Я великий магистр ордена Святого Иакова: если вам известен более достойный человек, я готов уступить ему эту должность. Дон Педро молчал.
– Я отвоевал Коимбру у мавров и сижу там как в моем владении. Никто не имеет права на мой город. Хотите, мой брат, я отдам вам Коимбру, это хороший порт.
Дон Педро и на сей раз промолчал.
– У меня есть небольшая армия, – продолжал дон Фадрике, – но я набрал ее с вашего позволения. Хотите, я отдам вам моих солдат, чтобы они сражались против ваших врагов.
Дон Педро продолжал хранить молчание.
– В моих руках лишь собственность, что принадлежит моей матери Элеоноре де Гусман, и богатства, которые я отнял у мавров. Брат мой, хотите я отдам вам свои деньги?
– Мне не нужны ни твоя должность, ни твой город, ни твои солдаты, ни твое богатство! – вспылил дон Педро, не в силах больше сдерживаться, видя спокойствие молодого человека. – Мне нужна твоя голова.
– Моя жизнь, как и все, что я имею, принадлежит вам, мой король, и я не намерен держаться ни за нее, ни за свои богатства. Но зачем вам моя голова, если мое сердце невинно?
– Невинно?! – закричал дон Педро. – А тебе известна француженка по имени Бланка Бурбонская? [72]
– Я знаю француженку, которую зовут Бланкой Бурбонской, и почитаю ее как мою королеву и мою сестру.
– Прекрасно! Так вот, я хотел тебе сказать, что та, которую ты считаешь твоей королевой и твоей сестрой, – враг твоего брата и твоего короля.
– Сир, если вы называете врагом человека, которого вы оскорбили и который хранит в сердце воспоминание об этом оскорблении, – возразил великий магистр, – то особа, о коей вы говорите, может быть, и является вашим врагом. Но, право слово, это все равно, как если бы вы считали своим врагом раненную вашей стрелой газель, что убегает от вас.
– Я называю моим врагом всякого, кто восстанавливает против меня мои города, а эта женщина подняла против меня Толедо. Я называю моим врагом всякого, кто вооружает моих братьев против меня, а эта женщина вооружила против меня моего брата, но не Энрике – честолюбца, как ты его сейчас назвал, а моего брата дона Фадрике, лицемера и кровосмесителя.
– Брат мой, клянусь вам…
– Не клянись, ты нарушишь клятву.
– Брат мой…
– А это тебе известно? – спросил дон Педро, доставая из охотничьей сумки Фернана письмо великого магистра.
Увидев это письмо, подтверждавшее, что Фернан был убит, это попавшее в руки короля доказательство его любви, великий магистр почувствовал, как его оставляют последние силы. Он преклонил колено перед доном Педро и стоял так некоторое время, склонив голову под тяжестью несчастий, которые он предвидел. Шепот пробежал по группе изумленных придворных, находившихся на другом конце галереи; Фадрике, на коленях перед братом, явно умолял о чем-то своего короля; если он упрашивал короля – значит, он виновен; придворные даже помыслить не могли, что дон Фадрике мог бы просить за другого человека.
– Сеньор, призываю в свидетели Бога, – сказал дон Фадрике, – что я не виновен в том, в чем вы обвиняете меня.
– Скоро ты сам скажешь Богу об этом, – ответил король, – потому что я тебе не верю.
– Моя смерть смоет пятно позора, – сказал великий магистр. – И тогда выяснится, что я не замешан в преступлении.
– Не замешан?! – взревел дон Педро. – Ну а что ты на это скажешь?
И в порыве ярости король наотмашь ударил по лицу брата письмом, которое дон Фадрике написал Бланке Бурбонской.
– Хорошо, – отпрянул назад дон Фадрике. – Убейте меня, но не оскорбляйте! Мне давно известно, что мужчины превращаются в трусов, живя в окружении льстецов и рабов!.. Ты трус, король! Ведь ты посмел оскорбить пленника!
– Ко мне! – вскричал дон Педро.
– Стража, ко мне! Взять его и казнить!
– Не спеши, – перебил его дон Фадрике, величественно вытянув руку и останавливая брата. – Твою ярость сдержит то, что я тебе скажу. Ты заподозрил невинную женщину и оскорбил короля Франции своим подозрением, но оскорбить Бога не в твоей власти. Поэтому перед тем, как ты казнишь меня, я хочу помолиться, мне нужен час для беседы с небесным Повелителем. Я ведь не мавр какой-нибудь!
Дон Педро почти обезумел от гнева. Однако он сдержался, потому что вокруг были люди.
– Ладно, даю тебе этот час, – сказал он. – Ступай!
Все свидетели этой сцены похолодели от ужаса. Глаза короля пылали, но и взгляд великого магистра метал молнии.
– Будь готов через час! – крикнул вслед ему дон Педро, когда дон Фадрике выходил из комнаты.
– Будь спокоен, для тебя я все равно умру слишком рано, ведь я невинен, – ответил молодой человек.
Целый час он провел в своей комнате наедине с Господом, и никто его не беспокоил; когда час прошел, а палачи так и не явились, он вышел на галерею и крикнул:
– Ты заставляешь меня ждать, дон Педро, час прошел. Вошли палачи.
– Какой смертью я должен умереть? – спросил дон Фадрике.
Один из палачей вытащил меч.
Фадрике внимательно осмотрел его, пальцем попробовал остроту лезвия.
– Возьмите мой, – предложил он, вынимая из ножен меч, – он острее. Солдат взял этот меч.
– Когда вы будете готовы, великий магистр? – осведомился он.
Великий магистр жестом попросил солдат подождать, подойдя к столу, написал несколько строк на пергаменте, свернул его и зажал в зубах.
– Что это за пергамент? – спросил солдат.
– Талисман, делающий меня неуязвимым, – ответил дон Фадрике. – Руби скорее, я не боюсь тебя.
Молодой граф, подняв свои длинные волосы на затылок, обнажил шею и, сложив руки, с улыбкой на губах опустился на колени.
– Ты веришь в силу талисмана? – тихо спросил другой солдат у державшего меч.
– Сейчас посмотрим, – ответил тот.
– Руби! – приказал Фадрике.
Меч блеснул в руках палача; лезвие сверкнуло как молния, и голова великого магистра, снесенная одним ударом, покатилась по полу.
И в эту самую секунду жуткий вой разнесся под сводами дворца.
Король, который подслушивал у двери, в испуге убежал. Палачи кинулись прочь из комнаты. На месте остались лишь лужа крови, отрубленная голова и пес, который, выбив дверь, лег рядом с бренными останками хозяина.
IX. Как к Бастарду де Молеону попала записка, за которой он приехал
На охваченный тревогой дворец опустились первые вечерние тени, серые и зловещие. Мрачный и встревоженный дон Педро укрылся во внутренних покоях, боясь оставаться по соседству с комнатой, где лежал труп брата. Сидящая рядом Мария Падилья плакала.
– Почему же вы плачете, сеньора? – вдруг ехидно спросил король. – Разве вы не добились того, чего страстно желали? Вы требовали от меня смерти вашего врага и теперь должны быть довольны – его нет!
– Государь, может быть, я в минуту женской гордыни, в порыве безумного гнева и пожелала этой смерти, но Бог простит меня за то, что подобное желание однажды закралось в мое сердце! – возразила Мария. – Я могу поклясться, что никогда не требовала этой смерти.
– Ха-ха-ха, все женщины одинаковы! – вскричал дон Педро. – Пылкие в желаниях, робкие в действиях, они всегда хотят всего, но не смеют ни на что решиться. Когда же находится человек, достаточно безумный, чтобы уступить их желаниям, они говорят, что даже не думали об этом.
– Государь, во имя Неба! Никогда не говорите мне, что ради меня вы пожертвовали братом! – умоляла Мария. – Эта смерть станет моей мукой в земной жизни и вечно будет терзать меня в жизни иной… Прошу вас, скажите правду, признайтесь, что принесли его в жертву ради своей поруганной чести. Я не хочу, вы слышите, не желаю, чтобы вы бросили меня, не сказав, что не я толкнула вас на убийство!..