В этом неловком положении моему осторожному поведению удивительно помогает совершенная нечувствительность милого, старого майора. Ревность жены его такое чудовищное помешательство, какое только можно найти в доме сумасшедших. Это — порождение ее скверного характера, усиленного неизлечимой болезнью. Бедный старик не имеет другой мысли, кроме как о своих механических занятиях, и я не думаю, чтобы он знал до сих пор, хороша я собой или нет. С этой случайностью на подмогу мне я могу не бояться проделок госпожи и незваных приходов сиделки, по крайней мере, на время. Но вы знаете, что значит ревнивая женщина, а я знаю, какова миссис Мильрой, и признаюсь, что я вздохну свободнее в тот день, когда Армадэль раскроет свои глупые губы, чтобы сделать мне предложение, и тем заставит майора послать в газеты объявление о новой гувернантке.
Имя Армадэля напоминает мне о его друге. С этой стороны мне угрожает еще большая опасность, и, что еще хуже, я не чувствую себя так хорошо вооруженной против мистера Мидуинтера, как против миссис Мильрой.
Все в этом человеке более или менее таинственно, что мне вовсе не нравится. Начать с того, каким образом случилось, что сомерсетширский пастор доверяет ему? Как много сказал ему этот пастор? Почему он был так твердо убежден, когда говорил со мной в парке, что я не та мисс Гуильт, которую ищет его друг? Я не могу придумать никакого ответа на эти три вопроса, я не могу даже узнать, кто он и каким образом он и Армадэль познакомились между собой. Я ненавижу его… Нет, не то, я только желаю разгадать его. Он очень молод, низок ростом и худощав, деятелен и смугл, с блестящими черными глазами, которые говорят мне ясно: «Мы принадлежим человеку с умной головой и твердой волей, человеку, который не вечно сидел в деревенском доме и ухаживал за дураком». Да, я положительно убеждена, что мистер Мидуинтер сделал что-нибудь или пострадал от чего-нибудь в своей прошлой жизни, как ни молод он, и я отдала бы Бог знает что для того, чтобы добраться до этого. Не сердитесь на меня, что я так много распространяюсь о нем. Он имеет столько влияния над Армадэлем, что может быть весьма неудобным препятствием на пути моем, если я не смогу с самого начала приобрести его доброе мнение.
Ну, можете вы спросить, что же мешает вам приобрести его доброе мнение? Я очень боюсь, мама Ольдершо, что я приобрела его в такой степени, какой я и не надеялась. Я очень боюсь, что этот человек уже влюблен в меня.
Не качайте головой и не говорите: «По-прежнему тщеславна!» После всех ужасов, какие я перенесла, во мне не осталось тщеславия, и мужчина, восхищающийся мной, заставляет меня трепетать. Было время, признаюсь… Фи! Что это я пишу? Сентиментальности! Сентиментальности — вам! Смейтесь, смейтесь, моя душа, а я не смеюсь и не плачу, я чиню перо и продолжаю мой… Как это называют мужчины? Мой рапорт.
Одно, что стоит разузнать, это права я или ошибаюсь насчет того впечатления, которое я произвела на него. Позвольте.., я была Четыре раза в его обществе. Первый раз в саду майора, где мы встретились неожиданно лицом к лицу. Он стоял и смотрел на меня, как окаменелый, не говоря ни слова. Это был, может быть, эффект моих противных рыжих волос. Очень вероятно. Припишем это моим волосам. Во второй раз мы гуляли по торп-эмброзскому саду. Молодой Армадэль шел по одну сторону со мной, а моя ученица, надувшись, — по другую. Вдруг мистер Мидуинтер подходит к нам, хотя у него было дело в управительской конторе, хотя он никогда не пренебрегал своей работой во всяком другом случае. Леность, может быть, или привязанность к мисс Мильрой, если хотите. Я знаю только, что он все смотрел на меня. Третий раз было свидание в парке, о котором я уже вам говорила. Я никогда не видела человека, столь взволнованного при таком деликатном вопросе, сделанном женщине. Но это могло быть только неловкостью, а то, что он беспрестанно оглядывался, когда мы расстались, может быть, значило, что он смотрел на пейзаж. Припишем это прекрасному пейзажу, непременно припишем это пейзажу. Четвертый раз было сегодня вечером, на этом маленьком обеде. Меня заставили играть, и, так как фортепьяно было хорошее, я сыграла так хорошо, как могла. Все общество столпилось вокруг меня и наговорило мне комплиментов (моя прелестная ученица тоже сделала мне комплимент, с лицом, похожим на кошку, перед тем как она собирается оцарапать), кроме мистера Мидуинтера. Он подождал, пока мы уходили, а потом поймал меня одну на минуту в передней. Он только что успел взять меня за руку и сказала два слова. Сказать вам, как он взял мою руку и как звучал его голос, когда он говорил, — совершенно бесполезно. Вы все рассказываете мне, как покойный мистер Ольдершо обожал вас. Припомните, как первый раз он взял вашу руку и шепнул два слова собственно для вас. Чему вы приписываете его поведение в этом случае? Я не сомневаюсь, что если бы вы играли на фортепьяно в тот вечер, то приписали бы это совершенно музыке.
