– Я был в Париже в то время, когда произошел скандал с Барделисом.
Я быстро взглянул на него.
– Вы тогда познакомились с ней? – как можно незаинтересованнее спросил я.
– Да. Я пользовался доверием Барделиса, и однажды после вечеринки в его особняке – одной из тех, на которых блистают самые остроумные люди
Парижа, – он спросил меня, не смогу ли я сопровождать его в Лувр. Мы поехали. На нас были маски.
– А, – сказал я с видом человека, который вдруг понял, о чем идет речь, – и в этой маске вы встретились с герцогиней?
– Вы абсолютно правы. Ах, сударь, вы были бы очень удивлены, если бы я рассказал вам все, что видел той ночью, – сказал он с важным видом и
бросил быстрый взгляд на мадемуазель, пытаясь определить, насколько глубоко она поражена этими картинками его порочного прошлого.
– Нисколько не сомневаюсь в этом, – сказал я и, вспомнив о его богатом воображении, подумал, что он действительно мог бы рассказать самые
удивительные вещи об этом эпизоде. – Но если я вас правильно понял, все это происходило во время того скандала, о котором вы говорили?
– Скандал разразился через три дня после нашего маскарада. Он был неожиданностью для большинства людей. Что касается меня, – из того, что мне
говорил Барделис, – я и не ожидал ничего другого.
– Простите, шевалье, но сколько же вам лет?
– Странный вопрос, – сказал он, нахмурив брови.
– Возможно. Но может быть, вы ответите на него?
– Мне двадцать один, – сказал он. – И что из этого?
– Вам двадцать, mon cousinnote 33, – поправила его Роксалана.
Он обиженно посмотрел на нее.
– Ну да, двадцать! Это так, – неохотно согласился он и снова спросил: – Что из этого?
– Что из этого, сударь? – повторил я. – Вы простите меня, если я выражу удивление по поводу вашего раннего развития и поздравлю вас с этим?
Он еще больше нахмурил брови и густо покраснел. Он чувствовал, что где то его ожидает ловушка, но пока не мог понять, где.
– Я не понимаю вас.
– Подумайте, шевалье. Со времени того скандала прошло десять лет. Следовательно, во время вашей вечеринки с Барделисом и остряками Парижа,
тогда, когда вы были доверенным лицом Барделиса и он в маске отвез вас в Лувр, во время вашего знакомства с герцогиней Бургундской вам было
всего десять лет. Я никогда не был высокого мнения о Барделисе, но если бы вы не сказали мне об этом сами, я бы вряд ли подумал, что он такой
гнусный развратник и растлитель молодежи.
Он покраснел до корней волос. Роксалана рассмеялась.
– Мой кузен, мой кузен, – воскликнула она, – великие мира сего рано начинают свою карьеру, не так ли?
– Господин де Лесперон, – сказал он сухо, – должен ли я понимать что вы учинили мне этот допрос с целью подвергнуть сомнению мои слова?
– Но разве я сделал это? Разве я усомнился в ваших словах? – кротко спросил я.
– Так я понял.
– Значит, вы поняли неправильно. Уверяю вас, ваши слова не вызывают ни малейшего сомнения. А сейчас, сударь, прошу вас, будьте милосердны,
давайте поговорим о чем нибудь другом. Я так устал от этого несчастного Барделиса и его проделок. Возможно, он в моде в Париже и при дворе, но
здесь одно его имя оскверняет воздух. Мадемуазель, – я повернулся к Роксалане, – вы обещали дать мне урок цветоводства.
– Пойдемте, – сказала она и, будучи очень умной девушкой, тотчас же принялась рассказывать об окружающих нас кустарниках.
Так мы предотвратили грозу, которая вот вот должна была разразиться. Тем не менее некоторый вред мне это принесло, хотя и пользу тоже.
Тем не менее некоторый вред мне это принесло, хотя и пользу тоже.
Поскольку, унизив шевалье де Сент Эсташа в глазах единственной женщины, перед которой он мечтал бы блистать, и приобретя врага в его лице, я в
то же время протянул некую ниточку между Роксаланой и мной, когда унизил этого глупого шута, чье бахвальство давно уже утомило ее.
Глава VII ВРАЖДЕБНОСТЬ СЕНТ ЭСТАША
В последующие дни я много общался с шевалье де Сент Эсташем. Он был частым гостем в Лаведане, и причину его визитов было нетрудно угадать. Что
касается меня, он не нравился мне – я невзлюбил его с той минуты, как только увидел его, а поскольку ненависть так же, как и любовь, очень часто
бывает взаимной, шевалье отвечал мне тем же. Постепенно наши отношения становились все более прохладными, и к концу недели они стали настолько
враждебными, что Лаведан решил поговорить со мной об этом.
– Остерегайтесь Сент Эсташа, – предупредил он меня. – Вы слишком откровенно выражаете неприязнь друг к другу, и я прошу вас быть осторожнее. Я
не доверяю ему. Он без энтузиазма относится к нашему делу, я это беспокоит меня, поскольку он может причинить большой вред, если захочет. Только
поэтому я терплю его присутствие в Лаведане. Честно говоря, я боюсь его, и я бы советовал вам относиться к нему так же. Этот человек – лжец,
хотя и хвастливый лжец, а лжецы всегда приносят зло.
В его словах была неоспоримая истина, но следовать его совету было не так то просто, особенно человеку в таком необычном положении, как мое. В
общем то, у меня было мало причин бояться, что шевалье причинит мне какое нибудь зло, но я был вынужден подумать о том зле, которое он может
причинить виконту.
Несмотря на растущую неприязнь, мне часто приходилось встречаться с шевалье. Причина заключалась конечно же в том, что где бы ни находилась
Роксалана, там были и мы оба. Но у меня было одно преимущество, которое и порождало его злобу, основанную на ревности: в то время, как он был
лишь ежедневным посетителем Лаведана, я находился там постоянно.
Мне трудно описать, какую пользу принесло мне мое пребывание в Лаведане. С того момента, как я впервые увидел Роксалану, я понял, насколько был
прав Шательро, утверждая, что я никогда не знал настоящей женщины. Это было действительно так. Те, которых я знал и по которым оценивал
противоположный пол, по сравнению с этим ребенком не имели никакого права на звание женщины. Добродетель была для меня пустым звуком; невинность
– синонимом невежества; любовь – легендой, красивой сказкой для детей. В обществе Роксаланы де Лаведан все эти циничные понятия, основанные на
малоприятном опыте юности, разбились вдребезги, и на поверхность всплыла вся их ошибочность. Постепенно я поверил в любовь, над которой так
долго насмехался, и совершенно потерял голову, как какой нибудь неоперившийся юнец в своей первой amournote 34.
Dame!note 35 Со мной происходили совершенно невероятные вещи – у меня учащался пульс и менялся цвет лица при ее приближении; я краснел от ее
улыбки и бледнел, когда она была недовольна; в голове у меня роились рифмы, а душа была настолько порабощена, что я знал – если я не смогу
завоевать ее, я умру от тоски.
Прекрасное настроение для человека, который побился об заклад, что завоюет сердце девушки и женится на ней. Проклятое пари – как я сожалел о нем
в эти дни в Лаведане! Как я проклинал Шательро, этого хитрого, изощренного обманщика! Как я проклинал себя за недостаток чести и благородства,
за то, что я так легко позволил себя втянуть в такое отвратительное предприятие! Когда я вспоминал об этом пари, меня охватывало отчаяние.