– Через три дня, – сказал он. – Короче, в пятницу в это же время. И всю остальную сумму наличными, – добавил он твердо. – Ровно тридцать пять тысяч драхм.
Как будто я этого и без него не знал.
Глава III
Мадам Карадонтис жила в большой квартире недалеко от Афинской высшей технической школы.
Обычно я появлялся там дважды в неделю, чтобы отчитаться и сдать деньги за автомобиль. Я ненавидел эти визиты, даже если не было споров по поводу счетов. Дурные запахи обычно не очень меня беспокоят – запах есть запах, – но ее квартира просто воняла. Чем точно, я так и не знаю: иногда мне думалось, что ее покойным мужем. Такой запах бывает от воды с цветами, когда ее долго не меняли, только во много раз хуже.
От самой мадам К. пахло плохими духами, и оба запаха в комбинации превращались в настоящий кошмар. Ей было за шестьдесят. На верхней губе у нее росли усы, а голос походил на визг напильника. Она здорово выпивала. Я старался попадать к ней по возможности не очень поздно, чтобы она смогла просмотреть счета до того, как наберется. Иначе процедура занимала в два-три раза больше времени. Она была ярой монархисткой и после нескольких рюмок имела привычку читать вслух газетные статьи и поносить правительство. Потом начинала рассказывать, каким чудесным человеком был ее покойный муж, и, всплакнув, вновь принималась за правительство. Так могло продолжаться часами. Правда, под этот аккомпанемент удавалось задарма пропустить пару-другую рюмашек, но их никогда не хватало, чтобы перестать чуять запах.
На сей раз, однако, я подождал до половины десятого. Мне не нужно было отчитываться до следующего четверга, и я хотел, чтобы она была достаточно тепленькой, когда я начну ее обхаживать на предмет займа.
Она и точно была тепленькой. Поначалу я даже подумал, что чересчур и что теперь мне не удастся найти паузу в ее словоизлияниях, чтобы изложить свою просьбу. Лишь только я открыл дверь, она начала размахивать вечерней газетой и визжать, что опубликованная там речь Маркенизиса – сплошное предательство. Она даже не спросила, зачем я пришел. Для нее любая аудитория была лучше, чем никакой. Так что она была рада моему визиту. Она дважды прочитала речь вслух. Я потягивал бренди и поддакивал.
Я заранее тщательно обдумал все, что собирался ей сказать. Во многих отношениях она была просто старой дурой, но только не в том, что касалось денег. Здесь ей палец в рот не клади. То же самое можно сказать об ее отношении к законности и порядку. Сама она, конечно, не стеснялась мошенничать при уплате налогов, но ведь это же были ее деньги. А если речь шла о ком-нибудь другом, кто мошенничал при уплате налогов или как-то иначе, она приходила в ужасное негодование. И если бы я ей сказал, что мне нужны деньги для приобретения фальшивого паспорта, поднялся бы невероятный крик. Возможно, она обратилась бы в полицию. Нужно было придумать другую причину.
Хотя мне исполнилось всего семь лет, когда погиб мой отец, я его очень хорошо помню, так же как и некоторые его афоризмы. Он был офицером и джентльменом, это так, но в то же время и бывалым солдатом, немало повидавшим на своем веку. Он принадлежал к старой гвардии и умел, как говорится, делать так, чтобы бутерброд падал маслом вверх. Одной из первых истин, которые он мне втолковал, было: «Никогда не ври, если можно взять свое и так». Он, естественно, шутил – у него было очень развито чувство юмора, – но во всех его речениях была солидная доля здравого смысла. Когда я попадаю в очередную неурядицу, я стараюсь припомнить подходящую к случаю поговорку отца, и в девяти случаях из десяти она помогает мне выкарабкаться.
В данном случае мне пришло на ум такое высказывание: «Зачем отбивать кулаки о челюсть противника, когда проще дать ему коленом между ног».
На первый взгляд – поговорка, отражающая суть простой военной тактики – атаковать там, где можно нанести неприятелю максимальные потери с минимальными затратами.