Нет, поверьте моему слову, вред сделан. Этот человек не болтун и не дурак, меняющий свои фантазии так же скоро, как он переменил платье. Огонь, освещающий его большие черные глаза, когда женщина зажгла их, нелегко загасить. Я не желаю приводить вас в отчаяние, я не говорю, что вес случайности против нас. Но так как миссис Мильрой угрожает мне с одной стороны, мистер Мидуинтер с другой, то из всех рисков самое худшее будет потеря времени. Армадэль уже намекал так, как только подобный олух может намекать, на тайное свидание. Глаза мисс Мильрой зорки, глаза сиделки еще зорче, и я лишусь места, если которая-нибудь из них подстережет меня. Я должна воспользоваться случаем и согласиться на свидание с ним. Только бы мне поймать его одного, только бы мне избегнуть зорких глаз этих женщин, и, если его друг не станет между нами, я отвечаю за результат.
А пока имею ли я сказать вам еще что-нибудь? Нет ли еще кого в Торп-Эмброзе? Ни души! Никто из окрестных фамилий не бывает здесь, так как Армадэль, к счастью, на дурном счету у соседей. К нему в дом не приезжает ни одна красивая и образованная женщина, и ни одна значительная особа не протестует против его внимания к гувернантке. Единственные гости, каких он мог пригласить на сегодняшний обед, были стряпчий со своим семейством (жена, сын и две дочери) и глухая старуха со своим сыном — все совершенно незначительные люди и все покорнейшие, нижайшие слуги глупого сквайра.
Говоря о покорнейших и нижайших слугах, я должна упомянуть об одном человеке, занимающемся в управительской конторе, — о жалком, дряхлом старике по имени Бэшуд. Он совершенно мне незнаком, и я, очевидно, ему совершенно незнакома, потому что он спрашивал служанку в коттедже, кто я. Признаваться в этом, значит, не делать мне самой большого комплимента, но тем не менее это правда, что я произвела самое необыкновенное впечатление на этого слабого и дряхлого старика в первый раз, как он увидел меня. Он переменился в лице, задрожал и вытаращил на меня глаза, как будто в лице моем показалось ему что-то страшное. Я сама испугалась на одно мгновение, потому что еще ни один мужчина не смотрел на меня таким образом. Видели вы, как в зоологическом саду кормят змею боа? В ее клетку сажают живого кролика, и есть минута, когда оба эти существа смотрят друг на друга. Уверяю вас, мистер Бэшуд напомнил мне этого кролика!
Зачем я упоминаю об этом? Я сама не знаю зачем. Может быть, я уже писала слишком долго, и моя голова начинает изменять мне; может быть, способ обожания мистера Бэшуда поразил меня своей новизной. Нелепость! Я сама себя волную и вас тревожу по пустякам. О, какое утомительно-длинное письмо написала я, и как блестят звезды в окно, и какая это страшно тихая ночь! Пришлите мне сонных капель и напишите милое, злое, забавное письмо. Вы получите от меня известие так скоро, как только я буду знать несколько лучше, как все это кончится. Спокойной ночи и оставьте уголок в вашем каменном старом сердце для Л. Г."
3. "От миссис Ольдершо к мисс Гуилът —Улица Диана, Пимлико.
Понедельник
Милая Лидия, я не нахожусь в таком расположении духа, чтобы написать вам забавное письмо. Ваши известия очень неутешительны, и ваш небрежный тон просто пугает меня. Сообразите, какие деньги я дала вперед и какие интересы затронуты для нас обеих. Ради Бога, не будьте небрежны!
Что я могу сделать? Я спрашиваю себя, как деловая женщина: чем я могу помочь вам? Я не могу подать вам совет, потому что я не с вами и не знаю, как обстоятельства могут измениться со дня на день. В том положении, в каком мы находимся теперь, я могу быть полезна только в одном: я могу открыть новое препятствие, угрожающее вам, и, кажется, могу уничтожить его.
