Сегодня сюда придут те, кто с детства обучен есть рыбу особой вилкой, пропуская кости сквозь зубчики; нельзя ударить в грязь лицом. На кухне повара жарят особую, пикантную яичницу на 1200 персон. Сюда придут близкие друзья, помощники и спонсоры мэра; некоторых из них он не знает даже в лицо. Шикарные автомобили, густо блестя лаком, непрерывно подвозят все новые порции гостей. Свежеиспеченный мэр и его блондинка-жена встречают их в фойе, и мэр оделяет каждого крепким, уверенным рукопожатием и ослепительной белоснежной улыбкой. Правая рука его уже затекла и одеревенела во время предвыборной кампании, а скулы сводит судорогой от необходимости улыбаться. Но это последний раунд, он должен доказать свою стойкость, а также открытость миру и способность улыбаться в любой обстановке. Улыбка, как маска, навечно приросла к его лицу; с ней его когда-нибудь и похоронят.
Каждому из подошедших его поздравить он говорит несколько дружеских теплых слов таким проникновенным тоном, что гость поневоле верит, что слова адресованы непосредственно ему и идут из самой глубины сердца, а не нашептываются стоящими сзади секретарями-суфлерами.
Незаметный, как тень, среди прочих, к мэру подходит высокий бледный человек в черном длиннополом сюртуке без лацканов, застегнутом наглухо. Мэр протягивает руку навстречу:
– Рад видеть вас среди своих гостей!..
– Хочу напомнить, кому вы обязаны своим взлетом. – Человек в черном вкладывает свою узкую холодную кисть в ладонь мэра, уже готовую сжаться. – Не забывайте обо мне на своем новом поприще. – И добавляет, как-то нехорошо усмехаясь: – Даже при всем желании вы не забудете меня!..
Руку мэра пронзила острая, невыносимая боль, вмиг распространившаяся до подмышки, въевшаяся в кости. Он чуть не закричал, но годы тренировки взяли свое; он смог удержаться и ответил одной из самых обаятельных улыбок.
– Кто это? – шепчет он своему секретарю, когда человек в черном удаляется.
– Его нет в списках приглашенных… – помедлив, отвечает секретарь.
Банкет разгорается. Падающий вниз свет хрустальных люстр преломляется в сиянии бриллиантов, дробится, искрясь и играя на гранях фужеров и в шипучих пузырьках шампанского. Вино и льстивые речи льются рекой. Мэр сыплет шутками и блестками остроумия; глаза его остекленели, улыбка стала гримасой. Ладонь болит невыносимо, словно ее прожигает кислота; минуты растягиваются в часы, любое движение превращается в пытку. Когда же конец банкета?.. Речи и вино продолжают литься. Улучив момент, мэр украдкой смотрит на ладонь. На ровной матово-розовой коже багровеет тлеющим углем четкий ромб с темной вершиной, словно клеймо, выжженное раскаленным железом.
Глаз Глота!
Боль ужасная.
«Кто это был? – мучительно пытается вспомнить мэр. – Кто?!» И кажется ему, что за каждой колонной стоит человек в черном, в каждой отброшенной тени он видит его силуэт.
Тот банкир – финансовый магнат-олигарх? Или тот промышленник-монополист, торговец водой, теплом и хлебом? Или вон тот, творец пиара? Или тот, мастер по грязным скандалам и утоплению противников в помоях? Или все они сразу? Единая, черная, колышущаяся, пьюще-жующая масса…
Боль разрастается, пронзает сердце, перехватывает дыхание.
Стены валятся на сторону, люстры запрокидываются вбок, а пол встает дыбом и стремительно несется навстречу. Гости слипаются в месиво черных фигур, над которым поднимается человек в черном.
– Я пью за ваше здоровье!
– Скорее, мэру плохо, – слышит он сквозь нарастающий гул в ушах и теряет сознание.
…Вечер он проводит в покое и уединении, но боль не отступает. Приходит ночь, но боль не дает заснуть. Снова и снова вспоминает мэр странного гостя и качает, баюкает горящую ладонь с багровым знаком на ней. Он держит ее под холодной струей воды, но все бесполезно.
