусство.
Потому-то и не было на свете ничего чудеснее этих мастерских или, вернее, предметов, их украшавших; были там округлые ониксовые кубки, опоясанные извивающимися драконами, - сказочные чудовища вздымали головы, простирали лазурные крылья, усыпанные золотыми звездами, и, разинув огнедышащие пасти, грозно смотрели друг на друга своими рубиновыми глазами. Были там агатовые кувшины, увитые веткой плюща, - изгибаясь в виде ручки, она закруглялась над самым горлышком; а в изумрудной листве скрывались чудесные райские птицы, покрытые эмалью; они были совсем как живые, так и казалось, что вот-вот запоют. Были там урны из ляпис-лазури, над ними свешивали головки, словно собираясь утолить жажду, две ящерицы, вычеканенные так искусно, что всякому, кто глядел на их переливчатые золотые спинки, чудилось, будто чуть слышный шорох вспугнет ящериц и они укроются в трещине на стене.