Когда последний корабль пришельцев покончил с собой, а потрясенные пограничники так и не успели понять, что же, в конце концов, происходит, Синтия Кастро резко повернулась к ученому.
– Профессор, останется ли ваша установка в составе вооружения моего корабля? - детским звонким голосом сказала она, глядя на Баймурзина с совершенным обожанием. Что мне для этого нужно сделать, думала она. Кого убить? У кого отсосать? Скажи, прекрасный шпак, только не отнимай у меня это чудо и покажи, где там у него нажимать, чтоб стреляло?
Баймурзин пожал плечами.
Синтия набрала побольше воздуха, чтобы сообщить яйцеглавому гению, что она думает о его дурацких шуточках, но гримаса, которой свело круглую азиатскую физиономию ученого, тугая и жесткая гримаса остановила ее. Такого взрывчатого сочетания боли, презрения и радости ей раньше видеть не доводилось.
Радость - понятно. Боль - можно понять. Но презрение… К кому? К ней? К себе?
Синтия очень неправильно интерпретировала гримасы профессора.
– Все уже в порядке, капитан, - тихо сказал ученый и пошел вниз по трапу. - Все уже в порядке. Никто не смеет их трогать… А установка… не знаю… спросите начальство. Я свое сделал…
– Кастро, на мостик - приказала Ларкин. - Когда отдохнете и придете в себя - зайдите ко мне. Профессор, благодарю вас. Отдыхайте. Все погреба “Сандерсторма” - к вашим услугам. Профессор Миран, профессор Любимов, это относится и к вам. Благодарю, господа.
С полпути профессор вдруг вернулся, наклонился к Синтии, успевшей занять капитанское кресло и интимно спросил:
– Капитан, любите ли вы мух, так как люблю их я?…
* * *
Хелен Джей пошарила по столу ладонью и вспомнила, что стакан, в котором был апельсиновый сок, давным-давно валяется в углу кабинета. Очень давно: больше получаса.
– Ксавериус, милый мой, принеси попить… Водки! И не разбавлять! Черт! ОТБОЙ НА КАВИТАТОРЕ!
Глава 5
РАЗГОВОР С ДЬЯВОЛОМ О ФРУКТАХ
“Никто никого ни в чем не обвиняет. Просто некоторые слишком сильно любят яблоки…”
Свидетель Адам
(из материалов уголовного дела).
– Платить буду я, - предупредил незнакомец, толкая тяжелую дверь, прикрывающую вход в подвальчик на углу улицы Джойса и какого-то почти безымянного переулка.
Дона Маллигана это не расстроило. Следовало учитывать, что денег у него в обрез, а возвращаться домой Музыкальный Бык не хотел. Свое легкое согласие выпить за чужой счет он объяснил собутыльнику примерно через час, напившись до скотского состояния.
– Мне не-об-хо-ди-мо было вы-пи-ть, - говорил он, преувеличенно артикулируя и произнося слова так, словно сдавал экзамен по сценической речи, одновременно стараясь развести в стороны съехавшиеся к переносице глаза. - Ты должен, о добрый человек, понять это с совер-шен-ной яс-ность-ю! Я так был взволнован! Я нервный! Я му-зы-кант! Кант! Ты меня понимаешь? (Слабо пьянеющий широкошляпый спаситель понимающе кивал, подперевши подбородок ладонью). Меня здесь все знают! - победительно оглядывая пустой зал забегаловки и делая приветственные жесты, сказал Маллиган. - Ты должен меня понять! - провозгласил Маллиган, вставая с кружкой на отлете. - У меня система - нервная! Меня мучит тяжелый бред! Хрясь! - пополам… Носитель ведь ра-зу-ма! Я не расист!
– Тебя мучит совесть, - говорил широкошляпый с пониманием.
– Ты меня понимаешь! - ликовал Маллиган, хлопая себя по лысой голове. - Ты меня понимаешь!
– Я тебя очень хорошо понимаю, - говорил широкошляпый успокаивающе. - Хрясь - пополам. Такая мука. Ты не виноват.
– В том-то все и де-ло! - втолковывал Маллиган. - Я ж не виноват. Это же фольклор. - Тут он заржал. - У него не было чувства юмора! - сказал он обличающе. - Он получил свое. А я теперь пария! Пария! Одинокий волк, скитающийся по Вселенной! О, мой кабачок!… одного парнаса - до пятерки в вечер, ты представляешь! - Тут Дон рассвирепел.
