– Ну, негодяй… – начал было он, но Фра
Сульпицио, удивленно подняв глаза, мягко прервал его:
– Брат мой, ты говоришь обо мне? Ты называешь меня негодяем? Меня?
– он печально улыбнулся, и крестьянин оторопел, сбитый с толку его спокойной и невозмутимой манерой поведения. – Все мы грешники, и я, увы, один
из них, но я чист перед тобой.
– Как тебя зовут? – счел нужным вмешаться офицер, видя смущение крестьянина.
Фра Сульпицио укоризненно взглянул на него.
– Брат мой! – воскликнул он.
– Заткнись! – рявкнул офицер. – Этот человек обвиняет тебя в воровстве.
– В воровстве? – вздохнул Фра Сульпицио и сделал паузу. – Грешно гневаться на столь дурацкое обвинение – оно просто смехотворно. Зачем мне
красть, когда благодаря покровительству святого Франциска все мои скромные нужды удовлетворяются, стоит мне только попросить об этом? Какая для
меня польза в мирских приобретениях? Но что же я украл у него?
– Тридцать флоринов note 29, золотую цепь и серебряное распятие из комнаты, где ты отдыхал, – ответил крестьянин, хотя вопрос был намеренно
обращен не к нему.
Белларион вспомнил, как Фра Сульпицио пытался в одиночку улизнуть из крестьянской усадьбы и как испуганно оглядывался назад по дороге к Касале.
Вероятно, подумал он, стражники у ворот сообщили крестьянину о монахе и его юном спутнике, въехавших в город на мулах, затем он разыскал
погонщика, а об остальном нетрудно было догадаться – так же, как и о том, что пять дукатов и письмо находятся где то в бездонных карманах этого
мошенника. Белларион больше не сомневался на сей счет и укорял сейчас себя лишь за то, что не поверил своим чувствам и позволил предвзятым
суждениям возобладать над очевидными фактами.
– Значит, меня подозревают не только в воровстве, но и в воздаянии злом за добро, в оскорблении гостеприимства, – отвечал тем временем монах. –
Это очень серьезное обвинение, и к тому же весьма опрометчиво выдвинутое.
Среди столпившихся вокруг зевак пробежал сдержанный ропот – люди низшего сословия, особенно те из них, кто не в ладах с властью, всегда готовы
воспротивиться тем, кто ее представляет.
Монах широко раскинул руки.
– Не вынуждайте меня нарушать обеты смирения недостойной перебранкой. Я буду молчать. Обыщите меня, синьор, и попытайтесь найти вещи, которые я
якобы стащил у этого несчастного.
– Разве можно обвинять священника в воровстве! – раздался чей то негодующий возглас, вновь встреченный одобрительным гулом. Эта реплика, однако,
только развеселила офицера.
– Священника? – усмехнулся он. – А ты не забыл, когда в последний раз служил мессу?
Этот простой вопрос, казалось, поставил Фра Сульпицио в тупик. Но офицер не дал ему времени опомниться.
– Как твое имя? – спросил он.
– Мое имя? – на лбу у минорита выступили капельки пота; он торопливо достал из кармана кусок пергамента и сунул его под нос стражнику. – Смотри,
и пусть же написанное пером рассеет все жалкие сомнения.
Офицер заглянул в текст, а затем вновь поднял глаза на монаха.
– Как я буду читать вверх ногами?
Слегка дрожащими руками тот поспешил исправить ошибку, и Белларион, краем глаза заметив печать аббата, сразу узнал свое письмо.
Офицер громко рассмеялся, довольный своей хитростью, – предлог, что документ перевернут вверх ногами, испокон веков служил проверкой знания
грамоты, – с помощью которой ему удалось раскусить мнимого францисканца.
– Ты не поп, – язвительно проговорил он, – и у меня сразу возникли подозрения, кто ты на самом деле.
