— Он не искал ее в зале в конце коридора?
— Нет. Мисс Лофхен сказала ему, что мисс Тормик заходила в раздевалку и оставила щитки, перчатки и маску, и он решил, что она уже не фехтует.
Немного помолчав, Вулф вздохнул и сказал раздраженно, но негромко:
— Ну что ж, я не понимаю, какого дьявола вы ополчились на мою клиентку. Кажется, она с ног до головы — сама невинность.
— Конечно, все прекрасно. — Кремер резко встал. — Но… тут есть и еще кое-что. Насколько это известно, именно она и никто другой, находилась с ним в той комнате, и не просто находилась, а делала против него выпады со шпагой в руке. Дальше, алиби, которое ей обеспечивает Фабер, — это из тех чистюлек, которые могут быть на девяносто девять процентов правдой и все-таки оказываются фальшивкой. Достаточно выкинуть из его рассказа то место, где он утверждает, будто видел Ладлоу и говорил с ним, когда мисс Тормик уходила из комнаты. Я не утверждаю, что мне известна причина, по которой Фабер…
Тут вошел Фриц и прервал его. Остановившись у двери, он дождался кивка Вулфа, затем приблизился к его столу и протянул поднос с карточкой. Вулф взял карточку, взглянул на нее и поднял брови.
Он велел Фрицу подождать и задумчиво посмотрел на стоявшего Кремера.
— Вы понимаете, — сказал он, — раз вы все равно уходите, мне ничего не стоило бы попросить посетителя подождать в гостиной, и вы ушли бы не солоно хлебавши. Но я в самом деле хочу сотрудничать, когда это в моих силах. Одного из перечисленных вами обитателей школы Милтана отпустили. Или разрешили уходить, намереваясь следовать за ним, — по-моему, такой ваш обычный прием.
— Кого именно отпустили?
Вулф снова бросил взгляд на карточку.
— Мистера Рудольфа Фабера.
— Ничего себе! — Кремер вытаращил глаза на Вулфа не меньше чем секунд на семь. — Чертовски неподходящее сейчас время, чтобы являться без предупреждения к совершенно незнакомому человеку.
— Совершенно верно. Пожалуйста, Фриц, приведи его.
Кремер повернулся лицом к двери.
Я засчитал очко неандертальцу. Может, его подбородок и подкачал, но нервы были в порядке. Если у него и была причина, увидев неожиданно инспектора Кремера, оцепенеть от ужаса, или, по крайней мере, от удивления, он тем не менее не отпрянул и не побледнел. Он только приостановился, едва не щелкнув каблуками, поднял бровь и двинулся дальше.
Кремер что-то проворчал в его адрес, затем пробурчал Вулфу и мне «спокойной ночи» и нехотя затопал к двери. Я поднялся, чтобы поприветствовать пришедшего, предоставив Фрицу проводить Кремера. Вулф смирился с неизбежным и пожал Фаберу руку, после чего предложил сесть в кресло, еще теплое после сидевшего в нем Кремера. Фабер поблагодарил и, прищурившись, воззрился на Вулфа, а затем повернулся ко мне и резко спросил:
— Как это вам удалось выбраться оттуда? Подкупили фараона, что ли?
Мне достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять: задавать вопросы в таком тоне — его обычная манера. Он, казалось, считал само собой разумеющимся, что раз он задал вопрос, ему на него тотчас же и ответят. Я такого не люблю и не знаю никого, кто позволил бы себе так со мной разговаривать.
Я ответил:
— Отправьте мне письмо с нарочным, и я скажу секретарю моего секретаря, чтобы он разобрался в этом вопросе.
Его лоб собрался недовольными морщинами:
— Слушайте, приятель…
— Вы что, обалдели? Какой я вам приятель? Я сам себе голова, и мы находимся в Соединенных Штатах Америки. Я служащий Ниро Вулфа, его телохранитель, делопроизводитель и наемный раб, но в любую минуту могу уволиться. Я принадлежу себе, и никому больше. Не знаю, в какой части света обитаете вы, но…
— Хватит, Арчи. — Вулф произнес это, даже не потрудившись посмотреть на меня; его глаза были прикованы к посетителю.