- Я этих ублюдков нюх топтал! Я сурлял на их поганую нацию, ниггеры пархатые, гадальщики лудильные, конокрады космодромные… Ненавижу! Он мне гитару сломал, гад! А я был беспомощен и одинок… - Тут Дон воспылал чувствами. - Друг! Братан! Дай я тебя поцелую! Ты мне жизнь спас! Ты меня от фараонов увел! Хочешь - на гитаре играть научу! Да я! Да у меня! Чего ты хочешь? - Тут Дон сделался совершенно трезв, спокоен и самодостаточен. - Поехали к бабам, - сказал он деловито. - У меня ж баб! - И упал носом в тарелку с жареной картошкой. Ломтики встопорщились, обрамляя лысину Быка, в лысине тускло отразился неяркий плафон. Широкошляпый потер руками лицо, чуть сдвинул шляпу набок, достал из складок плаща телефон и нажал на нем кнопку “redial”.
– Тимоша, - сказал он нежно негромко. - Слушай меня дальше. Подготовь эвакуацию к завтрашнему вечеру. Раньше не успеть. Свяжись со штабом, моим именем по формуле “Всем моим”. Пусть выходят на правительство Дублина. Кроме того, как я понял, у парня есть достаточно высокопоставленные друзья, он личность достаточно популярная… ну и умница, что понял. Да нет, ежу понятно, что сообщений по ТиВи не остановить… пусть хоть на улицах не стреляют. Тимоша, меня это мало касается. И это тоже. Мне необходим этот парень. Тимоша, ты давно не дефрагментировался, что ли? Вот так. Вот так. Да, диктуй… Как я туда доберусь? Слушай что, вызови мне такси к кабаку. Понял. Понял. Не понял! А… А… О! Какалов? Докуда он добрался? Эх, салабон! Ладно. Флаг, Тимоша, не свопься.
Широкошляпый спрятал телефон, хлебнул эля, закурил, разглядывая спящего Маллигана, потом, когда от блика на лысине засвербело в носу, он отвел взгляд и оглядел забегаловку.
От подвальчика веяло непередаваемой стариной. Шаткие столы на тонких и непрочных никелированных ножках. Грубые скамейки из литого растрескавшегося пластика. Выщербленные стеклянные кружки с отбитыми ручками. Нежный запах застарелых желудочных травм, травм телесных ребром подноса сбоку по уху, травм душевных с расплескиванием соплей и благородных напитков… и никотиновый перегар. Вот только эль, великолепный темный эль, который подавался хозяином заведения в больших кувшинах, был здесь, и еще здесь был покой и неограниченный кредит, и десяток потайных дверей. И участковый на зарплате у распорядителя - подвальчик был государственный, назывался “Темная Стекляшка”.
Широкошляпый загадочный поставил кружку на стол, извлек из бездонного своего плаща флакончик с пилюлями, вытряхнул одну на ладонь, флакончик убрал в плащ, взял салфетку, донышком солонки растолок пилюлю, ссыпал, сделав на салфетке складку, образовавшийся порошок в полупустую кружку Дона, щелкнул чем-то в кулаке (выскочило лезвие), размешал лезвием эль, а потом уперся указательным пальцем в голову Дона и медленно толкнул. Маллиган принял вертикальное положение, осовело глядя на широкошляпого.
– Тебе кого? - вопросил Дон после известной паузы. - Ты сам-то кто? В какой тональности? Сто колов. Хочешь в рыло? Гражданин хороший…
– Братан! - сказал широкошляпый. - Давай выпьем за музыку!
– За музыку!? - угрожающе сказал Маллиган. - Да я за музыку! Да ты знаешь, кто я!?
– Давай выпьем за тебя и за музыку, - предложил широкошляпый.
Пауза.
– Ты кто?
– Я твой поклонник, - небрежно сказал широкошляпый. - Окажи мне честь. Давай - за тебя!
– Ба-за-ру нет! - сказал Маллиган и со второй попытки поймал губами край кружки.
– И прослезился… - тихонько сказал широкошляпый, с трудом сдерживаясь. И отпил из своей.
Маллиган оторвался от пустой кружки и потерял сознание опять. Широкошляпый, однако, был наготове. Он вновь поймал лоб Маллигана указательным пальцем, зафиксировав голову спящего Мбыка, и стал ждать. Минул десяток секунд и Мбык рывками, мучительно принялся трезветь.