Когда решетка поддалась, мои подчиненные чуть было не вылетели вместе с лакированными ботинками и стулом на улицу. Высадившись наружу, охранники начали эвакуировать жаждущих выбраться как можно быстрее из офиса людей. Вова побежал на ближайшую стройку в надежде найти там какой-нибудь сварочный аппарат. Наконец, когда все сотрудники выбрались на улицу, последним покинул «Корабль Иштар» Ершевский, как истинный капитан. К этому времени Вова оббежал окрестности и в каком-то ЖКО нашел полупьяного сварщика, который вызвался за скромную сумму помочь разблокировать офис.
К офису подъехало еще несколько милицейских машин, и собравшиеся менты с интересом стали наблюдать как охранники подтаскивают сварочный аппарат и подводят сварщика к рабочему месту. У того, как ни странно, все быстро получилось, и дверь была разварена. Вся наша избирательная команда вместе с ментами зашла в офис, оставив на всякий случай одного из милиционеров снаружи. Милицейское начальство при участии Дорфмана занялось составлением протоколов, заявлений, исков в разные инстанции на волюнтаристские действия владельцев здания.
Я посчитал, что с этим они прекрасно справятся и без меня и отправился на запланированную встречу с Ритой и Ольгой Трушкиной. Я едва успел перекусить, как раздался звонок в дверь – в мою прихожую ввалилась Рыжая в сопровождении крупной брюнетки. Она улыбалась мне во всю ширь своего ярко напомаженного рта, в котором особо ярко сверкали два золотых резца. Похоже, что я не произвел на нее должного впечатления, поскольку придирчиво осмотрев меня, улыбка немного сползла с ее уст.
Но всего лишь чуть-чуть. Через несколько минут своего общения с ней я понял, что она улыбается всегда, прямо как Гуинплен: когда это имеет под собой причину, лицо принимает характер разнузданной веселостью, когда же причины отсутствуют – это носит характер некоего дебилизма. Глупость и веселье, скорее всего, составляли сущность ее натуры и смысл ее жизни.
Я усадил дам в зале и предложил им чаю. Они не отказались. После того как напиток был разлит, я спросил у Трушкиной:
– Рита, наверное, объяснила тебе, ради чего мне необходимо с тобой поговорить?
– Ну так, в общих чертах, – кокетливо сказала проститутка.
– Меня интересуют твои отношения с Филимоновым.
– Прямо как в милиции, – вовсю улыбаясь, продолжала она кокетничать. – Чем занимаетесь? В каких отношениях состоите с потерпевшим?
Я смутился и задал еще более глупые вопросы:
– Меня интересует: как давно вы были знакомы, насколько вы были близки?
– Насколько? Насколько? Насколько заплатит – настолько и близки... А платил он нех...во. Поэтому близость у нас была!.. Ух!.. Кстати, – тут ее тон сделался более деловым, а улыбка более напряженной. – Мне сказали, что наша с вами встреча тоже оплачивается. Я правильно говорю? – она покосилась на Рыжую.
– Да, конечно, можешь не беспокоится, все будет оплачено по вашим ставкам, – тут же ответил я.
– У нас не ставки, у нас расценки, – поправила меня Ольга.
– Это неважно, – заметил я. – Так все же как давно ты была знакома с Филимоновым?
– Ну, может месяц, полтора..., – растягивая слова, ответила Ольга.
– И где вы познакомились?
– В бане. Нас туда целой кодлой привезли, у них там большая бухаловка была... Эх, и почумились они там!
– То есть он был твоим клиентом?
– Ну, вроде того, – прогундосила она.
– Но вы, как я понял, встречались с ним и в нерабочее время...
– Да, он запал на меня, – произнесла она с оттенком гордости. – Хату мне снял, каждый вечер наведывался. По кабакам водил...
– Ясно. В баню больше не брал, – усмехнулся я.
– Отчего же? Брал. Но уже так, как свою подружку. На какие-нибудь встречи, деловые беседы...
– В офисе, что ли? – спросил я.
Она снисходительно улыбнулась и вытащила сигареты. Закурив, она эффектно, как ей казалось, выпустила дым и, сохраняя снисходительный тон, сказала:
– В бане-то договориться проще! Распарятся, выпьют, девочек пригласят – так лучше проблемы решаются...