— Похоже, мистер Фабер, вы не понравились мистеру Гудвину. Не обращайте внимания. Чем я могу вам помочь?
— Прежде всего, — ответил Фабер на своем безукоризненном английском, — вы могли бы дать указание своему подчиненному, чтобы он отвечал на вопросы, которые ему задают.
— Да, наверное, мог бы. Когда-нибудь я попробую это сделать. Чем могу еще служить?
— В вашей стране, мистер Вулф, нет никакой дисциплины.
— Ну, я бы так не сказал. Здесь много разных видов дисциплины. То, что хорошо волку, для оленя — смерть. Мы подчиняемся дорожным полицейским и требованиям гигиены, но некоторые свободы нам очень даже по душе. Впрочем, я уверен, что вы пришли не для того, чтобы призвать к порядку мистера Гудвина. Даже и не пытайтесь, вам такая затея надоест очень быстро. Лучше выбросьте это из головы. Так что же еще?..
— Я хочу убедиться, удовлетворяет ли меня ваша позиция и намерения в отношении мисс Нийи Тормик.
— Ну что ж, — проворковал Вулф, стараясь держать себя в руках. — А что именно требует удовлетворения? Ваше любопытство?
— Нет. Мои интересы. В определенных обстоятельствах я мог бы подготовиться и объяснить свой интерес, и вы сочли бы выгодным для себя пойти мне навстречу. Я, конечно, наслышан о вашей репутации — и о методах тоже. Вы стоите дорого. Деньги — это все, что вы хотите.
— Я люблю деньги и трачу их немало. Не хотите ли вы сказать, мистер Фабер, что я мог бы тратить и ваши деньги?
— Вполне возможно, если я вам заплачу.
— Совершенно справедливо. А каким образом я мог бы их заработать?
— Не знаю. Дело безотлагательное и требует осторожности и благоразумия. Я видел здесь полицейского инспектора — вы можете убедить меня, что вы сами не тайный агент полиции?
— Затрудняюсь ответить. Я же не знаю, насколько трудно вас убедить. Например, я могу дать слово, но я-то знаю, чего оно стоит, а вы — нет. А прежде чем я впрягусь в трудности, чтобы сдержать свое слово, я бы сам хотел кое в чем убедиться. Например, в вашей собственной позиции и намерениях. Ограничиваются ли ваши личные интересы только мисс Тормик, или они немного шире? И совпадают ли ваши интересы с ее собственными? По крайней мере, не враждебны ли ей ваши интересы, как я полагаю, или вы не стали бы подтверждать ее алиби, когда ей угрожало обвинение в убийстве. Конкретно, что это за интересы?
Рудольф Фабер посмотрел на меня, еще больше сжал и без того тонкие губы и сказал Вулфу:
— Отошлите его из комнаты.
Я собрался было ехидно ухмыльнуться, зная, какой прием встречает подобное предложение, независимо от того, от кого оно исходит; но ухмылка замерла на моем лице, когда я с превеликим удивлением услышал, как Вулф спокойно говорит:
— Конечно, сэр. Арчи, выйди, пожалуйста.
Я был так поражен и взбешен одновременно, что встал, собираясь уйти, без единого слова. Кажется, меня шатало. Но когда я почти дошел до двери, меня остановил донесшийся сзади голос Вулфа:
— Кстати, мы обещали позвонить мистеру Грину. Ты можешь позвонить из комнаты мистера Бреннера.
Вот оно что. Мог бы я и сам догадаться.
— Да, сэр, — ответил я и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь и сделал три шага в сторону кухни. Там, где я остановился, на левой стене, отделяющей от кабинета прихожую, висело порыжевшее от времени резное деревянное панно, состоящее из трех секций. Две боковые секции были прикреплены на петлях к средней. Я потянул на себя правую часть, немного нагнулся — поскольку панно висело на уровне глаз Вулфа — и заглянул в смотровой глазок, скрытый со стороны кабинета картиной с двумя отверстиями, закамуфлированными дымкой. Я видел их обоих, Фабера в профиль, а Вулфа целиком — я имею в виду лицо.