Жена давно спит, а мэр ходит один по пустым комнатам, боясь зажечь свет, чтобы никто не увидел его слабость. Объемные тени плывут в воздухе, а в складках штор стоит Черный Человек.
– Кто ты?!
– Я есть Тьма и Повелитель Тьмы, Принц Мрака. Это я выбрал тебя и отметил своим знаком. Отныне ты принадлежишь мне. Повинуйся!
– Да, Господин!
…Серым утром побледневший и обрюзгший мэр вошел в свой кабинет и сел за полированный стол, в темной глубине которого отражались эстампы на стенах и мир в окнах. Секретарь подал ему бумаги.
– Что это?
– Указ о снижении минимальной оплаты труда… об увеличении продолжительности рабочего дня… о прекращении финансирования образования и медицины… о прекращении выплаты пособий на детей…
Мэр, насвистывая, стал быстро подписывать бумаги одну за другой.
Боли он больше не чувствовал…
* * *
Генерал Горт после событий в Бэкъярде приказал, чтобы работа группы усиления проекта «Антикибер» была приостановлена. «Флайштурмы» должны находиться в ангаре, киборги—в казарме, автомобили – в гараже, а снаряжение – в цейхгаузе. И так слишком много шума; хватит дразнить общественное мнение боевыми акциями – пусть кукол пока ловят Дерек и А'Райхал при участии сэйсидов.
О базировании отряда договаривался Тито Гердзи, а исполнение приказа возлагалось, разумеется, на Чака Гедеона – он и окунулся в полицейское гостеприимство, честно и тщетно пытаясь все сделать согласно уставу, но «синие мундиры», видимо, решили показать лично ему, что армейцы – не авторитет для них, а приказ Горта для полиции – не более чем просьба, которую по пунктам выполнять не обязательно.
Сказалась извечная неприязнь «синих мундиров» к «серым мундирам»; пока первые изо дня в день тянули лямку борьбы с преступностью, вторые прохлаждались и, «воюя» только с призраками на учениях, нашивали все больше шевронов и звезд на мундиры, получали медали за выслугу лет и огромные зарплаты за умение печатать шаг. Это мнение было ошибочным, несправедливым, но люди ничто так охотно не лелеют, как свои заблуждения.
Поэтому «флайштурмы» закатили тягачом в полуразвалившийся ангар, назначенный на слом, киборгов загнали в подвал, а часть автомобилей пришлось разместить на стоянках в Басстауне. Чака утешало только то, что киборги и здесь показали себя образцовыми служаками, – он во вторник едва успевал принимать их четкие, краткие рапорты: «Оружие складировано, сэр. Три машины на площадке там-то, сэр; дверцы опломбированы. Архив сложен на пятом этаже, сэр; комната опечатана».
Напротив, живой персонал Бэкъярда приуныл и упал духом. Люди слонялись по зданию и по дивизиону с кислыми физиономиями и вели пораженческие разговоры о грядущей подкомиссии, которая добьет проект. В среду кой от кого уже попахивало «колором» и мэйджем; в четверг он нашел Фленагана с Бахтиэром дружно изучающими в рабочее время гороскоп – пришлось напомнить им, что служба с мистикой несовместимы. Подчиненные разлагались на глазах; Чак лишний раз убедился, что рассчитывать можно только на киборгов.
Утром 2 мая, в пятницу, Чак, никогда не изменявший армейским порядкам, спустился в подвал и провел перекличку киборгов. Списочный состав был налицо – кроме тех, что оставались в Баканаре. В подвале стало чисто, прибрано; повешены переносные лампы. Построенные в шеренгу, киборги своим непоколебимым видом вселяли в Чака уверенность. Взяв пилотом Мориона, старший лейтенант на ротоплане отбыл к Дереку, чтобы забрать у него под расписку то, что осталось от Гильзы.
Тотчас, как Чак улетел, Этикет связался с Баканаром, где Электрик незаметно переписывал себе находки оперов Адана.
– Адресный список региона INTELCOM готов?
– Не весь, мой капитан, выявлено около семи десятых.
– Этого хватит, остаток передашь позднее.