Со всех сторон доносился веселый перестук молотков – рабочие снимали стены домов и развешивали над улицами Роуз‑Холла гирлянды бумажных цветов. Маленький речной поселок находился в полуразобранном состоянии. Пол да крыша – вот и все, что оставалось от зданий, превращенных в импровизированные танцплощадки; вечером здесь вспыхнет свет, зазвучат веселые голоса, но сейчас ободранные скелеты человеческих жилищ, окруженные холмами хлама, производили тягостное, даже жуткое впечатление.
Дом, принадлежащий мадам Кампаспе, тоже не избежал общей участи – от него не осталось ничего, кроме угловых столбов и крыши. Крыша эта, высокая и остроконечная, сильно смахивала на ведьмин колпак. (Случайно? Или намеренно?) Работяги успели уже завалить интерьер (а достойно ли пространство, лишенное стен, такого громкого названия?) грязными досками и прочим горючим хламом.
– Ну и бардак, – с отвращением сказал чиновник, глядя на гору перекореженных диванов и комодов, на засаленные одеяла, рваную бумагу и грязные, до дыр протертые половики. Чучело морского ангела, распахнувшее пасть в зловещей, далеко не ангельской ухмылке. Вся эта рухлядь хранилась в дальних углах, на чердаках и в чуланах, а теперь, в момент панического бегства, грязной, мутной волной выплеснулась наружу. Остро пахло керосином.
– Зато какой будет костер. – Чу отступила на шаг, давая дорогу женщине в рабочих рукавицах, прикатившей тачку с ворохом каких‑то досок и палок. – Послушайте, уважаемая! Да, да, вы. Вы здешняя?
Голым запястьем, высовывавшимся из рукавицы, женщина откинула со лба короткие черные волосы.
– Да, здесь и родилась. – Зеленые, как трава, глаза смотрели холодно, скептически. – Вы что, спросить что‑нибудь хотите?
– В этом доме жила одна женщина, колдунья. Вы ее знали?
– Кто же о ней не знает. Мадам Кампаспе была самой богатой женщиной Роуз‑Холла. Крутая особа, баба с яйцами. Каких только слухов о ней не ходило. Но сама‑то я никогда ее толком не видела. Далеко живу, на другом краю поселка.
– Ясненько, – сухо улыбнулась Чу. – В таком большом городе со всеми не перезнакомишься.
– Правду говоря, – вмешался чиновник, – нас интересует не сама мадам, а один ее ученик. Некто по фамилии Грегорьян. Вы, случаем, его не знали?
– Извините, но мне…
– Тот самый Грегорьян, который во всех этих рекламах, – пояснила Чу. Лицо женщины не шелохнулось, она словно ничего не слышала. – По телевизору. Те‑ле‑ви‑зор! Вы слышали когда‑нибудь про телевизор?
«Сейчас они в лохмы друг другу вцепятся, – подумал чиновник. – Надо что‑то делать».
– Извините за вопрос, – широко улыбнулся он, – но у вас такой красивый амулет. Это что, работа оборотней?
Побагровевшая от гнева женщина непроизвольно опустила голову, пытаясь поймать глазами предмет, свисавший с ее шеи на тонком шелковом шнурке.
Это был продолговатый, гладко отполированный камешек размером примерно с большой палец, плоский с одного конца и заостренный с другого. Неолитическое орудие – но какое именно? Не грузило – слишком уж этот булыжник тяжелый, а наконечник копья должен быть поострее.
–Это устричный нож, – сказала женщина и покатила свою тачку дальше.
Проводив ее взглядом, чиновник повернулся к своей напарнице:
– Вы, вероятно, заметили, как неохотно и уклончиво отвечают туземцы на наши вопросы?
– Значит, им есть что скрывать, – пожала плечами Чу. – Эта публика издавна приторговывает налево археологическими находками. Черепки, каменные наконечники и прочая дребедень. А по закону, любая вещь, относящаяся к эпохе оборотней, принадлежит правительству.
