Как хорошо она выходила на снимках!
– Я знал, что Y2K она не переживет, – медленно проговорил Старлиц. – Тебе я этого не сказал, но... Не пойму, как все это вышло.
– Я никогда не сажал ее в скоростные автомобили, – объяснил Визел. – И в Париж никогда ее не пускал.
– Тебе не в чем себя винить. Рано или поздно приходит сказке конец. Продолжение невозможно. Смирись.
– Знаю. – Визел был в отчаянии. – Все этот Y2K! Он как стеклянная стена.
– Ничего не поделаешь.
– Мне тоже ее не преодолеть.
– Что еще за глупости? Куда ты денешься? Следующее столетие станет золотым веком для подглядывания. Без нее тебе будет гораздо лучше. После Y2K ты по-настоящему развернешься.
– Ничего подобного. Мое время вышло. Я устарел. Я остался вместе с парнями на мотороллерах на Виа Венето. Когда папарацци делал снимок в шестидесятые годы, он работал с удовольствием! Публика ждала от него новых фотографий. Тогда были звезды, лица, тогда было... – Визел страдальчески вздохнул. – Тогда было желание! Если в тогдашних бульварных газетах появлялось честное фото, то это означало, что оно кому-то нужно... А сейчас все встало на поток, всюду торжествует проклятый автоматизм.
Старлиц смолчал, потому что сказать тут было нечего. Опровергнуть Визела было невозможно, тем более в два часа ночи, когда полагается спать без задних ног.
– Лучше скажи, что ты делаешь здесь? – гаркнул наконец Старлиц. – Чего тебе не сиделось в Стамбуле? Чего тебя понесло в это дешевое турецкое казино? Я-то хоть пытаюсь заниматься здесь каким-никаким бизнесом...
– Мне надо позаботиться о вечном покое Принцессы. Ведь по большому счету я – единственное, что у нее было в жизни.
– В твоем состоянии? Ты же ходячее привидение! Как ты до этого дошел? Это непрофессионально.
Уханье Визела следовало признать смехом.
– Просто поставь меня на ноги, Легги. И дай мне ее. – Визел копошился, напрягая остатки силенок. – Мне надо на ничейную землю, на Зеленую линию между греками и турками. Там, за колючей проволокой, столько чудесных цветов! И патрули ООН. О лучшем нам с ней не приходится мечтать.
– Брось! Как же вся твоя техника?
– Возьми все себе. Я так устал, Легги! Я сам себе опротивел. Клянусь, я уже готов... я хочу, чтобы это кончилось.
– Опомнись, ты еще здесь. Кончилась она. Все, что тебе нужно, – это новое задание.
– Говорю тебе, мне осточертел весь этот мир. Осточертел до смерти!
Внезапно Визел нагнулся, едва не переломившись пополам, его мертвенное лицо лопнуло, как ветхая простыня, явив дыру. Из нее хлынули деньги. Первой он вытошнил тугую пачку турецких лир. Отплевавшись, он захрипел и разразился потоком британских фунтов.
Старлиц огляделся. Это был кризис: Визел сдавал так стремительно, что помочь ему было уже почти невозможно. Исправить дело могло разве что внезапное – бог из машины – вмешательство со стороны.
Поэтому в кустах у стены отеля разом возник ошарашенный Виктор Билибин.
– Матерь Божья! – пробормотал Виктор по-русски, неуклюже застегивая молнию на штанах. – Где мой номер? Где мой туалет?
– Иди сюда, – позвал его Старлиц тоже по-русски. – Убери свою водку.
– Это не водка, – рассудительно возразил Виктор, вываливаясь из кустов с бутылкой наперевес. – Это кипрский бренди. Отличная вещь.
– Мой друг нынче перебрал. – Голос Старлица не терпел возражений. – Помоги донести его вещи.
– Ладно, – сказал Виктор, подходя ближе. Бутылка с бренди осталась стоять на крыше такси.
Визел вцепился дрожащими костлявыми пальцами в дверцу машины и, непристойно дергаясь, обдал кроссовки Виктора зловонным потоком дойчмарок.
– Совсем плох, – сочувственно произнес Виктор, сгреб Визеля за пустое плечо и поднял его одной рукой. – Пошли, старикан. Никогда не сгибайся, когда блюешь, так и задохнуться недолго. Двигай ногами! – Он выволок его из машины.