– За несколько дней до трагедии он проявлял какое-нибудь беспокойство? Говорил тебе, что ему угрожают?
– Он со мной о делах вообще бесед не вел, – ее тон приобрел оттенок некоей доверительности. – Считал, что не моего ума это дело. И я с ним, вообщем, согласна – мое дело маленькое. Мужику настроение поднять, чтобы в постельке не заскучал...
– А кухня, стирка, глажка? – спросил я почти машинально.
– Это уж кто для чего приспособлен. Кто-то работает руками, кто-то головой, кто-то...
– Да-да, – сказал я. – Кто во что горазд... А кто там был, на этой большой вечеринке в бане?
– Как кто? Я была, Ритка, Томка, Оксана... Да много кто был...
– Нет, я имею в виду кто был не из вас, а из ваших клиентов...
– Откуда нам их всех знать? – подала голос Рыжая. – Они же нам не представляются... Было их человек пять и еще их «шестерки». Всякие там шофера, телохранители...
– Кстати, – пришла мне в голову мысль. – А какая Оксана была там? Случаем, не Булдакова?
– Она самая, – ответила Рыжая. – Через два дня после этого вечера она пропала.
– А с кем она была в этот вечер? – спросил я.
– Это лучше Ольга знает – они вместе с Ксюхой обслуживали Филимонова с каким-то мужиком.
Я вопросительно посмотрел на Ольгу. Та, помявшись, ответила:
– Ну и что? Обслуживали... Я – Гошу, она – этого мордоворота. Классно почумились! Сначала мы им на столе под музыку танцевали, потом они нас на этом же столе трахнули. А затем они сказали, чтобы мы музыку выключили и отправлялись в бассейн плавать – им надо было о каких-то делах поговорить. Потом мы с Филимоновым отчалили, а Ксюха с мордастым к остальным присоединились.
– Чем закончился вечер? – спросил я у Риты.
– Как обычно – к трем ночи все усосались и рассосались. Мы втроем с Оксаной и Томой переночевали в люксе, а утром взяли тачки и по домам разъехались.
– Да, – помолчав, сказала Рыжая. – У меня для тебя еще одна информация, по твоему профилю. Вчера убили еще одну проститутку. Она, правда, в последнее время в другом агентстве работала, с полгода как от нас ушла.
– И как это случилось?
– Говорят, что ее также сначала изнасиловали, пытали, потом убили. Ножевые ранения в область живота и шеи. Менты говорят, что в городе появился проституточный маньяк. Обоих девчонок сначала предположительно увозили куда-то, а потом выкидывали их трупы в заброшенных местах.
Мы все на минуту замолчали, каждый думая о своем. Я подумал, что смысла продолжать беседу больше нет и поинтересоваля у Трушкиной, во сколько мне обошлось мое общение с ней. Она посмотрела на часы, долго что-то считала в уме, вводя, видимо, понижающие и повышающие коэффициенты, и в конечном счете выдала мне сумму. Я тут же расплатился, и проститутки покинули мой дом – им было пора на службу. А она, судя по последней информации, становилась все опаснее и труднее.
Немного погодя я отправился в потайную комнату на свидание с Приятелем. Выслушав меня резидентно, он сказал, что
НЕОБХОДИМО СРОЧНО ВЫЯСНИТЬ СПИСОК ПРИСУТСТВОВАВШИХ КЛИЕНТОВ НА ВЕЧЕРИНКЕ В БАНЕ.
УСТАНОВИТЬ ОХРАНУ И НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ОЛЬГОЙ ТРУШКИНОЙ. ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ ПРЕДПОЛАГАТЬ, ЧТО ЕЕ ЖИЗНЬ В ОПАСНОСТИ.
Я удивился и подумал, что Приятель перестраховывается. Однако я не стал спорить, но решил, что охрана Трушкиной подождет до утра, и прекратил сеанс.
Утром же я первым делом позвонил Рыжей. Она была дома и, по ее словам, только что вылезла из-под душа. На мой вопрос, где можно сейчас найти ее приятельницу, она ответила, что, видимо, у мамочки.
– А где живет ее мамочка?
– Это не ее мамочка. Это наша как бы общая мамочка.
– Не понял. У вас что, мать вашу, одна мамочка?
– Мамочка – это кличка, тупица! Мы у нее иногда «калымим». Она сдает нам свою квартиру для встреч с клиентами. Там сейчас Ольга и отсыпается.
– У нее же есть своя хата, снятая Филимоновым...
– Вчера она была не в состоянии туда добраться.
«Ну и слава Богу», – подумал я. «Если ей грозит опасность, то в первую очередь искать ее будут именно там». Я попросил Рыжую дозвониться до Мамочки и передать Трушкиной, чтобы она не выходила из дома до моего приезда. После этого я вышел из дома и поехал на работу.
Офис уже «разварили» со всех сторон, выбитую охранниками решетку поставили на место, женщины успокоились, мужчины приободрились... Дорфман повез письма и жалобы по прокуратурам и судам. Тополянский отправить «ломать» местных ментов, чтобы они подали представление на возбуждение уголовного дела по факту хулиганства и терроризма, Джаванидзе накропал огромную статью на пол-полосы, где в сочных выражениях, с южным темпераментом описал факт вопиющего вандализма и нарушения основных конституционных прав граждан, таких как право на свободу и право на свободу выбора.
Проходя мимо туалета, я услышал из-за закрытой двери голос Веселова, разговаривающего по сотовому с издательством и требующего первые пять тысяч тиража газеты «Живи и богатей» к часу дня. Подозвав к себе охранника Сашу, я объяснил ему суть дневного задания, и мы отправились к так называемой Мамочке.
Жилище последней располагалось на горе в районе Аэропорта. На небольшой возвышенности стояло несколько девятиэтажек, подъездная дорога к которым плавно тянулась по склону горы. Как ни странно, дверь нам открыла сама Трушкина со своей неизменной радостной улыбкой.
– Вы опять хотели меня видеть? – спросила она. – По какому поводу на сей раз?
Я решил не церемониться и сразу перешел к сути дела:
– У меня есть подозрение, что тебе угрожают. Этого молодого человека зовут Саша, сейчас ты его покормишь и напоишь, после чего он отправится вниз и будет дежурить у подъезда до моего прихода вечером. Никуда далеко от дома не уходи. Вечером мы продумаем, как тебя охранять ночью во время твоей работы.
Последние мои слова она почти не слышала, настолько была поглощена разглядыванием фактуры охранника Саши. Я понял, что ей уже что-либо бессмысленно говорить, и уходя, бросил Саше:
– Когда она тебя накормит и напоит, спать укладываться не давай. Лишу премиальных.
Саша молча усмехнулся и кивнул головой.
В офисе «Корабля Иштар» температура кипения жизни повышалась час от часа. Из прокуратуры вернулся Дорфман и сказал с присущей адвокатам осторожностью, что дело имеет хорошие перспективы, но шансов мало. Даже для понимающего все с полуслова Гайдука эта фраза таила в себе некоторые неясности, а что уж говорить о Диме Столярове, который отреагировал в духе «Чего он сказал?». Дорфман кинулся в витиеватые рассуждения о том, что прокуратура готова пойти навстречу, но до выяснения всех обстоятельств он ничего сказать не может. Единственное конкретное, что ему сказали в прокуратуре – это то, что «заваривать дверь в офис – это дурной тон».
– Не очень вдохновляюще, – прокомментировал Гайдук.
Не слишком вдохновил и прибывший Тополянский, просто и ясно объяснивший, кто такие менты и что делу – п...дец. Когда его попросили пояснить, из чего он сделал такие выводы, он ответил, что у ментов просто нет свидетелей.
– Как нет?! – заорали все хором.
– Так и нет, – сказал Тополянский, доставая свою фляжку. – Ищут...
Единственный положительный момент вчерашних происшествий заключался в том, что арендодатели исчезли из поля зрения и никоим образом себя не проявляли. На общем собрании было решено продолжать долбать оных в газете и прокуратуре. Также было решено послать сотрудников в близлежащие дома с целью отыскать свидетелей происшествия. Всерьез на положительные результаты никто не рассчитывал, но предполагалось, что подобные шаги угомонят арендодателей хотя бы на период выборов.
