Я здесь хозяин. Я – герцог. Постарайтесь не забывать об этом.
– Вероятно, я забыл. Но, быть может, это к лучшему? – ровным, чуть насмешливым тоном ответил наместник. – И кроме того, меня позвало сюда
чувство отцовского долга, не менее сильное, чем всякое другое. Я слышал, что пленник, над которым вы решили позабавиться, объявил меня своим
отцом.
– Вы слышали это? Но от кого?! – с угрозой в голосе воскликнул герцог.
– Разве все упомнишь? Во дворце ведь полно сплетников. Впрочем, это не имеет значения. Мне хотелось бы знать, было ли известно вам об этом или
нет?
Последние слова прозвучали неожиданно сурово и требовательно. Так разговаривать мог только хозяин, человек, держащий в руке плетку. После этого
не могло остаться сомнений, что весь гнев и все угрозы молодого герцога являлись лишь отчаянной попыткой самообороны.
– Клянусь костями святого Амброджо! Разве вам не сказали, что он убил трех моих собак и околдовал остальных?
– Он, вероятно, околдовал и вас, синьор герцог. Трудно иначе объяснить ваше обхождение с ним после того, как вы узнали, чьим сыном он назвался.
– Разве это не мое право? Разве я не повелитель жизни и смерти в своих владениях!
Темные глаза Фачино Кане угрожающе сверкнули.
– Вы… – начал было он, но осекся и повелительно махнул рукой Скуарче. – Убирайся – и твои шакалы – тоже.
– Их ждет тут дело, – напомнил ему герцог.
– Считайте его уже законченным.
– О Боже! Да вы наглеете с каждым днем, Фачино.
– Ваше мнение может измениться, когда они уйдут, – Фачино сурово взглянул в блеклые, навыкате глаза герцога, и тот, не выдержав взгляда, опустил
голову.
– Убирайтесь вон, вы слышали! – угрюмо бросил он слугам, признавая свое поражение.
Дождавшись, когда они ушли, Фачино обратился к герцогу со словами увещевания:
– Ваше высочество придает чересчур большое значение всему, что связано с его собаками. И развлечения, которые вы себе позволяете с ними, столь
же отвратительны, сколь опасны. Я уже предупреждал ваше высочество и сделаю это еще раз: остерегайтесь, как бы вашу глотку не перегрызли в самом
Милане.
– Мне? В Милане? – чуть не задохнулся от изумления герцог.
– Именно вам, возомнившему себя повелителем жизни и смерти. Не забывайте: герцог Миланский отнюдь не то же самое, что Господь Бог. – Затем он
несколько сбавил тон: – Я слышал, вы охотились сегодня за Франческо да Пустерлой.
– А этот плут, назвавший себя вашим сыном, пытался спасти его и убил трех моих лучших псов.
– Он пытался оказать вам услугу, синьор герцог. Для вас было бы лучше, если бы Пустерла улизнул. Вы можете чувствовать себя в относительной
безопасности, устраивая охоту на воров, убийц и насильников либо гоняясь за бедолагами, виновными только в своей нищете. Но, спуская собак на
сына знаменитого синьора, вы ходите по краю пропасти.
– Да неужели? Мои гончие не знали отдыха, пока Пустерла был жив. Я никогда не забуду, что моя мать умерла в Монце, где кастеляном note 59 был
Пустерла. Ходят слухи, что именно он отравил ее.
Фачино многозначительно посмотрел на герцога, и краска гнева сошла с лица последнего.
– Черт побери… – начал было он, но Фачино не дал ему закончить.
– Юноше, убившему ваших собак, ничего не было известно об этом. Я уверен, что он даже не предполагал, кто возглавляет эту жуткую охоту. Он видел
только, как человека травили собаками. Клянусь вам, синьор герцог, на его месте я поступил бы точно так же, и дай Бог, чтобы у меня хватило
мужества совершить столь благородный поступок.
Кроме того, он сказал вам, что его имя – Кане, – тут в его голосе появились стальные нотки. – Раз
уж вам так нравится, ваше высочество, рискните поохотиться за Пустерлой, но не смейте травить Кане, не предупредив сперва об этом меня.
Он сделал паузу. Герцог, с трудом понимая, что к чему, молча стоял, терзаемый гневом и стыдом. Фачино повернулся к Беллариону, всем своим видом
выказывая откровенное презрение к деградировавшему сыну великого Джангалеаццо.
– Пошли, мой мальчик, – чуть насмешливо произнес он. – Его высочество отпускает тебя. Надевай свою тунику и иди за мной.
Не сомневаясь, что ускользнул от Сциллы лишь для того, чтобы потерпеть крушение у Харибды note 60, Белларион машинально натянул на себя
лохмотья, в которые превратилось его платье, и последовал за графом Бьяндратским вон из камеры.
Они молча поднялись по узкой каменной лестнице в просторную комнату, увешанную роскошными фламандскими гобеленами и ярко освещенную огромными
свечами, горевшими в массивных позолоченных подсвечниках. Фачино велел слугам оставить их наедине, неторопливо оглядел Беллариона, являвшего
собой, надо сказать, весьма плачевное зрелище в его изодранной тунике, сквозь которую местами просвечивало голое тело, и уселся в кресло,
оставив юношу стоять.
– Итак, ты набрался храбрости назваться моим сыном, – полуутвердительно полувопросительно произнес Фачино. – Похоже, моя семья начинает
увеличиваться. Что ж, тебе повезло с отцом. Теперь тебе остается только сообщить мне имя женщины, удостоившейся чести быть твоей матерью.
– Синьор, я буду откровенен с вами, – ответил Белларион. – Под угрозой неминуемой гибели я был вынужден преувеличить близость наших родственных
отношений.
– Вот как? – удивленно поползли вверх густые брови Фачино. – И насколько сильно ты их преувеличил?
– Я – всего лишь ваш приемный сын.
– Ну уж нет, это явное вранье, – нахмурился Фачино, и от его ироничного настроения не осталось и следа. – У меня мог объявиться внебрачный сын,
о существовании которого мне было неизвестно. Такое иногда случается. Я был молод и не всегда воздержан, когда дело доходило до поцелуев. Но
разве можно усыновить чужого ребенка, ничего не зная об этом?
– Это я выбрал вас в приемные отцы, – смело ответил Белларион и, пытаясь смягчить дерзость своих слов, поспешил добавить: – Подобно тому, как мы
выбираем себе небесного покровителя, так и я сделал свой выбор в минуту смертельной опасности, когда мне грозили пытки и смерть, когда,
доведенный до отчаяния, я увидел свой единственный шанс спастись лишь в том, чтобы назваться вашим сыном…
Наступила пауза, в продолжение которой Фачино сурово смотрел на него. Сердце Беллариона упало. Он решил, что проиграл и что ставка, сделанная им
на добродушие и искренность своего спасителя, оказалась неверной.
Фачино расхохотался, но его смех заставил Беллариона поежиться.
– Значит, ты решил взять меня в отцы. Ну, мессер, если бы можно было выбирать родителей… – он перебил сам себя и резко спросил: – Кто ты,
мошенник? Как тебя зовут?
– Мое имя – Белларион, синьор.
– Белларион? Странное имя. А откуда ты взялся? Будь добр рассказать мне всю правду, если не хочешь, чтобы тебя объявили самозванцем и отправили
назад к герцогу.
Надеясь, что его откровенность будет воспринята благосклонно, Белларион точь в точь повторил историю, когда то рассказанную им Лорендзаччо из
Трино, и, судя по выражению лица Фачино, тот был изрядно тронут ею. Правда, он ни словом не упомянул о своих приключениях в Монферрато и о том,
что уже пользовался там именем Фачино.