– И где теперь тот йонгер?
– Он был… глуповатый, – нашла Дымка слово помягче. – Он не понимал, что мы ему добра хотим.
– Очень даже понимал, когда ты его тискала. И меня всю искусал, паршивец.
– Не тискала! – голос Дымки завибрировал. – Я его ласкала!..
– Я тебе тараканов принесу, – пообещала Маска то ли искренне, то ли с издевкой, – целый пузырек. Накрошишь им карбона, будешь приручать. Один пацан хвалился, что его тараканы на стук выбегают. Разумные.
– Они, звери, все разумные, – убежденно кивнула Дымка. – То есть одушевленные, у них душа есть – маленькая, зато настоящая. Они могут плакать и радоваться по-своему. А разум без души не бывает… Даже Принц Мрака иногда плачет от злости.
– И смеется он тоже от злости, а не от души. Давайте все-таки про Бледного Коня!..
– И еще животные предчувствуют, – гнула свое Дымка. – Потому что душа – это особый орган. Типа радара. Он улавливает излучение и информацию от Бога и передает ответ. Коннект происходит во время молитвы… Если кто-нибудь не слышит – значит, просто не умеет.
– А ты – слышишь? – осторожно осведомилась Гильза. Гальберт дома говорил, что некоторым при контакте с Небом не мешало б вызывать врача, а не звонить второпях во Вселенскую, что тебе явился ангел.
– Я не уверена, – Дымка замялась. – Я отключаю таймер, внешнюю акустику, радар и зрение, чтоб не было помех, – и жду. Иногда что-то приходит изнутри. Я не могу интерпретировать, что именно. Мне кажется – это ответ… не знаю. А про Бледного Коня расскажешь, Гиль?
Гильза, когда ее водили в «Роботех», и роботехник спрашивал, не замечает ли она в себе каких-нибудь дефектов, жаловалась, что в холостом режиме в поле внутреннего зрения пробегают полосы. «Статический пробой, – равнодушно отметил техник и сделал что-то такое, от чего Гильзу шатало два дня, а полосы – пропали. „Может, он мне душу повредил“, – подумала теперь Гильза.
Надо было попросить у Дымки: «Запиши те сигналы, что видишь во время молитвы!» Не попросила – постыдилась или постеснялась, а сейчас уже не наверстаешь. Бледный Конь проскакал, вихрем взметая сор на улицах Города, – и не стало Дымки.
Но осталась память.
* * *
К «флайштурму» Молнию сопровождал все тот же заботливый Кавалер – ну, просто он не мог оставить женщину без помощи, даже если она – биомеханическая.
– Кавалер, ведь это выглядит смешно, – вполголоса намекнула Молния уже на крыше базы Бэкъярд, куда подъемник выдвинул заправленный «флайштурм». – И вообще – я не нуждаюсь в том, чтобы ты…
– А я переживаю за тебя, – обезоружил ее Кавалер словами и приятельской улыбкой. – Тебе не говорили никогда, что ты красива и что можешь нравиться?
– Кавалер, ты дурак, – Молния попыталась быть суровой куклой. – Может, ты лучше сотрешь эту свою программу по уходу за женщинами?
– Никогда, – вдохновенно отрезал Кавалер. – Она меня прекрасно адаптирует среди людей. Люди ничто так не ценят, как ухаживание и любовь, и нам, чтобы лучше работать с людьми, надо учиться испытывать любовь друг к другу. Ты просто прекрасна в групповых акциях, ты быстро реагируешь на смену обстановки, взаимодействие с тобой – сплошное удовольствие; как можно не любить тебя?
– Ты хуже, чем дурак, – определила Молния; то ли выходки Кавалера плохо наложились на ее мысли о поврежденном теле, то ли в ней было что-то от того первосотворенного киборга с женским дизайном – что-то, подстрекающее грубить в ответ на нежности.
Гравитор летающего танка надавил на взлетную площадку незримой плитой; бледная дымка выхлопных газов на миг окутала башню Бэкъярда – и Кавалер попятился к лифту. Определенно, в этого таможенного киборга по кличке Молния программисты влили нечто сверх обычного имиджа.
Эта игра активировала, побуждала к разработке форм общения, а успех подталкивал выдумывать различные новинки; наконец, это было в натуре Кавалера – иначе бы его так не прозвали.
