А теперь меня нет, весь вышел, и ты ни под каким видом не заставишь меня работать.
— Ладно, завтра ты будешь совсем другим человеком.
— До завтра еще так далеко.
— И завтра ты займешься банками.
— Какими еще банками?
— А откуда у него взялись стодолларовые банкноты?
— Не знаю, хотя не мешало бы узнать. Глядишь, и мне перепадет.
— Из банка, — подтвердил Мейсон. — Ты же не придешь в магазин и не скажешь: «Вот вам чек, и выдайте по нему сотенными, пожалуйста». И в кинотеатр не пойдешь с подобной просьбой.
Дрейк в задумчивости поморгал глазами.
— У Дюранта, — продолжал Мейсон, — на счете ничего не было. Ему нечем было платить за квартиру. Он весь был в долгах. Даже за кисти и краски не мог расплатиться. И вдруг — стодолларовые банкноты. Это было две недели назад. Он отправил кисти и краски этому художнику и расплатился с ним сотнями. Потом опять оказался на мели. Тут он велит Максин убираться из города, и у него опять нет денег, даже ей на дорогу. Он куда‑то уезжает, потом возвращается, и опять со стодолларовыми банкнотами.
— Ты хочешь сказать, что у него был еще один счет на другое имя? — спросил Дрейк.
— Дело в том, что банки были закрыты в это время.
— Я устал. Освободи меня от всего этого, — взмолился Дрейк.
— Иди в турецкие бани, а завтра продолжим. Адвокат обратился к Делле Стрит:
— Я отвезу тебя домой, Делла, а завтра в восемь тридцать у нас совещание в конторе.
— В девять тридцать, — уточнил Дрейк.
— В восемь тридцать, — повторил Мейсон.
— В девять.
— В восемь тридцать.
— Ладно, — сдался Дрейк. — В восемь тридцать так в восемь тридцать. Еще час долой. Опять не высплюсь.
Глава 11
Мейсон открыл дверь конторы ровно в восемь тридцать.
Делла была уже там и готовила кофе, аромат которого разносился по комнате.
Как только адвокат вошел, очаровательная секретарша с улыбкой поприветствовала его и протянула чашку дымящегося кофе.
— А Пол? — спросил Мейсон.
Она отрицательно покачала головой:
— В конторе его нет, еще не появлялся.
Не успел Мейсон взглянуть на часы и поморщиться, как раздался условный стук Дрейка.
— Я сам открою, — сказал Мейсон, указав Делле на кофеварку.
Уже с порога Дрейк протянул ладонь, на которую Делла поставила блюдце и чашку.
— Вот это сервис, — похвалил он.
— Опрокидывай, и за дело, Пол. Сегодня ты должен справиться.
— Справиться с чем?
— С полицией. Мы должны узнать, что они имеют против Максин. Кое‑что они придерживают. Нужно все разузнать о стодолларовых банкнотах Коллина Дюранта. Как только ему требовались деньги, он получал их, причем купюрами по сто долларов. Но получал он их в случае крайней, жестокой необходимости, связанной с его делом. Для личных нужд, ну, например, чтобы заплатить за квартиру, у него не было денег.
— Да были, — проворчал Дрейк, — просто он их не выкладывал. Хорошенько припрятал где‑нибудь. Если у вас появляются стодолларовые банкноты в то время, когда закрыты банки, значит, они у вас где‑то спрятаны.
— Десять тысяч долларов? — спросил Мейсон. Дрейк отхлебнул кофе и высказал предположение:
— Он куда‑то собирался и очистил весь свой тайник.
— Хорошо. Попытайся найти его.
— Я помогу тебе через полицию, — сказал Дрейк, немного подумав.
— Каким образом?
— Один мой парень узнал через репортера, что у полиции против Максин есть серьезные улики. Ее безоговорочно опознала одна женщина. Там рады до смерти.
Мейсон поставил на стол чашку и начал мерять шагами комнату. Пол Дрейк протянул пустую чашку Делле, она налила еще.
— Через Большое жюри это не пойдет, — сказал Дрейк. — Они возбудят уголовное дело и начнут судебное разбирательство на основании изложения фактических обстоятельств дела перед судом.
— Откуда тебе это известно? — спросил Мейсон.
— Так мои парни всю ночь работали. Я только пробежал их отчеты и сразу сюда.
Мейсон достал портфель.
— Мне нужно переговорить с Максин, — пояснил он.
— Мне пойти с вами? — спросила Делла. Мейсон покачал головой:
— Я поговорю с ней и постараюсь выяснить, где она начинает лгать. В присутствии другой женщины она будет более осторожной. Сделаю все, чтобы очаровать ее и вывернуть наизнанку.
— Что касается ее, то она уже очаровала тебя, иначе ты не взялся бы за это дело, — заметил Дрейк.
— Да, вчера я был уверен в ее искренности, а сегодня мне нужно удостовериться.
— Смотри опять не попадись ей на крючок.
— Я постараюсь, — уверил его Мейсон.
— Если она и сейчас надует тебя при твоем нынешнем настрое, то ей ничего не будет стоить и присяжных обвести вокруг пальца.
— Не будь занудой, Пол. Именно поэтому он и хочет встретиться с девушкой.
— О Боже, — застонал Пол. — Подумать только, я — зануда!
Зазвонил телефон. Делла Стрит сняла трубку и спросила у телефонистки:
— Что там, Герти?
Потом схватила карандаш, быстро начала писать что‑то, в конце спросила: «Это все?» — и повесила трубку.
— Это от Джорджа Хауэла, эксперта, — пояснила она. — Он просит вас передать Максин, что любит ее и посылает вам чек на две тысячи долларов для ведения ее дела.
Дрейк присвистнул:
— Да, в этой девушке, видно, и правда что‑то есть. А когда я увижу ее, Перри?
Адвокат усмехнулся:
— Как только заимеешь две тысячи долларов, Пол.
Глава 12
Максин едва сдерживала слезы:
— Я сделала все, как вы велели, мистер Мейсон. Не сказала ни слова, но это очень, очень тяжело.
— Против вас что‑то применяли? — спросил Мейсон. — Не давали спать?
— Да нет, не то. Они отпустили меня около полуночи. Гораздо больше беспокоят газетчики.
— Да, знаю, — сказал Мейсон. — Они утверждают, что самое худшее для вас — это молчание. И дай вы им интервью, они преподнесут вашу историю так, что публика разрыдается от сочувствия к вам, а ваше молчание вызывает только отчуждение публики.
— Откуда вам это известно?
— Это все знакомые приемы. Но я по‑прежнему запрещаю вам говорить, пока не проверю, что известно полиции.
— А что изменится?
— Да кое‑что изменится. Многим подсудимым удалось бы избежать наказания, не лги они в тех случаях, когда это совершенно необязательно. У полиции не было достаточно улик, чтобы доказать вину обвиняемого. Но уличить его во лжи ничего не стоило. И это решало все.
— Я не собираюсь лгать.
— А кенар? — спросил Мейсон.
— Но он у меня был. И я хочу знать, что с ним случилось. Да поверьте же мне, у меня был комнатный кенар.
— Вы не понимаете, о чем я говорю?
— Нет, не понимаю, — настаивала она, начиная выходить из себя.