Что самое невероятное, мы умудрились проделать все это, не насторожив ни единой души на всей автостоянке. Дальнобойщики! Что с них взять? Их не интересует ничего, кроме жареной картошки и спортивной колонки в газете.
Мы закатили трупы под два других грузовика и стянули маски.
– Садись за баранку и давай за мной. Милях в шести отсюда есть укромное местечко, там мы и разгрузим это дерьмо, – сказал мне Винс, и через минуту мы уже были на шоссе.
Я вел грузовик за Винсом по извилистым проселкам, пока мы не добрались до заброшенного тракта, уходившего в лес. Винс выпрыгнул из-за баранки, открыл ворота, и мы оба поехали вверх по косогору. Через несколько сотен ярдов Винс остановился на небольшой прогалине и вылез из тачки. Я развернул фургон и подал его назад.
– Давай займемся грузом. Пошуруй там. Если найдешь что-нибудь ценное, крикни мне, – велел Винс.
Мы сбили висячие замки, распахнули дверцы. Потом вместе запрыгнули в кузов и начали рвать коробки, которыми он был заставлен до самого потолка. В коробках оказалась посуда – горшки, чайные чашки и тарелки, завернутые в пупырчатый целлофан. Но то, что мы обнаружили в глубине кузова, было невероятно. Первым на это наткнулся я – и обругал себя самыми матерными словами.
– Мать твою, Винс, иди сюда! Ты только посмотри! Винс молнией рванул ко мне и глянул на мою находку.
– Анг-лия? Мы Анг-лия? – повторял найденный мною груз.
– Что за черт? – пробормотал Винс, срывая остатки упаковки с загорелого морщинистого лица. – Чего ты тут делаешь, араб вонючий? Жалкий воришка!
Винс схватил его за шею и потащил к дверце.
– Черт! Тут еще один! – сказал я, раскурочив следующую упаковочную раму.
Винс подскочил и повернулся, между тем как тип у него за спиной продолжал демонстрировать свои познания в английском:
– Анг-лия? Мы?
– Давай его сюда, – сказал мне Винс, отшвырнув свою добычу с такой яростью, что вконец растерянный иммигрант вылетел через дверцу и со смачным шлепком приземлился на новой родине. – Пригляди-ка за этим чучелом, чтобы оно не слиняло под шумок. А я посмотрю, сколько там еще зайцев.
Винс, словно разъяренный бык, ринулся в глубь кузова. Как только перед ним появлялось новое лицо, он давал иммигранту пинок под зад, и тот вылетал ко мне. Вскоре перед нами оказалось восемь беспрерывно лопочущих созданий, пытавшихся спросить по-румынски, где тут свободные дома.
– Заткнитесь! – крикнул им Винс, влепив стоявшему ближе всех такую оплеуху, что тот грохнулся наземь.
– Ля-ля-ля, бу-бу-бу, – ничуть не смутившись, продолжали лепетать они.
– А ну, молчать! – рявкнул он снова.
Когда и это не помогло, Винс вытащил из кармана пушку и стрельнул несколько раз в воздух, а потом – им под ноги. Зайцы немного отпрянули и сбились в кучку, не сделав только одного – они не замолчали.
– Дипломатик иммунити, – повторял один из них снова и снова, в то время как остальные просто твердили: "Пли-и-из!"
– Анг-лия! Мы! – продолжал внушать нам спикер, пока Винс не двинул ему по носу.
– За кого они нас принимают? За иммиграционную службу или легавых?
– Скорее всего, – кивнул я. – Очевидно, копы в их стране обращаются с ними именно так.
– Ладно. Постой здесь и постереги их, а я пойду поищу товар, – сказал Винс, запрыгивая обратно в фургон.
– Вот товар, Винс, – произнес я, показывая на новых подданных Ее Величества. – Эти люди и есть товар.
Винс подозрительно зыркнул на меня.
– Что за хрень ты несешь? Кому нужно покупать таких недоумков?
Я переглянулся с иммигрантами, а затем снова уставился на Винса, начавшего отдирать с пола кузова доски. И лишь через двадцать минут отчаянных поисков он неохотно смирился с истиной.