Но если вдуматься, в ней заложен гораздо более глубокий смысл. Задано наиболее уязвимое место для нанесения удара, но вместе с тем подразумевается наличие достоверных разведывательных данных. Речь идет о нападении именно на мужчину. Если твои разведчики докладывают, что придется иметь дело с женщиной, переодетой мужчиной, нужно выбирать другое уязвимое место. С другой стороны, тут определено и оружие, и границы его применения. Ведь не станете вы пытаться в обычных условиях ударить человека коленом по челюсти. Благодаря моему отцу во мне заложено немало качеств бывалого солдата вместе с инстинктивным пониманием тактики. Беда в том, что тактика не всегда срабатывает.
Прежде всего нужно было решить, есть ли у мадам Карадонтис уязвимое место и как к нему подобраться. Ее действительно уязвимым местом был, конечно, покойный супруг, но я никак не мог придумать, за что можно здесь зацепиться, чтобы она одолжила мне денег. Другим уязвимым ее местом было, как я полагал, то, что ей всегда требовался слушатель. Именно это и навело меня на одну мысль.
Сама по себе она была недурна, даже, я бы сказал, довольно-таки остроумна. Мне нужно было всего-навсего выдумать родственницу где-нибудь в Австралии или Южной Америке, чей муж умер, и попросить денег, чтобы оплатить ее проезд до Афин.
Родственница должна быть точной копией мадам Карадонтис, только без денег. Я не поскупился на усилия, чтобы хорошенько отработать свой план. Я назвал ее тетей Эрриной и написал себе от ее имени длинное умоляющее письмо. Я придумал ей адрес в Австралии. Австралию я выбрал потому, что билет на самолет оттуда наверняка стоит не меньше тридцати пяти тысяч драхм. Миссис Карадонтис знала, что моя мать была египтянкой, но не знала подробностей. Так что я превратил мамашу в египтянку греческого происхождения и придумал ей младшую сестру, тетю Эррину, которая вышла замуж за австралийского бизнесмена как раз перед второй мировой войной. Как и у мадам Карадонтис, у тети Эррины не было детей, я оставался ее единственным из живущих родственников. Ее письмо ко мне я сделал действительно трогательным. Я хотел, чтобы мадам Карадонтис почувствовала, что тетя Эррина будет до самой смерти благодарна ей за деньги, одолженные на проезд до Афин. И если я хоть немного знал мадам К., сама идея иметь под рукой говорящую по-гречески тетю Эррину, практически полностью в ее власти, могла прийтись ей по душе.
Все сошло гладко, когда мне наконец удалось выложить свою историю и показать ей письмо. Она так заинтересовалась тетей Эрриной, что мне пришлось рассказать о ней массу подробностей. В конце концов мне самому стало казаться, что старушка действительно существует. Но лишь дело дошло до оплаты ее проезда и моего займа, выяснилось, что я не так уж хорошо знаю мадам Карадонтис, как думал.
Все застопорилось из-за слова «самолет».
– Самолетом сюда из Мельбурна? А почему она должна лететь самолетом?
Дело было в том, что стоимость билета на самолет – около тридцати пяти тысяч драхм, но в моем положении было не до откровенности.
– Она очень нуждается, мадам Карадонтис. Может быть, даже голодает. Если читать ее письмо сквозь строки, я в этом почти уверен. Чем быстрее она попадет сюда, тем лучше. Как единственный оставшийся в живых родственник, я чувствую ответственность за ее судьбу.
– Чепуха. Она не будет голодать на корабле, а проезд наполовину дешевле: пятнадцать, а то и четырнадцать тысяч драхм.
– Наверное, так. – У меня вылетело из головы, что ее муж был портовым агентом в Пирее.
– Знаете, почему многие туристы в наши дни предпочитают путешествовать морем? Потому, что это дешевле и спокойней. После всего, что пережила эта бедняжка, пять недель морского путешествия будут для нее божьим даром. Кто вы такой, чтобы лишать ее этого?
Принять понурый вид мне не составляло труда.
– У меня нет другого выбора, миссис Карадонтис, – ответил я тихо.