А по закону, любая вещь, относящаяся к эпохе оборотней, принадлежит правительству. Вполне возможно, что ведьмы тоже занимаются этим промыслом. Они же всегда шныряют по древним курганам и погостам. Ямы там какие‑то роют.
– Неужели на этой археологической дребедени можно заработать деньги?
– Дребедень не дребедень, а в наше время таких вещей уже не делают, – криво усмехнулась Чу.
«Вот и у меня сейчас такая же морда, – убито подумал чиновник. – Двое хищников, учуявших запах крови, обмениваются хитрыми, грязными ухмылками». На него накатило непонятное, ничем не обоснованное чувство вины. Какая вина? Перед кем вина?
– Что же все‑таки скрывают от нас эти ребята?
Они направились к гостинице, С пустыря доносились восторженные крики – дети поймали в кустах наутилуса. Они забирались на несчастного моллюска по двое, по трое, и тот покорно катал своих мучителей, медленно перебирая по земле длинными гибкими руками. Трудно было себе представить, что вскоре неуклюжее это существо станет ловким и подвижным, будет весело резвиться в безбрежных океанических просторах.
То там, то сям попадались кучки ярко размалеванных фургонов – местные бизнесмены пригласили в городок балаганщиков и владельцев передвижных аттракционов. Скинулись на прощальный подарок менее обеспеченным землякам. Пузатый, почти шарообразный мужик возводил сцену кукольного театра. Чуть подальше группы рабочих кончали уже монтировать колесо‑обозрение. Вся эта аляповатая дешевка наводила глухую, свинцовую тоску.
Гостиничный бар. Полумрак, прохлада и – ни одного посетителя. Светящаяся реклама незнакомых, сто лет как снятых с производства марок спиртных напитков, рядом – клыки, а может, и бивни каких‑то местных чудовищ, крошащиеся от древности, насквозь пропитанные дешевым пивом. Грязные, заляпанные жиром голографические постеры, на которых знаменитые боксеры год за годом, как проклятые, все лупят и лупят друг друга, увешаны гирляндами пыльных, добела выгоревших бумажных цветов.
Жирный, похожий на борова бармен стоял, привалившись задом (необъятным задом) к стойке, и смотрел телевизор. Бледное, пучеглазое отражение его лица выплывало из тусклого, захватанного грязными руками зеркала, словно диковинная рыба – из океанских глубин. Чиновник поставил чемоданчик на одну из табуреток; Чу коротко кивнула и исчезла в направлении туалетов.
Чиновник негромко откашлялся. Бармен подскочил как ужаленный, развернул свою тушу и зашелся утробным смехом.
– Так вообще испугать можно! И давно ты здесь? Вошел, понимаешь, сел, а я хоть бы хрен чего слышал.
Абсолютно лысая, испещренная темно‑коричневыми, в ноготь размером пигментными пятнами голова напоминала шляпку мухомора. Бармен подался вперед, раскинул по стойке короткие, заплывшие салом пальцы и глумливо усмехнулся.
– И какого же хера прикажете вам… – Он резко осекся, а затем продолжил, совершенно другим, неожиданно охрипшим голосом: – А вот эта штука, сколько она может стоить?
Чиновник коротко взглянул на чемоданчик, задумчиво посмотрел на бармена. В жизни своей он не встречал еще личности более омерзительной. Веки обсажены старческими бородавками, длинными и тонкими; при каждом движении головы эти белесые щупальца гадостно подрагивают. Губы маленького, как куриная попа, ротика изогнуты в тошнотворной, карикатурно‑хитрой ухмылке…
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Н‑ну… – еще шире ухмыльнулся бармен, обнажив гнилые, почерневшие зубы, криво воткнутые в ярко‑красные воспаленные десны. Из его рта несло, как из помойки. – Есть тут один заинтересованный покупатель. Я предпочел бы не называть имен.
Господи, да хоть бы он не подмигивал, не дергал этими своими глазными щупальцами!
– Ничего не выйдет, – помотал головой чиновник.