Утром, в день нанесения оскорбления, два восточных незнакомца, в сопровождении их почтенного английского друга, переехали на эту квартиру. Третьего ожидали к ним вскоре, а поклажа (очень большая, как уверяли) должна была прибыть к ним из таможни попозже, в тот же день. Минут за десять до прихода мистера Годфри явился третий незнакомец. Не произошло ничего необыкновенного, насколько это было известно хозяину и хозяйке, которые находились внизу до тех пор, пока, пять минут назад, три иностранца в сопровождении их английского друга все вместе вышли из дома и спокойно отправились пешком по направлению к Стрэнду. Хозяйка вспомнила, что к ним приходил посетитель, и так как она не видела, чтобы он вышел из дома, ей показалось странным, почему этого господина оставили наверху одного. Посоветовавшись с мужем, она нашла нужным удостовериться, не случилось ли чего-нибудь.
Результат я уже описала выше; на том и кончилось объяснение хозяина и хозяйки.
В комнате был произведен обыск. Вещи дорогого мистера Годфри были разбросаны во все стороны. Когда их собрали, все оказалось, однако, налицо; часы, цепочка, кошелек, ключи, носовой платок, записная книжка; все бумаги, находившиеся при нем, были внимательно перебраны и оставлены в совершенной целости. Из имущества хозяев дома также не было унесено ни малейшей вещицы. Восточные вельможи взяли с собой только свою иллюстрированную рукопись и ничего более.
Что все это означало? Если судить с мирской точки зрения, это, по-видимому, значило, что мистер Годфри стал, в силу недоразумения, жертвою каких-то неизвестных людей. Какой-то темный заговор имел здесь место, и наш возлюбленный невинный друг попался в сети преступников.
С точки же зрения духовной, если христианин, герой сотни человеколюбивых побед, попадает в ловушку, расставленную для него по ошибке, - о, какое это предостережение для остальных из нас быть непрестанно начеку! Как быстро могут наши собственные темные страсти оказаться восточными вельможами, схватывающими нас внезапно!
Мы должны теперь оставить мистера Годфри на Нортумберленд-стрит и последовать несколько позже уже в другой дом, за мистером Люкером.
По выходе из банка мистер Люкер посетил различные части Лондона по своим делам. Вернувшись домой, он нашел ожидавшее его письмо, которое, как ему сказали, недавно оставил какой-то мальчик. И тут, как в письме мистера Годфри, почерк был незнаком; упоминалось имя одного из иногородних клиентов мистера Люкера. Корреспондент сообщал (письмо было написано от третьего лица, вероятно, помощником), что он был неожиданно вызван в Лондон, остановился на площади Альфреда, Тоттенхэм-Корт-род, и желает немедленно повидать мистера Люкера по поводу одной покупки, которую он собирается сделать. Джентльмен этот был восторженный собиратель восточных древностей и много лет был щедрым клиентом мистера Люкера в Лэмбете.
Мистер Люкер тотчас взял кэб и поехал к своему щедрому клиенту.
Решительно все, что случилось с мистером Годфри на Нортумберленд-стрит, повторилось и с мистером Люкером на площади Альфреда. Опять человек почтенной наружности отворил дверь и провел гостя в заднюю гостиную. Опять на столе оказалась иллюстрированная рукопись. Внимание Люкера было поглощено совершенно так же, как внимание мистера Годфри, этим чудным произведением индусского искусства. Он также вдруг почувствовал смуглую голую руку на своей шее, ему также были завязаны глаза и в рот сунут кляп.
Он также был брошен наземь и обыскан с ног до головы. Последовавший затем промежуток был длиннее, чем в случае с мистером Годфри, но и он окончился, как первый, тем, что хозяева дома, подозревая что-то неладное, пошли наверх посмотреть, что случилось. Именно такое объяснение, какое хозяин дома на Нортумберленд-стрит дал мистеру Годфри, дал и хозяин дома на площади Альфреда мистеру Люкеру.