* * *
Рекорд вышел из помещения фонда и неторопливо пошел по тротуару мимо длинного, серого и неприветливого жилого дома. Он шел прямо и держался ровно, глядя перед собой и пытаясь суммировать полученную информацию, когда неясная тень, мелькнувшая в окне, привлекла его внимание.
В поле зрения справа слабо сверкнул металл; сферосканирующий радар в черепе Рекорда тотчас взял зону под контроль:
– КИБОРГОВ НЕТ. ЧЕЛОВЕК. ОРУЖИЕ НЕУТОЧНЕННОЕ, ВОЗМОЖНО – ИМИТАЦИОННОЕ. СТРЕЛЯТЬ ТОЛЬКО НА ИСПУГ ДЛЯ ПРЕСЕЧЕНИЯ АГРЕССИИ. ПРИКРЫТЬ ГОЛОВУ, – правая рука скользнула под куртку, к «импакту», левая вскинулась, предплечьем и ладонью заслоняя голову и шею; послышался пневматический хлопок – ладонь отбила легкий пластиковый шарик. ОТМЕНА ГОТОВНОСТИ К ЗАЩИТЕ.
– О, извините! Это ребенок… я сейчас же поговорю с ним! – раздался резкий женский голос, и окно захлопнулось, шторы закрылись рывком; Рекорд усилил слух, отсевая посторонние шумы. – Дрянь эдакая! Дай сюда свой пистолет!! Эти игрушки – черт бы их побрал!.. А если в глаз?! Ведь меня по судам затаскают!! С меня довольно – эти комиксы, кассеты, Всадники – все под замок!..
– Маааама, там был Кибердемон! Он страшный!
– Оооо, силы небесные! Отец! Да оторвись ты от ящика, бревно!.. Ребенок из окон стреляет, а он в экран уперся! Чтоб больше вы эти новости не смотрели! Ясно?! И к психоаналитику с ним ты пойдешь!..
Рекорд поглядел на откатившийся шарик. Игровое оружие детей. Если б активно-проникающая пуля – разнесло бы первый слой защиты плюс контузия. Но чего Рекорд опасался всерьез, так это управляемых по радио игрушек – вездеходиков, фургончиков и танков. Они объемные – как раз чтобы вместить заряд направленного взрыва – и очень подвижные. Хвоста и Ширму, чьи фото были на стенде памяти, разорвало забавными жужжащими игрушками, подъехавшими под ноги.
* * *
«Наше новое жилье, – писала Чара в дневнике, – в смысле бытовых удобств получше старого, но обстановка тут… Главарь банды, владеющей домом, согласился брать с нас тридцать бассов в неделю; это дорого – хорошая, приличная квартира стоит всего полсотни в месяц, – но надо было приплатить ему за то, чтобы ко мне и девочкам никто не приставал. Не знаю, за кого он принял нас, но судя по его гримасам и намекам – за артель торгующих собой. Во всяком случае, он мне сказал, что я должна буду отдавать 60% выручки за покой и комфорт, если не захочу платить иначе. Все это выглядит и звучит омерзительно, но меня волнует – как-то девочки сживутся с местными людьми? Особенно Лилик – она совсем еще глупышка…»
Чара, словно затем, чтоб найти новые, более теплые слова о дочерях, посмотрела на них. Лилик, сняв свою слишком броскую для трущоб одежду, смирно сидела на табурете, сложив ладони на коленях, а Гильза и Косичка делали ей новую прическу; щелкали ножницы, и золотые локоны Лилик красиво и печально падали вниз. Рядом валялись грубые брюки и клетчатый батник, купленные у соседей за пятнадцать арги, и стоял флакон со столярной морилкой – вместо краски для волос.
– Твоих кудрей на сотню принцев хватит, – Косичка туфлей отгребла остриженное. – Принцы, чтоб ты знала, носят волосы красавиц в медальоне на груди и мучаются. Я Гребешку тоже немножко отрезала…
– Зачем? Чтоб мучился?
– Чудила, чтоб любил! Посмотрит, вспомнит меня и зарычит.
– А мои волосы он тоже может взять? – запечатленный Гребешок, похоже, не давал Лилик покоя.
– Э, детка, он мой!.. И не думай о нем, поняла? С этим у нас строго, как в сказке – верность навсегда. Ты вообще учись, слушай, что мы говорим. У нас – это тебе не дома у хозяйки, у нас все круче некуда. Вот – ты сочинять умеешь?..