Не успели все разбрестись по своим кабинетам, как Ершевский вновь собрал всех присутствовавших на очередное совещание. На сей раз поводом послужила информация, что по Борисычевому оврагу и его окрестностям ходят группы молодых парней, крепких и короткостриженных во главе с более старшими товарищами, также в штатском и ведут какие-то странные беседы с избирателями. Главной составляющей этих бесед была настойчиво внедряемая в умы людей мысль о том, что на самом деле главным радетелем и благодетелем коровинцев является генерал Муханев, начальник воздушно-десантного училища. Что именно на его средства, едва ли не личные, строится «невъ...еннный сортир» (формулировка агитаторов) и тянутся водопровод с канализацией.
Присутствующие пришли к общему мнению, что пакостят орлята генерала Муханева, будущие десантники, переодевшиеся в штатское. Джаванидзе тут же предложил активизировать весь компромат на генерала, который приберегали на конец предвыборной кампании. Мне же было поручено расследовать эти инциденты и постараться, не нарушая законы и приличия, свести данную агитацию на нет. Я бодро ответил, что приложу все свои старания.
После этого мы все отправились на встречу с избирателями оврага, которая должна была состояться непосредственно около строящегося сортира. Агитаторы снова хорошо поработали и собрали нехилую толпу, которая окружила стены недостроенного функционального здания. Если проводить аналогии с семнадцатым годом, то броневиком выступала куча кирпича внутри туалета, а в роли Ильича последовательно перебывали Гайдук, Чернобородов и Ершевский.
Основной торпедой для избирателей явился директор овощехранилища «Поле чудес» Адриан Чернобородов. Ему было предоставлено слово после краткой вступительной речи Гайдука. И он не подкачал. Со всей свойственной ему гнилоовощной фантазией он объяснил в начале своей речи собравшимся в какой, собственно говоря, клоаке они проживают. Это было сделано с такими чуждыми светскому обществу подробностями, что все присутствующие были готовы закрыть свои носы носовыми платками. И вот когда даже уже у представителей штаба не хватало мочи дышать тем смрадом, который был навеян речами Чернобородова, и они были готовы спихнуть его с кучи кирпича, оратор перешел наконец к описанию того светлого, чисто-озонированного будущего, которое ожидает обитателей оврага, как только дворец отхожестей «распахнет свои гостеприимные объятия». После этих слов воздух стал казаться значительно чище, и всем полегчало.
Ершевский, взяв эстафету у Чернобородова, своей речью перевел митинг в более привычное и менее экзальтированное русло. Однако по общему мнению всех присутствовавших, встреча явно удалась и спускавшиеся с кирпичей по шатающимся деревянным «козлам» члены штаба были приветствованы отнюдь не жидкими аплодисментами. Довольные удачно проведенной встречей, вернувшиеся в штаб члены команды отправили Тополянского и Столярова по своим складам и конторам за спиртным и закуской. Я откланялся и отправился на квартиру к пресловутой Мамочке, захватив с собой охранника Вову.
Подъехав к дому, мы застали сидящего в БМВ и откровенно скучающего Сашу.
– Все тихо? – спросил я.
– Угу, – ответил Саша. – Объект из дома не выходил, зато приходило несколько клиентов.
– Тебя случайно среди них не было? – спросил я.
– Да нет... Вы же предупредили... – смущенно улыбнулся Саша.
– То-то же, – сказал я тоном строгого наставника. – Сейчас я покажу объект Вове, и он тебя сменит на посту.
Мы поднялись к Мамочке. Дверь нам опять открыла Ольга, из чего у меня создалось впечатление, что она подрабатывала здесь еще и горничной. Я представил Вове Олю, а Оле Вову и они отправились на кухню с той целью, чтобы Вова наелся, а Оля имела возможность его внимательно рассмотреть. Сам же я пошел в зал, где за небольшим столиком сидела довольно обширная компания. В центре, на кресле находилась невысокая крепко сбитая женщина с короткой седой прической возраста где-то около пятидесяти. Она была одета в клетчатые красные штаны и серую кофту. Женщина носила очки с толстыми линзами, отчего ее взгляд казался коровьим. Она полулежала в кресле, держа сигарету в руках. Из-под расстегнутой кофты виднелась черная водолазка и пухленькое круглое пузцо, которое она любовно выставила на обозрение. Похоже, это и была Мамочка.