Они, эти самые уцелевшие, насмотрелись таких кошмаров, что никогда уже не осмелятся снова поднять голову. Я понимал, что нахожусь в огромной опасности, но старался не выказывать ни малейшего страха. Ну так что, спросил я, нужны вам деньги или нет?
Один из мужчин взял мешочек, взвесил его на ладони, а затем, как я и надеялся, рассовал часть монет по карманам. «Мы разделим их поровну, –сказал он. – Пока мы не сломлены – Уайтмарш жив». Затем он кинул мне сверток каких‑то трав, замотанный в грязную тряпку, и сказал, издевательски усмехнувшись: «От этого мертвый встанет, не говоря уж о твоей хлипкой принадлежности».
Я сунул сверток в тот самый свинцовый ящик, повернулся и ушел. Дома я измолотил Изольду в кровь и вышвырнул на улицу. Подождав с неделю, я сообщил в органы, что где‑то здесь, неподалеку, скрывается группа беглых сектантов. И дня не прошло, как обнаружились монеты, а вместе с монетами и беглецы. Я так и не знаю, кто из этих приятелей испоганил мою Изольду, но монеты все еще были при них, так что виновный наказан. Да уж, наказан так наказан.
– Извините, – сказал чиновник, – но я не совсем вас понимаю,
– Меня засылали в Уайтмарш с заданием, за несколько дней до зачистки. Я убрал чеканщика, а затем облучил всю его продукцию – начальнички снабдили меня специальным прибором. Многие из смывшихся имели в своих карманах горячие монеты – и никак не могли понять, каким это образом органы так быстро их отлавливают. А потом у них появились радиационные ожоги – и в самых к тому же неприятных местах. У меня сохранились снимки – пакостное, доложу вам, зрелище.
Капитан сунул руки в карманы, помолчал и добавил:
– А отраву эту я скормил Изольдиному псу. Помучался бедняга и сдох. Вот и верь после этого волшебникам.
– Запрещенная технология, – заметил чиновник. – Планетарное правительство не вправе использовать подобные излучатели. Слишком велика опасность.
– Опытная ищейка делает стойку! Давай, ловец человеков, бери след – если он не слишком остыл за эти шестьдесят лет, – горько усмехнулся Берже, повернувшись к своим экранам. – Я смотрю вниз и вижу всю свою жизнь. Мы стартовали в районе Измены Изольды, известном еще под названием «Рога». Дальше следуют Ожидание Пенелопы, Ранняя смерть и Развод. В самом конце маршрута расположен мыс Разочарования, чем и завершается список моих супруг. Я отстранился от этой земли, но не могу покинуть ее окончательно. Я жду. Чего? Может быть – рассвета.
Нажимом кнопки Берже раздвинул шторы, и чиновник болезненно сморщился. В ярком свете, хлынувшем сквозь стекло лобового фонаря, лицо капитана с бледными складками щек выглядело дряблым и немощным. Внизу проплывали крыши, башни и шпили, среди которых вздымался золотой, ощетинившийся антеннами купол Лайтафута.
– Я только червь, слепо извивающийся в темнице этого черепа, – задумчиво, словно самому себе, сказал Берже.
Странная реплика застала чиновника врасплох. Он неуютно поежился, осознав вдруг, что эти пристальные глаза вглядываются не в ужасы прошлого, а в будущее. В медленной, с остановками, речи чувствовались первые признаки одряхления; капитан словно заглядывал в пропасть жалкого, беззубого существования и таящуюся в глубинах этой пропасти смерть. Жизнь и смерть, столь же неразличимые, как океан и небо на далеком горизонте.
Чиновник и Чу направились к выходу.
– Так я надеюсь, лейтенант, – заговорил, словно проснувшись, Берже, – что вы будете меня информировать. Очень интересно, чем же закончится ваше расследование.
Когда дверь рубки закрылась и трап остался позади, Чу негромко рассмеялась.
– Вы обратили внимание на эту его жвачку?
– Еще бы, – буркнул чиновник.
– Шаманское снадобье от импотенции. Готовится из травы, корешков, бычьей спермы и Бог еще знает какой мерзости. Вот уж правда, горбатого могила исправит. Знаете, а он ведь никогда не вылезает из этой своей конуры, даже спит там. Чем и знаменит.
Чу смолкла, заметив, что никто ее не слушает.
– Он где‑то здесь, рядом. – Затаив дыхание, чиновник всматривался в темноту. – Прячется.
– Кто?
– Твой двойник. Шпаненок этот. Реконструируй генетический код,
– … нуждаюсь в советах сотрудников провинциальной охранки. Знаю. – Чу ехидно ухмыльнулась, вся ее серьезность куда‑то исчезла, вновь сменившись цинизмом. –Местные органы безопасности буквально всех планет славятся своей продажностью и неэффективностью. И все равно к моим словам стоит прислушаться. Я здешняя. Я знаю противника.
– Па – берегись!
Чиновник торопливо отодвинулся. Четверо мужиков вытаскивали из грязи тяжеленное бревно, явно намереваясь закинуть его в кузов грузовика. С лебедкой, установленной на том же грузовике, управлялась рыжая коренастая женщина. Везде, куда ни посмотри, царила, как принято выражаться в изящной литературе, мерзость запустения. Ни одного приличного здания – все домишки ободранные, сто лет не крашенные, щелястые, половина оконных стекол выбита. Северные стены облеплены коростой плотно сросшихся морских раковин.
Под ногами – слякоть. Чиновник скорбно осмотрел свои безнадежно загубленные ботинки.
– Что тут у вас такое? – спросил он.
С крыльца одной из халуп – лавки, если судить по вывеске – за погрузкой наблюдал тощий низкорослый старик, почти терявшийся в складках непомерно просторной одежды. И не поймешь, усмехнулся про себя чиновник, то ли хмырь этот усох в два раза, то ли хламида его выросла под животворными лучами местного солнца, или как там они его называют.
В левом ухе болтается серьга, миниатюрный серебряный череп – мирный деревенский лавочник был когда‑то бравым космическим десантником; в левой ноздре сверкает увесистый рубин – ветеран Третьего воссоединения.
– Тротуар сдираем, – мрачно сообщил старикашка. – Самый взаправдашний морской дуб, да к тому же – мореный. Пролежал в этом болоте чуть не сто лет. Это дед мой мостил, когда поселка еще считай что не было. В те времена – грошовый материал, а через год сколько я спрошу за эти колобахи – столько мне и заплатят.
– А как тут у вас насчет лодку нанять?
––А никак. Пристань всю порушили, так и лодок совсем не осталось. – Он кисло ухмыльнулся, любуясь ошарашенным лицом собеседника. – Пристань, она ведь тоже была из дуба. Вот ее и разобрали, месяц еще назад, чтобы успеть вывезти по железной дороге, пока не сняли рельсы.
Чиновник с тоской посмотрел на восток, вслед «Левиафану», почти уже скрывшемуся за горизонтом.