Вы говорите очень справедливо, что еще не было перспективы без дурного места и что в вашей перспективе есть два дурных места. Душа моя, у вас могут быть три дурных места, если я этому не помешаю, и третье место называется — Брок. Возможно ли, что вы упоминаете о сомерсетширском пасторе и не видите, что успех ваш с Армадэлем рано или поздно будет передан пастору Армадэля? Теперь, когда я подумаю, об этом, вы вдвойне находитесь во власти пастора. Вы зависите от произвола всякого нового подозрения, который может заставить его приехать в Торп-Эмброз каждый день. Вы зависите от произвола его вмешательства с той минуты, как он услышит, что сквайр компрометирует себя с гувернанткой своего соседа. Если я не могу сделать ничего другого, я могу избавить вас от этого добавочного затруднения. И — о Лидия! Как проворно постараюсь я после того, как этот старый негодяй оскорбил меня, когда я рассказывала ему эту жалобную историю на улице! Уверяю вас, я дрожу от удовольствия при этой новой возможности одурачить Брока.
Как же это сделать? Точно так, как мы уже это сделали. — Он потерял мисс Гуильт (иначе — мою горничную), ведь потерял? Очень хорошо. Он опять ее найдет, где бы он ни был, вдруг поселившуюся около него. Пока она будет оставаться на месте, и он останется, и так как мы знаем, что его не будет в Торп-Эмброзе, вы освободитесь от него! Подозрения старика наделали нам много хлопот до сих пор, извлечем же из них пользу наконец, привяжем его его же подозрениями к переднику моей горничной. Чрезвычайно приятно! Совершенно нравственное возмездие, не так ли?
Единственную помощь, о которой я должна вас просить, вы легко можете оказать. Узнайте от мистера Мидуинтера, где теперь пастор, и сообщите мне это с первой почтой. Если он в Лондоне, я сама буду помогать моей горничной мистифицировать его; если он в другом месте, я пошлю ее к нему с одним человеком, на скромность которого я могу положиться вполне.
Завтра вы получите сонные капли. А пока я скажу в конце то, что уже говорила в начале: не будьте небрежны! Не поощряйте поэтических чувств, смотря на звезды, и не говорите, что ночь ужасно тиха. Есть люди (на обсерваториях), которым платят за то, чтобы они смотрели на звезды; предоставьте это им. А что касается ночи, делайте то, что судьба приказала вам делать с ночью, когда дала вам веки — спите.
Любящая вас Мария Ольдершо".
4. "От Децимуса Брока к Озайязу Мидуинтеру
Боскомбский пасторат, Уэст-Сомершет
Четверг, июня 3
Любезный Мидуинтер, несколько строк, прежде чем уйдет почта, чтобы снять с вас ответственность в Торп-Эмброзе и извиниться перед дамой, которая живет гувернанткой в семействе майора Мильроя.
Мисс Гуильт — или, может быть, мне следовало бы сказать, женщина, называющаяся этим именем, — к моему невыразимому удивлению, явилась прямо сюда, в мой собственный приход! Она остановилась в гостинице с человеком порядочной наружности, который слывет за ее брата. Что значит этот дерзкий поступок (если только он не обозначает нового шага в заговоре против Аллэна, шага, сделанного его новому совету) этого, разумеется, я еще не могу отгадать.
Мое мнение состоит в том, что, видя невозможность добраться до Аллэна, не встретив препятствием на пути меня (или вас), они изменили свои планы и нагло стараются добиться своих целей через меня. Человек этот по наружности кажется способным на всякую подлость, и оба, он и эта женщина, имели бесстыдство поклониться мне, когда я встретился с ними в деревне полчаса тому назад. Они уже расспрашивали о матери Аллэна здесь, где высокое мнение о ее примерной жизни не могут поколебать даже самые подробные расспросы. Если они только покусятся просить денег в награду за молчание этой женщины о поступке бедной миссис Армадэль на Мадере во время ее свадьбы, они найдут меня заранее приготовленным к этому. Я написал с этой почтой моим стряпчим, чтобы они прислали способного человека помочь мне, и он станется в пасторате под таким именем, которое он сочтет лучшим принять при подобных обстоятельствах.
Вы услышите, что случится, дня через два.
Искренно преданный вам Децимус Брок".
