Разлили кофе по чашкам, хозяин сделал это последним.
— «Маккаби» Хайфа в этом сезоне сплоховала, — сказал один из гостей, отпив кофе и поставив чашечку на блюдце.
Остальные сделали по глотку и задумались о перспективах израильского футбола. Хозяин дома привстал и выронил свою чашечку. Кофе разлилось — на белой рубашке появилось темное пятно.
— А-а… — прохрипел хозяин и повалился лицом на столик.
* * *
Когда бригада, возглавляемая комиссаром Бутлером, прибыла на место трагедии, врач скорой уже констатировал смерть известного бизнесмена Шая Кацора.
Хозяин виллы лежал на полу, раскинув руки — в той позе, в какой оставили его медики скорой, пытавшиеся привести Кацора в чувство, поскольку кардиоскоп показывал сначала слабые и редкие импульсы. Лицо Кацора было белым до синевы, глаза смотрели удивленно и беззащитно.
В углу салона, бледные и растерянные, стояли гости — Рони Полански, Даниэль Кудрин, Бени Офер и Нахман Астлунг. Все были членами совета директоров компании «Природные продукты». Гости молчали — все, что они могли сказать друг другу, было сказано до приезда скорой и полиции.
Полицейский врач, прибывший вместе с Бутлером, осмотрел тело, разрешил его увезти и сказал комиссару:
— Без всяких сомнений — убийство. Отравление цианидом.
— Все чашки и кофейник — на экспертизу, распорядился Бутлер.
Случай был классическим. Пятеро в закрытой комнате. Жертва и четверо гостей, один из которых наверняка убийца. Смысла в этом убийстве Бутлер не видел (давние друзья, общее дело), но разве в убийствах бывает смысл? Мотив — да, причина, повод… Но — смысл?
— Простая формальность, сказал Роман извиняющимся тоном. Вы все важные свидетели, и я хочу допросить каждого прямо сейчас. Конечно, вы можете вызвать своих адвокатов.
— Да что там, мрачно сказал Дани Кудрин, щуплый мужчина лет пятидесяти, с огромной родинкой на правой щеке, делавшей его лицо отталкивающе-неприятным, мы не свидетели. Мы подозреваемые.
Бутлер ничего не ответил и выбрал для допроса небольшой салон на втором этаже виллы. Здесь никогда не принимали гостей, и обстановка казалась более уютной, чем внизу. Раздвижная стеклянная дверь вела на балкон, где стояло единственное кресло под большим разноцветным зонтом. Наверняка хозяин любил сидеть здесь в одиночестве, глядя на море, до которого было не так уж далеко — два ряда вилл и прибрежная песчаная полоса.
Первым Роман пригласил Бени Офера.
— Садитесь сюда, сказал Роман, придвигая журнальный столик к дивану, так вам будет удобнее сидеть, а мне удобнее слушать. Показания ваши записываются на диктофон, это официальный допрос свидетеля, и после того, как мы запишем формальные данные, я попрошу вас быть предельно внимательным к каждому сказанному слову. Может, вы все же предпочитаете говорить в присутствии адвоката.
Офер покачал головой и положил на стол обе руки ладонями вниз — так ему было легче справиться с волнением. Бени Офер был самым молодым из гостей, ему еще не исполнилось сорока, и первое впечатление, доверять которому Бутлер, конечно, не собирался, было вполне благоприятным. В отличие от остальных, Офер был в строгой однотонной рубашке с галстуком — он наверняка ощущал себя представителем европейского бизнеса, а не ближневосточного с его левантийской расхлябанностью.
После выполнения формальностей Бутлер спросил:
— Кто готовил кофе и кто при этом присутствовал?
— Шай, сказал Офер. Он готовил кофе сам, а мы все оставались в салоне. С места, где я сидел, видна часть кухни, и я краем глаза видел, как Шай ходил от плиты к шкафу, как что-то доставал и перекладывал… Потом он принес кофейник и молочник с чашками на подносе и поставил на журнальный столик.
— Кофе был уже разлит по чашкам?
— Нет, чашки были пустыми.
