— Я не нашла его и вернулась к телохранителю. Он сидел на террасе. Что было дальше — ты знаешь.
— Да, — Лавруха все еще не проявлял особого интереса к моим сумбурным выкладкам.
— Потом, когда мы нашли тело… Титовский телохранитель, казах, ты его видел… Так вот, казах был убежден, что Леха отправился в дом ко мне. Сам Леха сказал ему об этом.
— И что?
— Я подумала… А что, если кто-то ему сказал, что я жду его… Но не в спальне, а в кабинете… И он отправился в кабинет.
У Лаврухи отвисла челюсть. Он едва не подавился куском мяса и принялся громко кашлять. Я похлопала Снегиря по спине.
— Ну ты даешь! — отдышавшись, выговорил он. — Собакиных начиталась?
— Подожди… Не перебивай меня, — какое-то странное, болезненное вдохновение несло меня вперед. Еще одно маленькое усилие — и я прорвусь сквозь частокол тайны, я выстрою цельное представление о происшедшем я наконец-то сложу части страшной мозаики. — Я могла быть приманкой, понимаешь? Леху нужно было заманить в кабинет, и его заманили. А чтобы я случайно не выползла и не сломала начавшуюся игру, меня закрыли в спальне. А потом выпустили.
— Какую игру?
— Я не знаю…. Картина может убить, но не может повернуть ключ в замке. Это сделал человек. Возможно, убийца…
Лавруха жалостливо покачал головой и коснулся моего разгоряченного лба ладонью.
— Какой убийца, ? Он умер естественной смертью. Обширный инфаркт.
— А ты откуда знаешь об обширном инфаркте? Кажется, я не говорила тебе…
— Тоже мне, секрет Полишинеля. Я мотался с Херри к старухе. Не мог же я его бросить… Там все об этом говорят…
Весь мой пыл куда-то улетучился. Инфаркт. Ненасильственная смерть. И никаких ран на теле, и никаких следов яда в организме. Я почти ухватила за полу версию “умышленное убийство”, но тут же выпустила ее. Картонные кубики разрушились, карточные домики оказались унесенными ветром….
— Но ведь кто-то закрыл меня…
— Да что ты носишься с этим, как курица с яйцом? Закрыли — открыли, какая разница? Смерть это не объясняет. А ты вообще говорила об этом кому-нибудь?
— Тебе первому.
— Нужно было сказать. Тем, кто занимался этим делом.
— Зачем? Они все и так смотрели на меня косо.
— Тоже верно. Ладно, давай-ка не будем больше к этому возвращаться. Все равно мы ничего не решим.
— А что мы будем делать с картиной? Мне бы не хотелось, чтобы она оставалась у меня…
— Придумаем что-нибудь, Кэт…
— Обещай мне, что придумаем.
…Конечно, ты придумаешь, мой единственный друг, мой верный Савраска, мой Конек-Горбунок, мой подельник и соратник. Конечно же, ты придумаешь, Снегирь…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Нидерланды, Осень 1999 года
Я летела в Амстердам.
Не прошло и трех недель, как я рассталась с Херри-боем, и вот теперь, через какой-нибудь час, он будет ждать меня в зале прилета местного аэропортишки с труднопроизносимым названием “Schihol”. Херри-бой позвонил совершенно неожиданно и, путая старательный русский со старательным английским, заорал в трубку:
— Я проявил фотографии, Катрин…
— Поздравляю, — вежливо ответила я.
— Это часть целрго… “Всадники Апокалипсиса” — это левая створка триптиха, really[20] … И еще одно — триптих есть часть головоломки, есть послание Лукаса… Вы должны это видеть… Вы должны прилететь…
— Куда?
— В Голландию… Вы поговорили о картине? Мы просто обязаны соединить их, две части оf entire[21] … — Херри-бой даже задохнулся от волнения.
Послание Лукаса Устрицы — это было что-то новенькое.
— Вы можете прилететь? Я немедленно высылаю вам приглашение. У меня есть знакомые в консульстве, они знают, зачем прилетал я… Они оформят вам визу без задержек. Вы согласны прилететь сюда, Катрин? Когда вы увидите это… Вы сделаете все, чтобы помочь картине вернуться.
Катрин, я прошу вас…
Голландия, почему бы и нет. Я никогда не была в Голландии, а последние два месяца окончательно вымотали меня. И последней жирной точкой стала встреча с Агнессой Львовной Стуруа. Меньше всего мне хотелось увидеть ее еще когда-нибудь, но картина была у меня — таинственные “Всадники Апокалипсиса”, лишенные статуса и гражданства…. Жаик позвонил мне и в своей обычной топорной манере сообщил, что Агнесса Львовна ждет меня, чтобы уладить все формальности. Я ждала этого звонка, и все же он застал меня врасплох. Любая из линий поведения, которую я выберу, будет выглядеть циничной, я хорошо это понимала.
Мы встретились в кафе Дома журналиста на Невском — таково было пожелание старухи: она до сих пор пописывала обличительные статейки в газеты правого толка. А до этого я целый час выбирала прикид для нашего совсем нерадостного свидания. Единственное черное платье, которое у меня было (открытые плечи, открытая спина, открытые ляжки) смотрелось бы откровенным надругательством над горем старухи. Веселенький сарафан был чересчур легкомысленным. Перебрав содержимое платяного шкафа, я остановилась на нейтральных брючатах из хлопка и такой же нейтральной блузке — черная и белая клетки, под стать нашим отношениям с Агнессой и ее покойным сыном.
Я пришла на десять минут раньше условленного времени, но Агнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.
— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалось справиться с ненавистью, и все же она сдержалась.
— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?
— Да. Это касается картины.
— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите от меня?
— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Ваш сын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершенно случайно попала в частную коллекцию. Она является национальным достоянием. Я не могу принять ее.
— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видеть вашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…
— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.
— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом, подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать, жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..
— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернуть картину. Законной владелице.
— Картина останется у вас.
Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу. Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?
— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можете передать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландской стороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посреднические услуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложить определенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист по творчеству художника…
— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…
Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..
Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.
— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?
— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.
— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…
Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.
— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…
— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно.