– Значит, Холлис Генри.
Бобби не без труда засунул руки в передние карманы джинсов.
– Да, это я, – подтвердила она.
– Альберто, зачем ты ее привел? – чуть не простонал Чомбо.
– Думал сделать тебе приятное.
Корралес подошел к одному из серых столов положить лэптоп и маску с козырьком.
Немного поодаль Холлис увидела на полу нечто похожее на детский рисунок космической ракеты, выполненный при помощи яркой оранжевой изоленты. Если бывшая артистка угадала размеры ячеек, то контуры протянулись на добрых пятнадцать метров. Внутри все линии были тщательно стерты.
– Ну что, Арчи готов? – спросил Альберто, глядя в сторону оранжевого силуэта. – Новые скины уже анимируют?
Бобби вытащил из карманов руки, потер лицо.
– Не могу поверить, что ты пошел на такое. Надо же было ее сюда притащить.
– Это же Холлис Генри. Разве не здорово?
– Я лучше пойду, – сказала она.
Бобби опустил руки, тряхнул челкой и закатил голубой глаз.
– Арчи готов. Все текстуры наложены.
– Иди посмотри, – позвал свою спутницу Корралес, взяв в руки предмет, похожий на виртуальный шлем, причем не из тех, что можно купить на распродаже на дому. – Это его собственный, беспроводной.
Холлис послушно взяла у него и надела на голову предложенную штуковину.
– Тебе понравится, – заверил художник. – Ну что, Бобби?
– На счет один. Три… два…
– Знакомьтесь, Арчи! – провозгласил Альберто.
На высоте десяти футов над оранжевыми контурами рисунка возник блестящий серовато-белый спрут гигантских размеров общей длиной около девяноста футов. Щупальца грациозно покачивались, видимый глаз был величиной с колесо джипа.
– Архитевтис
[46]
[47]
[48]
, в неоновых огнях.
– Они что, уже рекламу из этого делают? Холлис приблизилась к спруту, прошла под ним. Беспроводная маска давала совершенно другие ощущения.
– В ноябре у меня там целое шоу, – сообщил Альберто. «Ну да, конечно, – думала журналистка, глазея с поднятой головой на бесконечное мельтешение образов на поверхности Арчи. – Значит, Ривер полетит в Токио».
12
Запас
Во сне Милгрим видел себя обнаженным в комнате спящего Брауна.
Но это была не привычная нагота, в ней заключалось нечто мистическое, какая-то сверхъестественно обостренная ясность; мужчина почувствовал себя вампиром из книги Энн Райе или зеленым новичком, подсевшим на кокаин.
Браун лежал, накрывшись простынями «Нью-Йоркера» и бежевым гостиничным одеялом. Губы его были приоткрыты, нижняя подрагивала на вздохе. Пленник ощутил что-то отдаленно похожее на жалость.
В номере стояла кромешная темнота, если не считать красного индикатора на панели выключенного телевизора, но спящее «Я» Милгрима, словно пользуясь неизвестной частотой, четко различало мебель и все предметы, как на экране таможенного сканера; видело даже пистолет и фонарь под подушкой и рядом нечто прямоугольное со скругленными краями, похожее на складной нож (как пить дать зеленовато-серый).
Детская привычка – спать в обнимку с любимыми игрушками. Даже в чем-то трогательная.
Милгрим воображал себя Томом Сойером, Брауна – Гекльберри Финном, бесконечную череду «нью-йоркерских» и прочих гостиничных номеров – плотом, ну а Манхэттен – несущими его холодными водами Миссисипи, когда внезапно заметил на полке тумбы из ДСП с телевизором… Пакет. Бумажный пакет. Мятый бумажный пакет. Внутри (казалось, особая нагота обнажала перед глазами все вокруг) лежали, в этом не могло быть ошибки, знакомые прямоугольники фармацевтических упаковок.
Целый ворох. Изрядное множество. Солидный запас. Если тратить с умом, хватит на неделю.
Милгрим наклонился, словно притянутый волшебным магнитом, – и вдруг, без всякого перехода, очутился у себя, в душной комнате. Уже не мистически голый, а в трусах из черного хлопка, которые не мешало бы сменить, он стоял у окна, упершись носом и лбом в холодное стекло. По Восьмой авеню, четырнадцатью этажами ниже, полз одинокий желтый прямоугольник такси.
Милгрим провел дрожащими пальцами по щеке. Она была мокрой от слез.
13
Яшики
Она стояла под Арчи, любуясь переливами изображений, пробегающих от стреловидного плавника до самых кончиков пары длинных охотничьих щупалец. Промелькнули какие-то викторианские девушки в нижнем белье – вероятно, героини из «Пикника у Висячей скалы», фильма, которым частенько вдохновлялся Инчмэйл перед концертами. Кто-то состряпал для Бобби прелестную кашу из видеокартинок, причем журналистка пока не замечала, чтобы они повторялись. Кадры пробегали бесконечным потоком.
Удобно спрятав лицо под беспроводной маской, Холлис притворялась, будто не слышит, как Бобби шепотом распекает Альберто за ее неожиданное вторжение.
А темп между тем нарастал; на лихорадочно сменяющихся картинках полыхали беззвучные взрывы на фоне черной ночи. Резко наклонив голову после особенно яркой огненной вспышки, зрительница потянулась поправить шлем и ненароком задела сенсорную панель, вмонтированную над скулой слева от визора. Спрут Синдзюку исчез вместе с мельтешащими скинами.
Повыше места, где он только что находился, висело прозрачное прямоугольное тело из серебристого каркаса, твердого и в то же время хрупкого с виду. Его размеры – словно у гаража для двух автомобилей – производили знакомое и отчего-то банальное впечатление. Внутри, казалось, располагалась еще одна или даже несколько форм, но контуры каркасов неразборчиво сливались друг с другом.
Холлис хотела спросить у Чомбо, а будет ли у его работы продолжение, но тот подлетел и сдернул шлем, да еще так грубо, что женщина едва не упала.
Оба окаменели на месте. Голубые глаза Бобби, большие и круглые, как у совы, темнеющие за косой белокурой челкой, вдруг ясно напомнили журналистке один из снимков Курта Кобейна. Тут подошел Альберто и отобрал маску.
– Бобби, – укорил он, – давай уже возьми себя в руки. Это важно. Она пишет статью о локативном искусстве. Для «Нода».
– Для «Нода»?
– Угу.
– Что это за ерунда?
– Журнал типа «Вайред», только английский.
– Или бельгийский, – вставила Холлис. – Или еще какой-нибудь.
Чомбо смотрел на гостей так, как смотрит здоровый человек на двух помешанных.
Корралес щелкнул по сенсорной панели, которую нечаянно задела его спутница, погасил какой-то индикатор и отнес шлем на ближайший стол.
– Великолепный спрут, Бобби, – сказала Холлис. – Спасибо, что показал. А теперь я уйду. Извини за беспокойство.
– Ладно, проехали, – со вздохом смирения произнес тот. Затем отошел к другому столу, разворошил кучу разных мелочей и вернулся с пачкой «Мальборо» и бледно-синей зажигалкой «Бик».