Глава XII. НЕБО ПОМРАЧАЕТСЯ
Прошло девять дней, и кончается десятый день с тех пор, как мисс Гуильт со своей ученицей прогуливались утром в саду коттеджа.
Ночь была темная. После заката солнца на небе появились признаки, предвещавшие дождь. Приемные комнаты в большом доме были все пусты и темны. Аллэна не было дома — он проводил вечер у Мильроев, а Мидуинтер ждал его возвращения — не там, где он обыкновенно ждал, среди книг в библиотеке, а в маленькой комнатке, в которой жила мать Аллэна в последние дни своего пребывания в Торп-Эмброзе.
Ничего не было из нее вынесено, но многое было прибавлено в этой комнате с тех пор, как Мидуинтер видел ее. Книги, оставленные миссис Армадэль, мебель, старая циновка на полу, старые обои на стенах — все осталось не тронуто. Статуэтка Ниобеи все еще стояла на пьедестале, а французское окно все еще открывалось в сад. Но теперь к сувенирам, оставленным матерью, прибавились вещи, принадлежащие сыну. Стена, до сих пор пустая, была украшена рисунками акварелью — портрет миссис Армадэль, с одной стороны которого висел вид старого дома в Сомерсетшире, а с другой — изображение яхты. Между книгами, на которых виднелась поблекшими чернилами надпись миссис Армадэль: «От моего отца», были другие книги, книги, надписанные тем же почерком, но более яркими чернилами: «Моему сыну». Висело на стене, лежало на камине, было разбросано по столу множество маленьких вещиц, принадлежащих Аллэну прежде, необходимые принадлежности его настоящих удовольствий и занятий, и все прямо свидетельствовало, что комната, которую он обыкновенно занимал в Торп-Эмброзе, была та самая, которая когда-то напомнила Мидуинтеру второе видение во сне. Здесь, со странной уверенностью не подчиняясь влиянию обстановки, окружавшей его, которая так недавно была предметом его суеверного страха, друг Аллэна теперь спокойно ждал его возвращения, и здесь, еще удивительнее, он смотрел без волнения на перемену в домашнем убранстве, которая была сделана по милости его самого. Ведь Мидуинтер сам рассказал об открытии, сделанном им в новом доме. Он убедил сына поселиться в комнате матери.
Какие причины побудили его рассказать об этом Аллэну? Причины, естественно ставшие следствием новых надежд и новых интересов, теперь оживлявших его.
Полная перемена, которая произошла в его убеждениях после памятной встречи лицом к лицу с мисс Гуильт, была таковой, что было не в его натуре скрывать ее от Аллэна. Он расскажет об этом откровенно, и так расскажет, как будет сообразно с его характером рассказать. Он не хотел приписывать себе заслуги в том, что победил свое суеверие, до тех пор, пока он беспощадно не обнаружил и не проанализировал этого суеверия, и оно предстало в самом худшем и слабейшем своем виде. Уже после того, как он откровенно признался в побуждении, заставившем его оставить Аллэна у озера, стал он делиться новой точкой зрения, с которой он теперь смотрел на сновидение. Тогда, и только тогда заговорил он об исполнении первого видения, как мог бы говорить доктор на острове Мэн. Он спросил, как доктор мог бы спросить: «Что удивительного, если они видели пруд или озеро при заходе солнца, когда целая сеть озер находилась в нескольких часах езды от них, и что же странного, что они увидели женщину на Мире, когда к этому озеру вели дороги, когда поблизости от него находились деревни и по этому озеру ездили лодки и когда его посещали целые общества гуляющих?» Таким образом, он опять ждал, чтобы подкрепить более твердую решимость, с какой он смотрел на будущее до тех пор, пока не рассказал прежде всего, что он думает теперь сам о своих прошлых заблуждениях. Намерение забыть интересы своего друга и обмануть доверие, оказанное ему предложением места управителя, нарушить обязательство, которое Брок возложил на него, все, заключавшееся в этой одной мысли, чтобы оставить Аллэна, явное противоречие, обнаруживавшееся в том, что он считал сновидение как откровение, посланное роком, покушение избегнуть этого рока свободой воли, труды для приобретения познаний в обязанностях управляющего на будущее время и страх, чтобы это будущее не нашло его в доме Аллэна, были в свою очередь беспощадно изложены другу. В каждом заблуждении, в каждой несостоятельности Мидуинтер признался с решимостью, прежде чем решился высказать более ясно и верно свою точку зрения, прежде чем он осмелился задать этот последний и простой вопрос, кончавший все: