Поняв, что заговор сорван, Барбареско и всем остальным не оставалось ничего иного, как бежать из города. Разве не так?
Но мадонна Дионара с сомнением покачала головой.
– Если маркиз Теодоро вознамерился уничтожить вашего брата, то такой поворот событий расстраивает все его замыслы; и Белларион, будь он тем, кем
вы считаете его, должен был во всеуслышание заявить на суде о существовании заговора. Почему тогда он промолчал об этом?
– Я не знаю, – призналась принцесса. – Нельзя сказать ничего определенного о намерениях регента до тех пор, пока они не станут для всех
очевидны. И я уверена, что здесь далеко не все так просто, как может показаться. Разве ты не заметила взгляды, которыми обменялись маркиз
Теодоро и этот мошенник? Разве ты не обратила внимания, что мессер Алипранди вмешался лишь после того, как регент что то прошептал ему на ухо?
– Не понимаю, чем ему поможет заступничество Алипранди, если он не тот, за кого выдает себя.
– Он может быть кем угодно, – с нескрываемым презрением сказала принцесса Валерия. – Для меня это уже не имеет значения. Но я рискну высказать
пророчество: мы никогда более не увидим в суде мессера Беллариона – ему любыми способами помогут бежать.
Глава XIV. ПОБЕГ
Итак, Беллариона снова отправили в тюрьму, но на этот раз не в общую камеру, которую в предыдущую ночь он разделял вместе с другими несчастными,
а в устроенную в крепостной стене крохотную каморку с зарешеченным окном, выходившим на зеленую плодородную Ломбардскую равнину. Именно туда
часом позже прибыл маркиз Теодоро собственной персоной, рассчитывая узнать, что же на самом деле произошло у синьора Барбареско. Нимало не
смущаясь, Белларион лгал регенту в лицо столь же ловко, как совсем недавно делал это в суде, но на этот раз его слова были ближе к истине.
По возвращении из дворца, как сообщил он маркизу Теодоро, его подвергли обстоятельному допросу и, обвинив в двойной игре, связали и заперли на
чердаке дома Барбареско. Граф Спиньо, беспокоясь за его жизнь, попытался освободить его, но конспираторы были начеку, – когда он и граф Спиньо
спускались вниз по лестнице, на них неожиданно набросились синьор Барбареско и его сообщники. Бедный граф был убит, а ему, Беллариону, удалось с
трудом отбиться от нападавших и закрыться в одной из комнат, из которой он впоследствии спасся через окно.
– Вероятно, графа Спиньо уже давно подозревали, – так закончил Белларион свое повествование. – Теперь то я догадываюсь, что он тоже был вашим
агентом. Но, по крайней мере, нам удалось расстроить заговор, заговорщики бежали, и ваше высочество может больше не опасаться за свою жизнь.
– Не опасаться! – неприязненно рассмеялся маркиз Теодоро и угрожающе нахмурился. – Ваша оплошность свела на нет все, что могло бы действительно
обезопасить меня.
– Помилуйте, ваше высочество, в чем же я оплошал? Вероятно, мне следовало выложить на суде всю правду…
– Вы представляете себе, как бы это все выглядело? – сердито прервал его регент. – Я сначала уединяюсь в своем кабинете с каким то никому не
известным бродягой, а затем даже приглашаю его во дворец. Пускай я делал это ради того, чтобы разоблачить, но ведь можно заявить, что моей целью
было сфабриковать улики против моего племянника. Как я смогу доказать обратное, когда граф Спиньо мертв, а Барбареско и его друзья исчезли? Не
забывайте, в Монферрато у меня немало врагов помимо этих беглецов, и они будут рады воспользоваться любой моей оплошностью.
На мгновение Беллариону показалось, что маркиз запутался в своих собственных хитростях.
– Но разве побег Барбареско не подтверждает мой рассказ? – тихо спросил он.
– Если кому нибудь вздумается опровергнуть его, никто уже не поверит слову такого проходимца, как вы. И как тогда буду выглядеть я, доверившийся
вам?
– Мне кажется, что ваше высочество чересчур перестраховывается, – ответил Белларион. – В конце концов лишь чистосердечное признание позволит мне
спасти свою шею.
Маркиз Теодоро холодно взглянул на Беллариона, и тот почувствовал, как по спине у него пробежал озноб. Он начал наконец то понимать, что регент
меньше всего хотел расследования, в ходе которого могло выясниться, что не кто иной, как сам маркиз Теодоро инспирировал этот заговор, используя
сначала графа Спиньо, а затем и Беллариона.
– Какое значение имеет ваша шея? – медленно проговорил маркиз.
– Для меня – немалое, ваше высочество, хотя вы можете быть иного мнения.
– Вы становитесь помехой, друг мой, – усмехнулся его высочество, и взгляд его бледно голубых глаз стал еще жестче. – Да, именно помехой,
– повторил он. – Герцог Джангалеаццо не стал бы долго возиться с вами. Он давно бы свернул шею, обремененную чересчур большой ответственностью.
Благодарите Бога, что я не Джангалеаццо.
С этими словами он снял с левой руки плащ и извлек из его складок длинную веревку и два крепких напильника.
– Вы сможете вылезти наружу, если перепилите один из прутьев, – сказал он. – Идите своей дорогой и никогда больше не пересекайте границу
Монферрато. В противном случае вас повесят без суда и следствия – это я вам гарантирую.
– Можете ни о чем не беспокоиться, ваше высочество, – поспешил ответить ему Белларион. – Вам не придется пожалеть об оказанном мне доверии.
– Наглец, как ты смеешь так со мной разговаривать? – воскликнул регент, смерил Беллариона презрительным взглядом и, повернувшись на каблуках,
поспешно вышел из камеры.
На другой день весь город был взбудоражен известием о побеге заключенного из тюрьмы. Жители Касале высказывали самые фантастические
предположения на этот счет, но лишь одно из них было настолько невероятным, что соответствовало действительности.
– Ну вот, – сказала принцесса Валерия своей преданной Дионаре, – разве мое пророчество не сбылось?
Но глаза ее смотрели грустно, и в голосе отнюдь не звучала нотка радости, которую обычно испытывает человек, сумевший угадать будущее.
А в это время Белларион уже брел по территории соседнего государства – Милана, однако все его мысли, невзирая ни на какие запреты и границы,
оставались в Монферрато, с принцессой Валерией. «В ее глазах я мошенник, шпион и обманщик, – размышлял он, – но разве это удивительно – ведь она
не знает, почему погиб Спиньо; впрочем, пускай считает меня кем хочет – самое главное, что она и ее брат сейчас в безопасности».
Эту ночь он провел в гостинице «Кандия», расплатившись за ночлег из той суммы в пять дукатов, которую она дала ему на непредвиденные расходы.
«Когда нибудь я верну ей долг сполна», – подумал он, отдавая деньги хозяину.
Раннее утро застало его уже на дороге, ведущей в Павию, но с каждой пройденной милей он все больше убеждался, что служение музам в значительной
мере потеряло для него свою привлекательность. Он пришел к выводу, что его прежние воззрения на жизнь и на место, которое в ней занимают
абстрактные науки, сильно поколеблены, а его еретический силлогизм, казавшийся ему неопровержимым, рухнул при первом же столкновении с
реальностью. По крайней мере, богословы не ошибались в том, что в мире действительно существует зло, пускай не как эквивалент греха – на этот
счет у него пока еще оставались сомнения, – но, вполне возможно, как движущая сила, в значительно большей степени влияющая на судьбы людей, чем
обычно пассивное добро, чье могущество проявляется в лучшем случае через сопротивление злу и победу над ним.