– Не верю! – заявил он, устало прислонившись к дверце фургона. – Я просто... Просто не верю.
К этому времени груз умолк, недоверчиво сверля нас взглядами.
– На кой он провозит это дерьмо контрабандой? Вопрос был, конечно, риторический. Люди – очень выгодный для нелегального ввоза товар. Две тысячи фунтов с рыла, которые иммигранты порой копили всю жизнь. А когда деньги уплачены, дальнейшая судьба груза никого не колышет. Заловят его или он пойдет ко дну – перевозчикам плевать, поскольку люди сами по себе ничего не стоят. Хотя, если вы все-таки доставили их в страну, им потребуется работа и жилье, а следовательно, из них можно выдоить еще денежек, особенно если у вас есть сеть потогонных мастерских и подпольные ночлежки. Трудно поверить, но это вполне устраивает людей, покупающих себе дорогу в рабство.
И не важно, сколько из них умирают в пути, сколько перехватывают по дороге или ловят месяца через два и депортируют – с Востока по-прежнему льется непрекращающийся поток людей, готовых рискнуть всем, чтобы получить шанс назвать Англию родным домом.
Однако даже если им удается поселиться здесь, на мировых чемпионатах они по-прежнему болеют за Камерун или Албанию – короче, за свою прежнюю родину. Поди пойми человеческую природу!
– Я спросил, на кой он провозит это дерьмо контрабандой, Крис! – повторил Винс.
Только тут до меня дошло, что вопрос все-таки не риторический.
– Чтобы бабки сшибить, зачем же еще? Легкая нажива. Слушай, поехали отсюда, а?
– Хорошо. Только знаешь, по этому тракту все-таки хоть и редко, но ездят. Давай я отгоню фургон за угол и сброшу, там его никто не найдет. Встретимся у ворот, – сказал Винс, помахав мне рукой.
С тех пор я повторял в уме эти фразы сотню раз, пытаясь понять, содержался ли в них какой-нибудь намек на то, что было у Винса на уме. Меня измучило чувство вины от того, что я потерял бдительность и вовремя не оценил опасность ситуации. Но тогда я не думал ни о чем. Мне осточертели все сегодняшние накладки, осточертели лес и Винс. Я хотел только одного: поскорее вернуться домой и забыть этот день – но оказалось, что он останется у меня в памяти до гроба. А если существует ад, то и дольше.
Я просидел в легковушке у подножия холма минут двадцать. Наконец Винс запрыгнул на сиденье, хлопнул дверцей и велел мне трогать. Через пару минут, выкурив сигарету, я посмотрел на Винса и увидел, как он, глядя в зеркальце, вытирает с лица пятна крови.
– Что это? – спросил я.
– Кровь, конечно. Брызгает, зараза, во все стороны! – небрежным тоном отозвался он.
– А почему ты весь в крови?
Не успев задать этот вопрос, я уже понял, каким будет ответ. Я молил про себя Бога, чтобы Винс сказал, что упал или порезался, но в глубине души прекрасно знал: он этого не скажет.
– Мне пришло в голову, что пакистанцы могли проглотить чего-нибудь перед дорожкой. Героин, к примеру, или бриллианты. Поэтому я вскрыл одного из них. Но ты был прав – в нем ни черта не оказалось.
Я снова и снова переживаю тот момент, словно наяву: неожиданное потрясение от осознания того, что я оставил восемь ни в чем не повинных людей на произвол маньяка в глухом лесу. Я испытал такой шок, что у меня кровь отхлынула от лица и перехватило дыхалку. Как я мог не почуять опасность? Винс вовсе не собирался прогонять их на все четыре стороны. Они же потенциальные свидетели! Ненадежные, нелегальные, не успевшие толком понять, что они свидетели... Все это не важно! Они представляли собой угрозу. А поскольку жизнь человеческая для Винса ничего не стоит, он даже не задумался ни на минуту.
– А где остальные? – спросил я.
– Не волнуйся, их никто не найдет.
– Где они?
– В фургоне, где и были.
– А где фургон?
– Футах в сорока под водой, судя по всему. Там на вершине холма есть старая шахта. Проверив желудок этого типа, я просто подъехал к краю шахты – и все дела.