— Кто же наливал кофе?
— Каждый наливал себе сам, пояснил Офер. И каждый мог взять любую чашку. Молока не налил никто. Если бы яд был в кофейнике, мы бы сейчас все…
— Экспертиза покажет, был ли яд в кофейнике или в ином месте, отмел предположения Бутлер. Скажите, господин Офер, чему была посвящена ваша встреча?
— Мы обсуждали экспортные планы фирмы. И не в первый раз, заметьте. В подробности вдаваться не могу, извините. Мы уже собирались в таком же составе раза три-четыре. И здесь, и у меня.
Офер лукавил и не скрывал этого. Он просто не хотел говорить об истинной причине встречи, и комиссар, подумав, задал вопрос иначе:
— Сегодняшняя встреча отличалась от предыдущих?
— Да, сказал Офер, помедлив.
— Чем же?
— Только одним. Шай сказал, что он покидает фирму. Это было как гром с ясного неба. Тяжелый удар, скажу прямо…
— Какова была роль господина Кацора в вашей фирме?
— О, огромная! Шай был одним из тех, кто начинал дело. У него очень быстрый ум, и он… был… именно Шай вносил почти все предложения по развитию. В правлении никто, кроме него, не верил, что можно хоть что-то заработать в России. Шай в прошлом году ездил в Москву и подписал три контракта с… извините, комиссар, эти контракты еще не утверждены, и я не могу…
— Завтра, пообещал Бутлер, у меня будут полномочия, утвержденные судьей Мизрахи, и тогда вам и вашим коллегам придется ответить на любые мои вопросы. А сейчас… — Роман пожал плечами. Этот контракт, или иной, мог ли стать причиной неприязни кого-либо к господину Кацору? Разногласия в фирме?
— Уверяю вас, был сугубо деловой спор, разве это причина, чтобы убить? Мы спорим так каждый день!
— А уход господина Кацора? Если он действительно произвел, как вы сами сказали, впечатление разорвавшейся бомбы… Если дела фирмы так сильно зависели от господина Кацора…
— Это тяжелая утрата, Офер наклонил голову, разглядывая носки своих туфель, но фирма без Кацора выживет, а вот Шай без фирмы… Ох, простите, я как-то не подумал…
— Господин Кацор знал о делах нечто такое, что могло бы сильно навредить фирме, если бы господин Кацор сообщил эту информацию конкурентам?
— Шай знал все. И, я убежден, никогда бы не пошел на нарушение коммерческой тайны. Даже если бы действительно начал работать на… ну, скажем, на «Текоа» и «Тнуву».
— Он был намерен перейти в одну из этих компаний?
— Нет… Не знаю. Мы просто не успели задать Шаю этот вопрос. Все произошло так… Да он бы и не ответил, скорее всего…
— Вы видели, чтобы кто-нибудь прикасался к чашке господина Кацора уже после того, как кофе был разлит?
— Это было невозможно! Каждый из нас налил себе и больше не выпускал чашки из рук до тех пор, как… ну…
— Я понял. Как по-вашему, мог ли сам Кацор…
— Глупости. Для чего? Чушь! Он был в расцвете сил, у него были свои планы, он очень честолюбив, его, насколько я могу судить, не устраивали масштабы нашей деятельности, хотя мы — одна из самых перспективных… Он хотел большего, вот, например, как в этой истории с российскими контрактами… Он собирался поехать зимой в Иоганнесбург, правда, правление еще не утвердило план этой поездки, и, Шая это крайне раздражало… «Эта ваша левантийская медлительность», говорил он…
— Господин Кацор ведь сам был…
— Его родители приехали из Йемена, вы правы, но Шай был человеком очень западным, он пять лет провел в Штатах, и… Нет, господин комиссар, я не могу себе представить, чтобы Шай мог сам… вдруг, особенно при сложившихся обстоятельствах… Глупости.
— Но ведь, если никто не касался его чашки, только сам господин Кацор мог положить в нее яд так, чтобы вы не обратили на это внимание. Например, с сахаром.
— Шай терпеть не мог сахара.