– Шагай сам, не придуривайся!
Но призыв остался неуслышанным, поэтому Виктору пришлось перебросить обмякшего Визела через плечо, как пальто.
– Ну и вонь! – пожаловался он. – Он что, лакал одеколон?
– Кто его знает, что там пролилось в багажнике, – отозвался Старлиц. – Донесешь? Я захвачу всю его репортерскую сбрую.
– Никуда не денется, – заверил его Виктор. – Мне не впервой.
Ночной дежурный казино «Меридиен» спросил из дверей на ломаном английском:
– У вас все в порядке?
– Напился, – спокойно объяснил Виктор и пнул деньги на асфальте. – Таксиста след простыл. Можете что-нибудь сделать с этими грязными бумажками?
Дежурный посмотрел туда, куда указывал носок кроссовки, и изменился в лице.
– Конечно могу. Не извольте беспокоиться.
Старлиц сунул ему желтую шляпную коробку.
– Оставьте это для меня в гардеробе. Старлиц, номер триста один.
– Разумеется, мистер Старлиц.
Старлиц поправил на спине штатив и решительно миновал обе раздвижные стеклянные двери.
– Куда его? – осведомился Виктор, умело транспортируя бесчувственного папарацци.
– Сначала в лифт.
Виктор снял со слюнявых губ Визела двадцатидолларовую купюру, вытер ею его рот и брезгливо засунул в серый плащ. Все трое загрузились в зеркальную кабину лифта. Старлиц нажал кнопку «пентхаус».
– Вы читали Пелевина? – спросил Виктор как ни в чем не бывало. Визела он прислонил к стенке кабины и небрежно подпирал его локтем.
– А что, надо? – спросил Старлиц.
– Пелевин – москвич. Он написал «Омон Ра» и «Желтая стрела». – Старлиц сочувственно покивал. – Я к тому, – продолжил Виктор задумчиво, – что все это очень по-пелевински.
Старлиц вместо ответа поскреб затылок.
– Хохлов близко?
– Не знаю. Не думаю.
– Твой дядя часом не напился?
– Вы разрешили ему выпивать по вечерам, – напомнил Виктор.
Дверцы лифта неуверенно разъехались. Лестничная площадка пентхауса была устлана пушистым ковром, стены переливались сине-белым турецким кафелем.
– Ваши друзья-турки косо на меня смотрят, – пожаловался Виктор.
– А ты притворись, что не говоришь ни на одном языке, – посоветовал Старлиц. – Это самый лучший способ.
Дверь пентхауса сторожил громила Озбея по имени Дрей. Узнав Старлица, он беспрепятственно впустил всю троицу. Озбей и его свита расслаблялись после вечерних волнений. В воздухе висел синий сигарный дым и музыка Тони Беннетта.
– Давай его сюда! – скомандовал Старлиц Виктору и положил безжизненное тело фотографа с закатившимися глазами у стены в полосатых обоях. – Видишь сумку «Никон» у меня на спине? Достань оттуда его тридцатипятимиллиметровую камеру.
Виктор повиновался. Из дыма выплыл Озбей с крохотной чашечкой кофе и тонкой сигарой.
– Что случилось? – осведомился он, подозрительно разглядывая Визела.
– Это мистер Визел из британского журнала «Вог». Модный фотограф.
– Он мертвый? – спросил Озбей с любопытством.
– Тяжелый перелет из Стамбула, – сказал Старлиц. – Он не знал, что на турецкий Кипр нет прямых рейсов. Пришлось поднажать на успокоительные.
– Эмбарго на авиарейсы к нам – большое неудобство, – посочувствовал Озбей. – С виду он настоящий труп.
– Хватит об этом! – повысил голос Старлиц. – Я выписал его сюда для съемки твой подружки. Это услуга, понимаешь? Хочешь увидеть свою Гонку на глянцевом развороте или будешь и дальше прятать ее, как кролика, в своей шляпе?
Озбей примирительно улыбнулся и указал куда-то в дым, затянувший апартаменты.
– Она никогда еще не была так хороша.
– Дайте этому бедняге минеральной воды, – проворчал Старлиц. – Вот что бывает с людьми от перелетов! Может, ему даже надо чего-нибудь нюхнуть.