Именно такое объяснение, какое хозяин дома на Нортумберленд-стрит дал мистеру Годфри, дал и хозяин дома на площади Альфреда мистеру Люкеру. Оба были обмануты под одинаково благовидным предлогом и туго набитым кошельком незнакомца почтенной наружности, который будто бы действовал для своих заграничных друзей.
Единственная разница была в том, что когда разбросанные вещи из карманов мистера Люкера были собраны с пола, его часы и кошелек оказались целы, но (ему не так повезло, как мистеру Годфри) одна из бумаг унесена. Бумага эта была квитанцией от очень ценной вещи, которую мистер Люкер отдал в тот день на хранение своим банкирам. Однако же документ этот был бесполезен для вора, поскольку драгоценная вещь должна была быть возвращена лишь самому владельцу. Как только мистер Люкер пришел в себя, он поспешил в банк, на тот случай, если воры, обокравшие его, по неведению явятся туда с этою квитанцией. Но в банке никто их не видел ни в тот день, ни впоследствии. Их толстый английский друг, по мнению банкира, разобрался в квитанции прежде, чем они решились воспользоваться ею, и предостерег их вовремя.
Оба пострадавших заявили об этом деле в полицию, что вызвало тщательные расследования, произведенные с большой энергией. Полицейские власти пришли к выводу, что грабителями задумано было похищение на основании полученных недостаточных сведений. Они явно не были уверены в том, произвел или не произвел мистер Люкер сдачу своей драгоценности, а бедный благовоспитанный мистер Годфри пострадал оттого, что случайно заговорил с ним.
Прибавьте к этому, что отсутствие мистера Годфри на нашем митинге в понедельник было вызвано необходимостью для него присутствовать в этот день на совещании полицейских властей, - и вы получите все требуемые объяснения, а я смогу перейти к скромному рассказу о пережитом мною лично на Монтегю-сквер.
Я аккуратно явилась во вторник к завтраку.
Добрейшая тетушка Вериндер приняла меня со своей обычной любезностью.
Но вскоре же я заметила, что в семье не все благополучно. Тетушка бросила несколько тревожных взглядов на дочь. Всякий раз, как я гляжу на Рэчель, я не могу не удивляться, каким образом такая ничтожная девушка может быть дочерью таких замечательных родителей, как сэр Джон и леди Вериндер.
Теперь же она не только разочаровала, она прямо шокировала меня. В ее разговоре и обращении заметно было отсутствие всякой благовоспитанной выдержки, очень неприятное на мой взгляд. Она была одержима каким-то лихорадочным волнением, заставлявшим ее громко хохотать и быть греховно-капризной и разборчивой в кушаньях и напитках за завтраком. Мне очень было жаль ее бедную мать, даже прежде, чем истинное положение вещей сделалось мне известным.
По окончании завтрака тетушка сказала:
- Помни, что доктор предписал, Рэчель, чтобы ты тихо посидела за книжкой после еды.
- Я пойду в библиотеку, мама, - ответила она. - Но если Годфри приедет, велите мне сказать. Я умираю от желания узнать подробнее о его приключении на Нортумберленд-стрит.
Она поцеловала мать в лоб и посмотрела в мою сторону.
- Прощайте, Клак! - произнесла она небрежно.
Ее дерзость не вызвала во мне гневных чувств. Я только сделала особую зарубку в памяти, чтобы помолиться за нее. Когда мы остались одни, тетушка рассказала мне ужасную историю об индийском алмазе, которую, как с радостью я узнала, мне нет никакой надобности здесь пересказывать. Она не скрывала от меня, что предпочла бы сохранить ее в тайне. Но теперь, когда все слуги узнали о пропаже алмаза и когда некоторые обстоятельства попали даже в газеты и посторонние люди рассуждают о том, есть ли какая-нибудь связь между случившимся в поместье леди Вериндер и происшествиями на Нортумберленд-стрит и на площади Альфреда, - уже нет смысла скрытничать, и полная откровенность становится не только добродетелью, но и необходимостью.