Даже украденная тобой ряса не скроет твое
изрытое оспой лицо и шрам на шее. Тебя зовут Лорендзаччо из Трино, друг мой, и по тебе давно плачет веревка.
После его слов в таверне воцарилась мертвая тишина – вероятно, все, за исключением Беллариона, озабоченного сейчас судьбой своего письма больше,
чем всем остальным, слышали об известном бандите, наводившем ужас на Монферрато и Савойю note 30.
– Это мой пергамент! – вскричал юноша. – Его украли у меня сегодня утром.
Взоры всех присутствующих обратились на него. Офицер вновь рассмеялся, и его смех совсем не понравился Беллариону – уж больно тот был склонен к
веселью в неурочное время.
– А вот и Павел, отрекающийся от Петра note 31. Будьте уверены, сообщник всегда оказывается жертвой главаря, когда того хватают. Это старый
трюк, мой юный петушок, и он не пройдет в Касале.
– Молодой человек, вы можете пожалеть о сказанном вами, – собрав все свое достоинство, ответил Белларион. – Мое имя упомянуто в пергаменте, и
аббат монастыря Всемилостивой Божьей Матери в Чильяно может подтвердить это.
– Зачем беспокоить мессера аббата, – усмехнулся офицер. – После того как тебя разок другой вздернут на дыбе, ты сам выблюешь всю правду, мой
мальчик.
Дыба! Белларион почувствовал, как у него мурашки побежали по спине. Неужели его сочтут вором только из за того, что он случайно оказался в
компании этого злосчастного лжемонаха, и переломают все кости, принуждая оговорить себя? Ситуация явно озадачивала его, но еще больше – пугала.
Трудно сказать, какая судьба могла бы ожидать Беллариона, попади он в самом деле в руки правосудия, но последующие события сами расставили
все.по своим местам.
Пока внимание офицера и стражников было сосредоточено на Белларионе, лжемонах украдкой пододвинулся поближе к окну. Один только обворованный
крестьянин уловил его движение и сразу понял, чем оно грозит.
– Держите его! – вскричал он и, опасаясь окончательно лишиться своих флоринов, бросился на Лорендзаччо и схватил его за левую руку и плечо.
Глаза бандита яростно сверкнули, а желтые зубы оскалились, словно у хищного зверя. В его правой руке блеснуло лезвие искривленного, как кабаний
клык, ножа, в следующее мгновение оно вонзилось в живот крестьянина, и тот рухнул прямо на руки стражникам, оказавшимся за его спиной.
Воспользовавшись их замешательством, Лорендзаччо ловко подтянулся на руках к узкому, распахнутому настежь окну, секунду помедлил там,
примериваясь к прыжку, – и был таков.
Трудно описать смятение, возникшее в таверне после его исчезновения. Один из стражников поддерживал бесчувственное тело крестьянина,
получившего, вероятнее всего, смертельную рану, другой, уцепившись руками за подоконник, безуспешно пытался повторить трюк Лорендзаччо, офицер
сыпал бесполезными командами, и все посетители таверны оживленно жестикулировали и восклицали одновременно. Один Белларион замер на месте и
словно оцепенел от ужаса, тупо глядя на происходящее. Затем он почувствовал, как кто то легонько потянул его за рукав, и это вывело его из
ступора. Он повернулся и увидел перед собой молоденькую девушку, хорошенькую, несмотря на кричаще нарумяненные щеки и ярко намазанные губы.
– Беги, беги! – торопливо пробормотала она, сочувственно глядя на Беллариона темными, неестественно яркими глазами. – Иначе тебе несдобровать.
– Почему несдобровать? – изумленно откликнулся он и почувствовал, что краснеет.
Его первой реакцией было негодование, твердая решимость оправдаться и объяснить все как было, но буквально в следующую секунду он осознал,
насколько серьезны могут оказаться выдвигаемые против него обвинения, и понял, что поданный ему совет является единственно разумным в такой
ситуации.